Первая реакция собравшихся — общая растерянность — сменилась лихорадочным возбуждением, после торжественного поминального реквиема в часовне наступила тишина.
Анна с сыном были в южной башне, Ричард заперся в личных покоях. Никому, кто видел во время церковной службы мрачное, застывшее лицо Глостера, и в голову бы не пришло беспокоить его. По залу ходили, переговариваясь вполголоса, небольшие группы придворных.
Послание Гастингса было лаконичным и недвусмысленным: король назначил своего брата лордом-протектором и передал ему ведение всех дел. Милорду Глостеру следует немедленно обеспечить охрану наследника, пребывающего в настоящий момент в Ладлоу, и отправить его в Лондон. Указание на срочность звучало угрожающе, тем более что Вестминстер молчал. Елизавета Вудвил и немногочисленные родственники все еще не удосужились известить герцога о смерти брата.
— Да будь она проклята! — не выдержал Рэтклиф, когда и на следующий день из Вестминстера не пришло никаких известий. — Что, право, за безмозглая баба! Что, собственно, она выигрывает?
— Да надеется, наверное, выиграть немало, — задумчиво сказал Филипп. Фрэнсис улыбнулся в знак согласия. — Это уж точно, Наверняка они сейчас в Лондоне сильно заняты — милорд маркиз, да и все члены клана. Интересно, за Гастингсом они уже догадались установить слежку?
Оруженосец тронул Филиппа за рукав. Тот последовал за мальчиком в зал. У парадной двери Хью оставил его, и Филипп шагнул внутрь.
В нос ударил восковой запах догоравших свечей. Кендал, секретарь герцога, запечатывал письмо, Ричард сидел за столом, покручивая пальцами гусиное перо. При появлении Филиппа он поднял голову, взял у секретаря послание и, дождавшись, когда тот выйдет, резко бросил:
— У меня для вас поручение, Филипп. Это письмо адресовано лорду Риверсу. Мне надо знать, какой дорогой и когда он повезет моего племянника в Лондон. Отправляйтесь в Ладлоу и как можно скорее привезите ответ.
— И вы поверите ему на слово? — ровным голосом спросил Филипп.
— А как бы на моем месте поступили вы? — мрачно улыбнулся Ричард. — Однако же… — Он осекся, задумчиво глядя на собеседника. — Риверс — брат королевы и, несомненно, убежден, что Вудвилы явились в этот мир, чтобы владеть им. Но на вид он джентльмен. Что, несомненно, делает его самым опасным и самым серьезным противником во всей этой компании.
В полдень Филипп, сопровождаемый небольшой группой людей, выехал из Миддлхэма. Они направились через долины Йоркшира на юго-восток в сторону Ланкашира и Уэльса. Именно поэтому он и разминулся с очередным гонцом лорда Гастингса, который, поднимаясь от рыночной площади, достиг к вечеру вершины холма. На сей раз письмо камергера изобиловало подробностями, в тоне его улавливалось отчаяние. Намерения королевы и ее родичей стали ясны: доставить в Лондон малолетнего сына и немедленно короновать его. Поскольку протектор никоим образом не может руководить действиями уже коронованного правителя, встает вопрос о регенте. С точки зрения Елизаветы Вудвил, им вовсе не обязательно должен быть тот, кого выбрал король Эдуард. Она уже сама готова стать регентшей. Поэтому и начала действовать: выпускать прокламации, собирать налоги, приводить флот в состояние боевой готовности. Елизавета также наложила руку на наследство покойного мужа, поделив его со своим старшим сыном маркизом Дорсетом{136} — весьма деловитым молодым человеком.
Гастингсу, как другу покойного короля и его ближайшему советнику, пришлось пустить в ход все свое влияние и связи, чтобы в Ладлоу послали две тысячи человек для сопровождения сына Эдуарда. В письме он самым убедительным образом просил герцога Глостера лично отправиться на юг, взяв с собой как минимум еще столько же вооруженных людей. Автор послания едва сдерживал эмоции — чувствовалось, что он находится в паническом состоянии.
Была середина апреля. Елизавета со своим старшим сынком маркизом Дорсетом собрали оставшихся в Лондоне членов совета покойного короля и принудили их дать согласие на коронацию юного Эдуарда в начале мая. Расчет их был совершенно очевиден: церемония должна состояться до приезда лорда-протектора. Они надеялись даже, что Глостер ничего не знает о смерти брата. Правда, с этой иллюзией королеве и ее окружению пришлось скоро расстаться. Получив второе послание Гастингса, Ричард немедленно отправил королеве письмо с соболезнованиями по поводу постигшей ее утраты. При сложившихся обстоятельствах слова поддержки со стороны Глостера звучали как насмешка. С тем же гонцом Ричард отправил развернутое послание членам королевского совета. Спокойно, аргументированно, не употребляя сильных выражений, герцог указывал, что его назначение лордом-протектором соответствует как традиции, так и воле покойного короля. И он будет выполнять возложенные на него обязанности, руководствуясь исключительно интересами нового короля, станет служить ему так же честно и преданно, как служил его отцу. Того же Глостер ожидает от членов королевского совета.
В ближайшие дни из Миддлхэма было отправлено множество инструкций и указаний, но ни одно из них не касалось подготовки того отряда, на формировании которого так отчаянно настаивал лорд Гастингс. Окружение Ричарда, совершенно разъяренное действиями Вудвилов, терялось в догадках по этому поводу. Фрэнсис все-таки не выдержал и спросил об этом Ричарда. Герцог ответил, что, пока не ясны намерения Риверса, он решительных действий предпринимать не будет, чтобы еще больше не накалять обстановку. Через несколько дней в Миддлхэм прискакал гонец от Бэкингема: тот свидетельствовал кузену Глостеру свое нижайшее почтение и предлагал отряд численностью в тысячу человек. Ричард ответил, что будет счастлив, если Бэкингем присоединится к нему на пути в Лондон, но эскорт Его Светлости не должен превышать трехсот человек. Это было обычное сопровождение персоны такого ранга. Сам Глостер намеревался взять с собой столько же.
Свита Ричарда состояла из небольшого отряда. Местом встречи он назначил Йорк. У северных ворот он на прощанье обнял сына, бросил короткий взгляд на жену — попрощались они еще прошлой ночью, и щемящее, грустное чувство не отпускало их. Впервые они расставались, не зная, когда снова увидятся. На ее шепотом заданный вопрос: когда же все-таки — Ричард только пожал плечами:
— Не знаю. Но верь мне, при первой же возможности пошлю за тобой.
Они сидели у нее в покоях, рассеянно поглядывая на расстилавшуюся за окном долину. Положив руку жене на плечо, Ричард почувствовал, что она дрожит. И хоть Анна отвернулась, он понял: плачет.
Справившись с собой, она сказала:
— А почему с тобой так мало людей? Я боюсь за тебя. Может, еще не поздно послать за подкреплением?
— Это не входит в мои планы. — Ричард накрутил на палец ее локон и тут же отпустил. — Когда поедешь в Вестминстер, Неда отставь здесь. На севере ему хорошо, вот пусть и будет как можно дальше от этого клоповника. — Он посмотрел жене прямо в глаза, прижал ее к груди. — Поверь, я думаю о нем. Он еще слишком мал для таких уроков.
— Твой брат так не думал, когда привез тебя сюда. А ведь ты тогда был ненамного старше.
Черное небо прорезала падающая звезда.
— То были другие времена. Он знал, что меня уже можно и нужно приучать к тому, что ждет впереди. Да впрочем, я всю жизнь к этому готовился. Мне было семь, когда Ладлоу разграбили, нас с Джорджем и мать сняли с креста на рыночной площади. Мама направилась туда, чтобы защитить своих людей. Отца предал Троллоп, и ему пришлось бежать в горы. Жену и сыновей он не мог взять с собой, но надеялся, что старый Бэкингем — ведь речь шла о сестре его жены — позаботится о нас. Он ошибся. Когда пламя взметнулось, я закрыл было лицо руками, но успел перехватить взгляд матери: не надо, говорил этот взгляд, пусть глаза останутся открытыми, смотри и запоминай. Мимо пробегала девочка. Подол платья у нее был весь в огне — так забавлялись солдаты. Оказалось, это дочь сокольничего, ей еще не исполнилось и двенадцати лет. И все потому, что отец был, с точки зрения некоторых лордов, слишком близок по крови королю. Эти люди научили Генри ненавидеть его за это. А Генри в то время и не задумывался о короне.
Филипп Ловел присоединился к герцогскому кортежу недалеко от Понтефракта. Он вез с собой ответ Риверса, в котором граф извещал, что собирается покинуть Ладлоу вместе со своим подопечным в самое ближайшее время и будет рад встретиться с герцогом Глостером в Нортхэмптоне{137}. Ричард внимательно прочитал письмо и задумчиво вглядывался в даль.
— Ну как, Филипп, что скажете?
— В Нортхэмптоне он будет, милорд. За остальное не поручусь. Он, по-моему, и сам еще не знает, как все обернется. С ним полно людей — они сильно стесняют его. Лорд Риверс честный человек, но королева — его сестра.
— Вот именно. А без него весь ее замысел — мыльный пузырь. Дорсета в роли генерала я не представляю.
Ричард тронул коня, напряженно думая о чем-то. В кармане у него было очередное послание лорда Гастингса, в котором камергер настойчиво повторял свои прежние предостережения и утверждал, что противостояние Дорсету и королеве очень опасно для него. Члены совета, упорно сопротивлявшиеся всевозрастающему давлению Дорсета, настаивали на том, что юного короля до достижения им совершеннолетия следует полностью изолировать от тщеславных родичей его матери. Несмотря на эти признаки бунта, а скорее благодаря им, Дорсет послал своего брата Ричарда Грея встречать Риверса и короля.
В Ноттингеме до них дошли вести от герцога Бэкингема — он выехал из Уэльса. Ричард немедленно уведомил его о месте и времени встречи с королем, а когда достиг Нортхэмптона, там уже были передовые отряды Бэкингема. Сам герцог, сообщили ему, прибудет к ночи. Никаких признаков пребывания сына Эдуарда в Ладлоу не было. Владелец одного из постоялых дворов сообщил Ричарду, что лорд Риверс с малолетним королем уже давно проехали Нортхэмптон, здесь они не задержались, а поехали по дороге, ведущей в Лондон. Предполагалось, что они остановятся на ночлег в Стоуни-Стратфорде — в полудневном расстоянии до Лондона, если двигаться с прежней скоростью.