Белый снег, черные вороны — страница 50 из 61

Начальник уезда Чэнь, услышав слова Юй Сысина, тоже согласно кивнул: «Да, как вы говорите, так и сделаем».

У Ляньдэ надиктовал помощнику телеграмму, чтобы тот записал ее и немедленно отправил Ши Чжаоцзи, в которой испрашивал разрешение двора на сожжение трупов. У Ляньдэ поставил под телеграммой свою подпись, Юй Сысин и начальник уезда Чэнь тоже присоединились. Когда Юй Сысин дописал свое имя и взглянул на заходящее на западе солнце, он будто узрел прощальную точку, у него покатились слезы.

Ши Чжаоцзи, получив от У Ляньдэ телеграмму с просьбой разрешить сожжение трупов, надолго оцепенел. Он знал, что без крайней необходимости врач не пришел бы к такому отчаянному решению. Судя по ежедневным докладам, эпидемия по-прежнему свирепствовала. Ши Чжаоцзи понимал, что у предложения У Ляньдэ имелись научные основания, но в этом деле сановнику было трудно решиться на одобрение. Во-первых, сжигание трупов шло вразрез с моралью, во-вторых, был конец года. Эпидемия уже погрузила народ в бездну терзаний, а сжигание трупов вызовет у людей ужас и враждебность, что, к несчастью, может помешать борьбе с чумой. Пока он пребывал в сомнениях, поступила телеграмма от гиринского губернатора, также испрашивающего разрешение на сожжение трупов. Похоже, дело было неотложным, и Ши Чжаоцзи отправился совещаться к министру Натуну. Министр, услышав, что У Ляньдэ предлагает предать огню несколько тысяч тел, пришел в гнев и обвинил У Ляньдэ в том, что хотя тот уже месяц как в Харбине, шума от его мер много, а результатов мало. За его упреками просматривался вопрос, не ошиблись ли мы с назначением? Тогда Ши Чжаоцзи показал Натуну подписи харбинских чиновников под телеграммой и обращение гиринского губернатора. Ши Чжаоцзи высказал мнение, что ради безопасности всех трех провинций северо-востока, кроме сожжения трупов, по-видимому, не остается иного решения. Доводы подействовали, но министр, пребывая в сомнениях, сказал, что кремация – дело неслыханное и Министерство иностранных дел не может само принять такое решение, необходимо испросить согласие князя-регента.

На следующий день наступил канун Нового года. У Ши Чжаоцзи не было настроения отмечать праздник, на завтрак он лишь выпил чашку чая и закусил печеньем. Он надел парадный костюм и собрался выехать из дома в карете, но из-за недосыпа ноги у него ослабли, и он едва не упал, зацепившись за порог. Сановник как будто предчувствовал, что предстоящий доклад при дворе и испрошение разрешения у князя-регента Цзайфэна могут привести к плохим последствиям. И действительно, когда он изложил при дворе требование У Ляньдэ о сожжении трупов, придворные подняли шум и высказали неодобрение. Всегда снисходительный к просьбам князь-регент, увидев такое дело, слегка вздохнул и отложил прошение, сочувственно посмотрев на Ши Чжаоцзи. Он объявил, что решение будет принято позже.

Ши Чжаоцзи в расстроенных чувствах вернулся в министерство и собрался отправить телеграмму У Ляньдэ, чтобы сообщить о результатах. Однако кисть его плохо слушалась, он не знал, как сообщить плохую весть доктору. Подумайте только, ведь У Ляньдэ сам взвалил на себя бремя борьбы с эпидемией в трех северо-восточных провинциях, а еще у этого способного человека, хоть и выросшего за границей, в жилах текла китайская кровь, и если бы не крайняя необходимость в борьбе с чумой, он бы не предложил сжигать трупы. Сановник подумал: будь что будет, а надо совершить еще одну попытку. Если удастся получить высочайшее согласие, а чума после сожжения трупов все равно продолжится, то он готов поплатиться своей должностью, но не должен упустить этот шанс спасти людей. Утвердившись в решении, Ши Чжаоцзи оставил набросок телеграммы на столе, перевернув его, словно старый календарь, и вышел из министерства. Ждавший его все это время за воротами кучер решил, что сановник отправится домой отмечать Новый год, но тот, сев в карету, неожиданно повелел: «Поторопись, едем в резиденцию князя-регента!»

На небе смеркалось, большинство горожан уже вывесили у дверей праздничные красные фонари, не смолкал грохот петард, воздух наполнился легким сернистым запахом. В резиденции горели праздничные фонари, артисты пели арии, царила атмосфера счастья и покоя. Привратник сказал, что князь сейчас слушает представление, его нельзя беспокоить докладами. Пришлось Ши Чжаоцзи пустить в ход серебро, тогда его запустили внутрь и отвели в гостиную ожидать. Чайник горячего чая успел остыть, прежде чем затихли звуки музыки.

Цзайфэн одарил артистов деньгами и тут узнал, что его давно ожидает Ши Чжаоцзи. Он догадался, по какому вопросу тот пришел, и поспешил в гостиную. Когда сановник преклонил колени, выполняя ритуал приветствия, князь прервал его: «Господин Ши, пожалуйста, поднимитесь», и помог ему встать. Регент напрямую сказал, что утром при дворе он никак не мог одобрить прошение о сожжении трупов, столкнувшись с единодушным протестом сановников.

Ши Чжаоцзи стал объяснять: «Я доверяю У Ляньдэ. Жизни людей сейчас зависят от этого решения. Ваше Императорское Высочество провели много времени за границей, увлекаетесь астрономией и знаете важность науки. Если положить основу новым подходам и издать указ о сжигании трупов, то народ избегнет моря страданий, люди в селеньях заживут беззаботно, а слава распространится на сотни поколений!»

«Но, господин Ши, сейчас празднуется Новый год, как в такое время я могу издать указ о сжигании трупов и совершить дело, идущее вразрез с моралью? – Князь-регент был заметно опечален. – Если действительно следует сжигать тела, то согласуйте это от имени Министерства иностранных дел». Для Цзайфэна такое решение уже выглядело наибольшей уступкой.

Ши Чжаоцзи продолжил: «Если согласовать именем Министерства иностранных дел, то боюсь, что доктор У тоже не решится сжигать трупы».

Регент поинтересовался, почему так?

Сановник пояснил: «С древних времен не было обычая сжигать усопших, многие окажутся против. Если отправить телеграмму от Министерства иностранных дел, то она, боюсь, не будет обладать должным авторитетом».

Цзайфэн, глядя на измученного переживаниями и утомленного Ши Чжаоцзи, погладил рукой уже остывший чайник, отошел к окну и долго топтался там в нерешительности, стоя спиной к гостю, наконец он медленно изрек: «Прошение согласовано, сжигайте трупы…»

Ши Чжаоцзи впервые услышал, чтобы у князя-регента дрожал голос. Он напоминал эхо, оставшееся в воздухе после раскатов грома. Глаза у сановника увлажнились, он упал на колени и поклоном поблагодарил за милость.

С нетерпением прождав два дня и не получив ответа, У Ляньдэ был близок к отчаянию. Утром предновогоднего дня он наказал помощнику, что кроме ответной телеграммы от Ши Чжаоцзи его ничем нельзя беспокоить, после чего надел белые одежды и ушел в лабораторию. Линь Цзяжуй очень переживал, ведь никаких анализов сейчас в лаборатории делать уже не требовалось, зачем же начальник заперся в комнате? Целое утро из лаборатории не доносилось ни звука, в полдень Линь Цзяжуй уже не мог усидеть на месте и открыл дверь.

У Ляньдэ знал, что это помощник, и не стал оборачиваться. Сидя спиной к вошедшему, он велел тому немедленно отправить людей за керосином, чтобы подготовиться к сжиганию тел. Линь Цзяжуй аж побледнел от испуга и с дрожью пробормотал: «Если не будет высочайшего указа, то за самовольное сожжение трупов можно лишиться головы!»

У Ляньдэ резко повернул голову. Линь Цзяжуй обнаружил, что лицо у врача слегка покраснело, а глаза наполнились слезами. Весь его лик чистотой и свежестью напоминал поднимающееся солнце, в нем была решимость покончить с тьмой. Врач дрожащим голосом сказал помощнику: «Если завтра известий так и не поступит, мы должны будем начать кремацию!»

Линь Цзяжуй прерывистым голосом пообещал: «Я сейчас же пошлю людей за керосином».

Уже наступил предновогодний вечер, а известий о сожжении не поступило. Когда У Ляньдэ рассматривал керосин, закупленный в японском магазине, в Комитет по борьбе с эпидемией пришел посыльный от Юй Сысина и передал приглашение прибыть в резиденцию окружного правителя на новогодний ужин. Отказаться было невозможно, поэтому У Ляньдэ вместе с помощником отправились туда. Перед уходом врач наказал сотрудникам, что если поступит телеграмма от господина Ши, то следует немедленно отправить ее с нарочным в окружную управу.

Еще не доехав до резиденции, У Ляньдэ увидел, что на ее воротах висят два праздничных фонаря. Они казались сердцами, мерно бьющимися в ночи. Юй Сысин, обряженный в парадную шапку с павлиньими перьями, длинный халат и куртку поверх него, невзирая на холодный ветер, встречал его за воротами, что не могло не тронуть врача. На столбах главных ворот были наклеены новогодние парные надписи: «Милостью Неба дарована бескрайняя весна, культурное правление сияет в лучах солнца». У Ляньдэ спустился из кареты и сложил руки перед грудью, поздравляя Юй Сысина с Новым годом. Чиновник в ответ тоже поприветствовал его и повел внутрь.

Когда приближался Новый год, самыми занятыми в окружной управе оказывались повара и слуги. Повара занимались едой – резали кур, баранов, лепили и морозили пельмени, тушили в соевом соусе свиную рульку, варили студень из свиных голов, лепили тефтели в форме львиных голов, а еще вымачивали ласточкины гнезда, абалоны и трепанги. Кроме того, самое важное было приготовить на пару́ всякого рода еды впрок – пампушек, пирожков с бобовой начинкой, овощных пирожков, все это загружалось в чаны и выставлялось на мороз, чтобы в первый месяц года можно было брать и есть, когда захочется. Слуги же убирали комнаты, развешивали праздничные фонари, сооружали в главном зале разноцветный навес, выносили ритуальные столики, расставляли на них свечи и закуски, чтобы устроить подношение духам Неба и Земли. Кроме того, проводя ритуал поклонения духу колодца, следовало тридцатого числа с помощью ивовых ведер с острым дном запечатать колодец, из-за чего слугам требовалось заранее набрать более сотни ведер воды и заполнить ею доверху все чаны. Колодец ведь можно будет вскрыть только второго числа.