Не говоря ни слова, Ричард последовал за постоянно кланяющимся хозяином в приготовленную для него комнату — гостиную, служившую также и столовой. Он стоял, прислонившись к камину, когда шум снаружи известил о появлении новых постояльцев. Почти сразу на пороге появился граф Риверс. Улыбаясь, он пояснил, что, как следует подумав, решил, что в Нортхэмптоне мало места для свит короля и милорда Глостера, — потому он и отвез племянника в Стоуни-Стратфорд, где Ее Величество с нетерпением ожидает приезда Его Светлости. Почему был выбран именно Стоуни-Стратфорд, граф никак не объяснил, но Ричард ни о чем и не стал спрашивать. Он предложил Риверсу поужинать вместе. Тот охотно согласился и сразу сообщил герцогу, по-прежнему молчаливо слушавшему его, что жилье себе и своим спутникам он уже отыскал и собирается провести в Нортхэмптоне ночь. Закончив объяснения, граф принял предложенный ему кубок с вином, обменялся любезностями с знакомыми из сопровождения герцога и, демонстрируя полное самообладание, стал ждать обещанного ужина. Появился поваренок, согнувшийся под тяжестью огромного блюда с запеченной в тесте телятиной, пудингом и колбасками. Буквально в тот же момент в комнату вошел герцог Бэкингем. Возникла легкая суета, послышались приветствия вперемежку с извинениями за опоздание, и господа принялись за угощение.
Свечи уже начали оплывать, когда ужин подошел к концу. Риверс, который демонстрировал, как всегда за столом, искусство остроумной беседы, поднялся и, позевывая, заявил, что идет спать. Слуга принес плащ, другой отправился за лошадью. Бэкингем мимоходом заметил, что завтра им всем предстоит рано встать — путь до Стоуни-Стратфорда не такой уж близкий. Риверс кивнул, пожелал милорду Бэкингему приятных сновидений, взял со скамейки перчатки и повернулся к герцогу Глостеру попрощаться.
— Какое хладнокровие, однако, — прошептал Перси на ухо Фрэнсису. — Только в толк не возьму, что заставило его вернуться в Нортхэмптон.
— Скорее всего, решили, что это единственный способ не дать Глостеру присоединиться к королевской процессии, — спокойно ответил Фрэнсис. — Мысль, несомненно, принадлежит Дорсету, исполнение — лорду Ричарду Грею. Только неужели они всерьез рассчитывали провести Глостера? Явно не предполагали, что Гастингс окажется таким трудолюбивым корреспондентом.
В открытую дверь с улицы ворвался ледяной ветер. Риверс, остановившись на пороге, передернулся от холода и теснее завернулся в плащ.
— До костей пробирает, — сказал он с улыбкой провожающим. — Я считаю себя слишком англичанином, чтобы подолгу радоваться жизни вдали от родного острова, но, право, в такую погоду тянет назад в Италию. Вы ведь там путешествовали, сэр Филипп? В мире нет места с более мягкой весной — золотые края.
— Совершенно с вами согласен, милорд, — откликнулся Филипп.
Граф постоял минуту, глядя на стремительно несущиеся по небу облака, натянул перчатки и кивнул остающимся:
— До завтра, господа.
Филипп посмотрел ему вслед. Риверс быстро сбежал со ступенек и стремительно вскочил на коня. Он был довольно плотный, но стройный и подвижный. На Риверсе был облегающий плащ, густо отороченный мехом и расшитый драгоценными камнями у ворота. Даже в походных условиях Энтони Вудвил, граф Риверс, выделялся своим блистательным видом. А ведь подо всей этой неизменной пышностью и изыском скрывалась власяница{138}. И наверное, подумал Филипп, это символично для такой сложной, из одних противоречий сотканной личности. «Удивительное дело, — как-то заметил Ричард. — Он спорит, даже когда согласен с вами. Попомните мои слова, Филипп, милорд Риверс — слишком роскошный джентльмен для нашего грешного мира». Тогда Филипп удивился, отчего это в голосе Глостера звучала такая неприязнь, а потом вспомнил: когда имения герцога Кларенса передавались короне, кое-что выпало на долю Риверса, как, впрочем, и на долю братьев Грей.
Незадолго до рассвета в комнату, где ночевал лорд Риверс, постучался белый как полотно конюший. Услышанное заставило Риверса вскочить с постели и окликнуть оруженосцев. Спустившись во двор, он убедился, что слуга сказал чистую правду, и правда эта была обескураживающей. Постоялый двор был плотно окружен стражниками. На их ливреях при занимающемся свете тускло поблескивали значки. Мгновенно побледнев, Риверс оглянулся в поисках начальника отряда, но тут послышался топот копыт. Риверс застыл в напряженном ожидании. Всадники приблизились, обогнули дом и остановились. Глядя прямо перед собой и пытаясь сохранять хладнокровие, Риверс произнес:
— Полагаю, всему этому есть какое-то объяснение, милорд Глостер.
— Естественно, — спокойно ответил Ричард. — Я отправляюсь в Стоуни-Стратфорд, где надеюсь застать своего племянника, если, конечно, он еще не уехал в Лондон. Вам же, боюсь, предстоит остаться здесь. Об апартаментах для вас я позаботился. Все остальное зависит от того, что я выясню в Стоуни-Стратфорде. Если, как я предполагаю, вы приехали сюда, чтобы задержать меня, пока лорд Ричард с королем поспешают в Лондон, освободитесь вы, пожалуй, не сразу.
Риверс изо всех сил сцепил пальцы.
— Не думаю, что у вас есть на это право, милорд.
— Понимаю, что не думаете. Судя по всему, и ваша сестра этого не думает. Ну а мне надо, чтобы она переменила свое мнение.
— Короче говоря, я ваш заложник?!
— Вы — то оружие, которое я хочу отнять у вашей сестры. Или еще лучше — пусть она сама от него откажется. Я от души на это надеюсь — ради вашего собственного благополучия. — Ричард натянул поводья и пришпорил коня. — Желаю здравствовать, милорд.
До Стоуни-Стратфорда, где с королем могли оказаться две тысячи вооруженных людей, было четырнадцать миль. Герцоги Глостер и Бэкингем могли насчитать у себя не более шестисот. Однако Ричард решил не дожидаться, когда соберется все их воинство. Оставив обоз на пеших, Ричард и Бэкингем во главе отборного отряда рыцарей и небольшой группы конных офицеров на полной скорости помчались к цели.
Они догнали королевский эскорт к полудню. Длинная цепочка всадников тянулась по лондонской дороге. У дома, где провели ночь король и его сводный брат, людей было побольше. Неподалеку спешно готовили к отъезду крытые повозки. Некоторые были нагружены домашним скарбом, но большинство ломилось от разнообразных видов оружия. Мальчик-король был уже в седле, рядом нетерпеливо гарцевал его сводный брат лорд Ричард. Он первым услышал топот копыт и, обернувшись, увидел приближающийся отряд. Так и застыв в седле, Грей рванулся было вперед, но тут же остановился. Сама эта жалкая попытка бегства лучше, чем что-либо другое, дала понять его спутникам о внезапно свалившейся беде. Грей потянулся к уздечке лошади младшего Эдуарда, но понял бесполезность своих намерений; покрытая металлическими бляшками кожаная лента выпала из его рук.
В абсолютной тишине лорд-протектор со спутниками проехали между расступившимися всадниками, сошли с лошадей и опустились на колени перед своим явно растерявшимся господином.
В ходе того, что последовало, никому и в голову не пришло, что присутствие двух тысяч солдат могло бы решающим образом изменить обстановку. Им просто велели разойтись, а юного Эдуарда, изумленного и напуганного, попросили пройти в дом и поговорить со своими дядями — Глостером и Бэкингемом. И когда, некоторое время спустя, мальчик появился вновь, почти вся его блестящая свита рассеялась. Оставленные повозки были переданы на попечение людей герцога Глостера. Будет что показать жителям Лондона, у которых сложилось вполне определенное мнение о Вудвилах.
В ожидании более подробных сведений из Лондона Ричард решил вернуться вместе с племянником в Нортхэмптон. Не говоря ни слова, Эдуард сошел с лестницы вслед за своими дядями, принял из рук одного из рыцарей Ричарда поводья своей лошади. Сводного брата он так нигде и не увидел — к тому времени, когда разговор в доме закончился, Грея потихоньку взяли под стражу. Рыцарей и телохранителей короля перевели в арьергард процессии. Не найти было и королевского камергера, славного сэра Томаса Воэна, такого хорошего друга графа Риверса. Эдуард обвел взглядом новых, почтительно застывших перед ним спутников, в надежде найти хоть одно знакомое лицо, но тщетно. На замечание Ричарда, что все королевское окружение в Ладлоу составляли люди Вудвилов и потому оно неприемлемо для проведения политики, проводимой его отцом, юноша ответил, что его эти люди вполне устраивают. Эта демонстрация независимого мышления вызвала лишь пристальный взгляд дяди Глостера, но никак не сказалась на ближайшем будущем короля-малолетки.
Когда всадники достигли Нортхэмптона, уже смеркалось. Ричард задержался в гостиничном дворе, давая распоряжения, как и где разместить Воэна и Грея. Их проводили в дом, соседний с тем, что отвели графу Риверсу. Признаться, он провел здесь очень непростой для себя день. Теперь, когда утренние тревоги остались позади, Ричард был склонен думать о графе более терпимо — ведь у Риверса были все основания предполагать самое худшее. Так что, когда появился камергер и доложил, что ужинать подано, Ричард распорядился, чтобы графу послали лучшее, что есть у хозяина гостиницы. Он просил также передать Риверсу, чтобы он не беспокоился — все будет в порядке. Надо сказать, добился он этим не многого — Фрэнсису, которому было поручено передать все это, граф таинственно сказал, что лучше бы лакомства послали его племяннику — лорду Ричарду Грею, он менее привычен к поворотам колеса фортуны. Иное дело Эдуард — он случайно услышал, как Глостер дает указания камергеру, и это немного примирило его с дядей. Бэкингем был само остроумие: темнобровый господин, представившийся виконтом Ловелом, был — и юный Эдуард знал это — одним из самых приближенных к отцу придворных. А у родича юного короля, которому явно благоволил герцог, была обезоруживающая улыбка. Немного повеселев, несмотря на все тяготы одиночества, в котором он неожиданно оказался, Эдуард отдал должное ужину. Расправившись с ним, он незаметно посмотрел на соседа справа. Ричард, который уже некоторое время не сводил глаз с выразительного лица племянника, ответил ему довольно мрачным взглядом. Как бы добиться доверия, думал он, со стороны этого мальца, которого явно долго учили ни в чем ему не верить. Грустное выражение, которое появилось на лице юного короля, когда к нему подошел с полным кубком новый королевский чашник, не осталось не замеченным Глостером. Отослав жестом слугу, к