Иван отрицательно покачал головой.
– Нет, Малюта, княгиню покуда не трогать.
– Но почему, государь? Сколько же ей кровушку твою пить?
– А вот это не твое дело, понял?
– Понял.
– Значит, так, Малюта, княгиню не трогать, но следить за ней денно и нощно. А воеводу Довойну я сам допрошу. Не может он не знать, кто из моих вельмож предал родину. За князем Владимиром присматривать.
– Ага! Сделаю.
– Делай, но тихонько!
– Эх, государь, на дыбу надо отправлять изменников. Все сразу скажут. Во всем признаются. Из пыточной избы у Тайницкой башни еще никто, не сознавшись, не выходил.
– Малюта!
– Понял, государь. Позволь идти?
– Ступай и делай все в точности так, как сказано.
– Слушаюсь! – Скуратов поклонился и ушел.
Иван задумался. Он понимал, что нити заговора против него тянутся от княгини Старицкой. Пришла пора кончать с интригами Ефросиньи. Слишком уж дорого они обходились государству.
Но для окончательного удара по заговорщице и ее сообщникам требовались более веские улики, чем те, что добыл Скуратов. Царь принял решение допросить плененного воеводу Полоцка.
Довойна признался государю в том, что утаил от Скуратова. Сведения о планах царя в отношении Полоцка передал ему Борис Хлызнев по поручению княгини Ефросиньи Старицкой.
Иван Грозный начал готовиться к суду над своими родственниками.
В мае 1563 года внезапно умер двухмесячный сын Ивана и Марии Темрюковны, царевич Василий. Эта смерть тоже оказалась более чем странной.
После похорон царь выехал в Александровскую слободу, оставив Марию на Москве горевать по погибшему ребенку. Там Иван Грозный получил возможность поставить точку в противостоянии с родной теткой, княгиней Ефросиньей Старицкой. В этом ему вновь помог Малюта Скуратов, неугомонный в своем желании услужить.
Летом 1563 года он доставил царю донос дьяка Савлука Иванова, служившего у Старицких, о том, что Ефросинья и ее сын Владимир Андреевич чинят заговоры против царя, готовятся свергнуть его с престола.
Иван Васильевич прочитал донос и заявил:
– Ну то, что написал дьяк, нам и так известно, однако лишний свидетель не помешает. Где сейчас этот дьяк Иванов?
– Государь, княгиня Старицкая его в темнице гноит.
– За какие такие злодеяния?
– А за то, что он твоей стороны держится и выступил против Старицких. Как бы не извела его Ефросинья.
– Доставить Савлука Иванова ко мне сюда, в Александровскую слободу. Срочно, Малюта! Одна нога здесь, другая в Старице. А коли воспротивится княгиня, то и ее схватить и тоже привезти сюда вместе с князем Владимиром.
– Слушаюсь, государь! Это мы мигом.
– Не переусердствуй, Малюта.
– Сделаю все как надо.
К вечеру в царский дворец был доставлен дьяк Иванов. Царь допросил его. Тот подтвердил, что именно по наказу княгини Ефросиньи Богдан Хлызнев предупредил полоцкого воеводу о намерении царя осадить и взять крепость.
Иван отдал приказ провести расследование по делу Старицких. Ефросинье вспомнили и отношения с беглым князем Ростовым, и заговор с целью убийства Дмитрия, первого сына царя, и активное противостояние во время болезни Ивана. Ничего не забыли, все документально оформили. Старица была взята под контроль дружиной Головина.
Но Иван Грозный не желал самолично судить тетку и двоюродного братца, поэтому вынес дело на рассмотрение высшего духовенства. Князь Владимир Андреевич и его мать должны были каяться в своей вине перед собором.
Однако княгиня Ефросинья, не в силах перенести такого позора, боясь казни за свершенные преступления, обратилась к царю и митрополиту с просьбой о принятии монашества. Иван Васильевич простил тетку. Она приняла постриг в Воскресенском девичьем монастыре близ Кирилло-Белозерской обители, на печально известной реке Шексне.
Несмотря на оказанную милость, случившееся явилось для княгини Ефросиньи тяжелым ударом. Гордую, неукротимую, властную княгиню лишили главного, последней надежды увидеть на царском престоле своего сына. Государь простил и Владимира Андреевича Старицкого, понимая, что им управляла его мать. Иван Грозный вернул ему конфискованную вотчину, однако окружил своими слугами. Они внимательно наблюдали за ним и были готовы пресечь любые нежелательные деяния с его стороны.
Опала Старицких стала хорошим уроком для тех бояр, которые продолжали противиться реформам, проводимым первым русским царем. Иван Грозный создал мощное, единое, многонациональное государство, с передовой, сильной, боеспособной армией. Он заставил считаться с собой правителей большинства держав того времени. Ивану IV Васильевичу шел тогда только тридцать четвертый год от роду.
Глава 4Накануне опричнины
Только слова молитвенный лад
Покаянно ложится в тропарь.
Ты прости заблудившихся чад,
Ты прости грешных нас, Государь!
Воскресный вечер в октябре 1563 года от Рождества Христова выдался ненастным, дождливым. Дмитрий Ургин после молитвы и семейной трапезы по обыкновению отправился к себе в горницу. Последнее время он ложился спать рано, стал реже появляться в Кремле. Вести оттуда князь получал от сына Алексея, начальника дворцовой стражи.
Дмитрий лег в постель, но услышал шум, доносившийся со двора. Он поднялся. Тут же в двери постучали.
Затем на пороге появился слуга Кирьян.
– Князь, гонец от Алексея прибыл. Говорит, скоро государь приедет.
– Государь? Сам? Сюда? В такое время?
– Да. Княжич просил предупредить.
– Так что ж ты стоишь, Кирьян? Людей лишних убери со двора, Глафире новость передай, пусть распорядится быстро кушанья да меду приготовить, хотя трапезничать царь вряд ли будет.
– Я уже все сделал, князь.
– Стражу предупредил?
– Да.
– Ступай, Кирьян, мне переодеться надо.
Спустя недолгое время князь вышел во двор. Туда как раз въехал небольшой отряд. Впереди царь на статном коне. За ним княжич Ургин и немногочисленная стража. Иван легко спрыгнул с седла.
Князь Дмитрий поклонился.
– Рад видеть тебя у себя, государь.
– Здравствуй, Дмитрий, я тоже рад. Вот объезд по Москве делал, подумал, дай загляну к старому другу.
– Э-э, нет, государь, просто так ты и на Москву не выехал бы, и ко мне бы не отправился, да еще в ненастье.
Царь улыбнулся.
– Все ты, князь, знаешь! Долго ли на улице держать будешь? Погода сегодня действительно не балует.
– Проходи в дом, государь. Он всегда открыт для тебя.
Иван Васильевич прошел в сени, снял мокрую накидку, передал ее Кирьяну.
– Просуши малость.
Слуга низко поклонился.
– Да, государь, это мы мигом. Печь натоплена на ночь.
Князь Ургин провел царя в горницу, зажег больше свечей.
Иван присел на лавку.
– Хорошо у тебя, Дмитрий, уютно. Ладаном пахнет, от него покой на душе.
– Прости, государь, но позволь узнать, почему ты решил наведать старого князя?
– Ну, во-первых, не так уж ты и стар, пятьдесят три года всего. Во-вторых, коли ты сам ко мне редко заглядываешь, то я должен тебя навестить. Может, нужду в чем испытываешь или обиделся на что?
– Нужды не терплю. Слава Богу, все, что надобно, есть. Обижаться мне не на кого. Это удел слабых, а меня Господь силой не обделил, как телесной, так и духовной.
– Вижу.
– О чем говорить со мной хотел, государь? – напрямую спросил Ургин.
Царь поднялся, прошелся по горнице.
– Ты прав, я не просто так заехал. Во дворце теперь и поговорить по душам не с кем. Кругом либо тайная злоба, либо явная лесть.
– А как же законная жена? С ней тоже говорить не о чем?
– О Марии молчи. Какая она мне жена?
– Все Анастасию забыть не можешь?
– А ты Ульяну смог забыть?
– Нет, государь, прости.
– Не за что мне прощать тебя. Это ты не взыщи. Врываюсь в твой дом со своими заботами!..
– Зачем ты так, Иван Васильевич? Неужели я дал повод усомниться в моей верности тебе, престолу?
– Чего в Кремле редко появляешься? Не заходишь, как прежде?
– Возле тебя и так бояр полно.
– Раньше ты внимания на них не обращал.
– Чего было, не вернешь. Ты позвал бы, я бы пришел.
– Ладно, Дмитрий, не о том мы говорим. Не за тем я приехал. – Царь присел на лавку.
– Тогда рассказывай, Иван Васильевич, что за заботы тебе покоя не дают? Какие мысли гложут? Послушаю. Чем смогу, помогу, коли помощь моя тебе еще нужна.
– Совет мудрого человека всегда нужен, Дмитрий. А забот и мыслей много. Боярская дума опять стеной встает против всего нового. Что за люди? Как только дашь слабину, тут же головы поднимают. Проявишь жесткость, как хорьки по норам прячутся, потом вылезут оттуда и рассыпаются лестью. Конечно, не все, даже меньшинство, но оно-то и сеет смуту. За всем следить надо. Разве должно так быть, Дмитрий?
– За что же боярам любить тебя, государь? За то, что ты резко ограничил их вотчинные права? Они же в собственных владениях имели безграничную власть, в том числе и судебную, сами решали, сколько платить налогов и вносить ли их вообще? Жили государями. А тут твои перемены!
– А что, по-твоему, я должен был безразлично смотреть, как удельные князьки державу, собранную ценою кровью предков наших, рушат во благо своей корысти?
– Нет. По-моему, ты всегда делал все правильно. Но бояре никогда не смирятся с ущемлением своих прав.
– Ничего, Дмитрий, смирятся. Совсем скоро. Пока они видели только цветочки. Ягодки, как говорится, еще впереди.
Князь Ургин внимательно посмотрел на царя.
– Ты готовишь новый удар по боярству?
– Пришла пора в корне изменить порядки внутри государства. Это вынужденная мера, но без нее не обойтись, потому как бездействие грозит губительными последствиями для страны, народа. О себе не думаю, ко всему готов. Но на мне волею Божьей лежит ответственность за все государство, за всех наших русских, православных людей, а не только за бояр с их прихотями. Многие из них не любят меня, ты прав, но и я не испытываю к ним приязни. Не желают жить в мире и согласии, заставлю. На то я самодержец, помазанник Божий. Таковы не только мои права, но и обязанности. Главное, народ и дворянство, лучшие люди и правда за мной. Я сделаю то, чего еще никогда не было на Руси, но давай сейчас не будем об этом.