тве личного советника. От отчаяния герцог пустил было слезу, но, опомнившись, оседлал коня и умчался в неизвестном направлении. Семья, у которой он нашел приют, была небогатой, а в награду за беглеца обещали тысячу фунтов. Вот и доставили герцога Бэкингема по назначению на следующий день после приезда королевской армии в Солсбери.
На нем было жалкое рубище, в котором он, не успев переодеться, бежал.
Солдаты короля стали лагерем на возвышенности недалеко от Солсбери. Приближенные Ричарда расположились в самом городе, в большом доме со шпилями напротив собора. Те, кому не хватило места, разместились по соседству, в торговом центре. Все очень устали. Хотя угрозы из Уэльса больше не было, переход из Ланкастера оказался трудным, и предстоял еще один, ибо Вудвилы, не успокоившись, затевали что-то в Девоне. Теперь они возлагали надежды на Генри Тюдора. За эти сведения королевским военачальникам следовало благодарить Бэкингема — он с удивительной готовностью и охотой рассказывал о возможных шагах своих недавних соратников. Он так подлизывался и унижался, что многим из окружения Ричарда было неловко. Только это ему ничуть не помогло. Суд был короток — приговор беспощаден. Через несколько часов на рыночной площади была установлена плаха.
Наступил вечер, подул свежий ветерок. Стук молотков на площади стих, но мерный звук этих страшных ударов словно преследовал собравшихся в доме напротив собора. Приближенные Ричарда переговаривались вполголоса, то и дело поглядывая на пустое королевское кресло и плотно закрытые двери покоев Его Величества. Вскоре после ужина к лорду-камергеру подошел слуга и что-то прошептал ему на ухо. Фрэнсис, которому явно стало не по себе, отрицательно покачал головой. Слуга продолжал умоляюще смотреть на Фрэнсиса, наконец тот сдался: тихонько выругался и поднялся на ноги.
Кладовые и винные погреба находились внизу, на довольно большой глубине. Вдоль стен там стояли многочисленные бочонки с маслом и засоленным мясом. Резко пахло солодом. Фрэнсис, молча следовавший за слугой, резко остановился: в уши ударил дикий, нечеловеческий вопль. Толстые каменные стены не давали пробиться этим ужасным, душераздирающим крикам наверх, но здесь…
— Боже милосердный! — пробормотал Фрэнсис. Его спутник, видимо уже привыкший к этому, бесстрастно ответил:
— Да, милорд. И так на протяжении всего последнего часа. После того, как герцог узнал, что король не хочет его видеть. Мы подумали, надо сказать вам, чтобы лишний раз не беспокоить Его Величество.
— Правильно сделали.
Фрэнсис и его провожатый двинулись дальше. Миновав складские помещения, они вошли в просторную комнату. Напротив виднелась тяжелая дверь. Она была заперта. Стражники, расположившиеся около двери полукругом, негромко переговаривались между собой. При виде лорда-камергера они расступились.
— Заприте за мной, — кратко бросил Фрэнсис и вошел в камеру.
Бэкингем стоял на коленях рядом с кушеткой, которую поставили здесь специально для него. Услышав грохот засовов, он замер, затем резко повернулся, стараясь рассмотреть в темноте, кто пришел. Он, видно, изо всех сил колотил по двери — кожа на костяшках пальцев была содрана, из уголка рта сочилась кровь — губы были искусаны. Узнав родича, Бэкингем пополз к нему.
— Фрэнсис, — выдохнул он, — кузен, благодарение Богу, хоть вы пришли. Эти сукины дети не хотят передавать моих просьб, но вы, вы-то поможете мне, не можете не помочь.
Подобравшись ближе, он протянул Фрэнсису дрожащую руку. Не обращая никакого внимания на этот жест, лорд-камергер отрывисто бросил:
— Что вам от меня нужно?
Бэкингем смотрел на него расширенными от ужаса глазами:
— Во имя всего святого, сделайте так, чтобы я мог поговорить с королем. Всего ничего — одну лишь минуту, только два слова сказать. Лишь вы мне можете помочь, всем другим он откажет…
Вдруг он увидел, с каким презрением смотрит на него Фрэнсис. Бэкингем прильнул к его коленям:
— Фрэнсис, я ведь всегда любил вас, я хотел сделать вас по-настоящему большим человеком… Ведь вы и сами это знаете, правда? — Бэкингем схватил Фрэнсиса за руку, осыпал ее поцелуями.
Резко подавшись назад, Фрэнсис с трудом освободился.
— Послушайте, вы, жалкий Иуда! Королю докладывали о ваших просьбах, но он не желает вас видеть. Да и вообще на вашем месте я бы скорее повесился, чем предстал перед ним.
— Я хочу жить, — рыдая, произнес Бэкингем. — Пусть только сохранит мне жизнь, больше ничего не надо… — Громко застонав, он начал колотиться головой о стену.
— Меня тошнит от одного вашего вида, — негромко сказал Фрэнсис. — Только одно мне интересно — когда вы все это замыслили? И где? В Лондоне? В Глостершире, когда прощались с королем?
Бэкингем совсем поник. Слезы градом катились у него из глаз. Резко повернувшись, Фрэнсис подошел к двери и постучал. Ожидая, пока откроют, он отер куртку — Бэкингем испачкал ее своими слюнями. Сзади раздался пронзительный вопль:
— Но я ведь столько для него сделал… я верно служил ему… скажите ему… пусть вспомнит…
Дверь открылась.
Лишь поднявшись наверх, Фрэнсис смог вздохнуть с облегчением.
Герцог Бэкингем был казнен утром на рыночной площади Солсбери. Через сутки на рассвете армия двинулась на запад. Вудвилов там уже не было. Генри Тюдор приблизился было к южному побережью, но шторм разметал его флот — всего-то два суденышка. Попытки заманить Тюдора на сушу — его уверяли, что Бэкингем побеждает и ждет подкрепления, — ни к чему не привели. Даже если все обстояло бы именно так, Генри Тюдор мог довериться Бэкингему, только если бы у того была мощная военная сила. Какое-то время Тюдор еще находился около берега, он попробовал было пристать к одной бухте, потом к другой, но в конце концов повернул назад, в Бретань. Англия пусть подождет до лучших времен.
Глава 20
Вот уже несколько дней небо было затянуто тяжелыми серыми тучами, судя по всему, скоро выпадет снег. Однако когда Фрэнсис въезжал во двор своего имения Минстер-Ловел, по черепице крыши неожиданно забегали солнечные лучи. Он остановился, разглядывая застекленный фронтон своего замка и ощущая при виде родных стен обычный подъем чувств. У него были и другие дома, большие и маленькие, роскошные и скромные, — целая россыпь имений, разбросанных по огромной территории от Беркшира{152} до Йорка, но корни его были здесь, на этой земле, откуда выходили и куда возвращались мужчины и женщины его рода, представители многих поколений Ловелов. Фрэнсис отдал бы все до последнего камня Ротерфилда, столь любимого Анной, лишь бы всегда стоял Минстер-Ловел.
Фрэнсис думал о том, что Уиллу давно пора узнать свою родословную. Сам он был моложе, когда отец открыл секрет потайного помещения между гостиной и большим залом и рассказал, как триста лет назад другой Уильям Ловел последовал за Ричардом Львиное Сердце{153}. Ну что же, может быть, на сей раз у него достанет времени поговорить с сыном хоть немного, рассказать о людях, живших здесь в прежние времена, о тех, чье дело ему предстоит наследовать. Мысль об этом радовала Фрэнсиса, он даже проявил нежность к жене при встрече. Анна остановилась на нижней ступеньке дома, а он, склонившись в седле, поцеловал ее в щеку.
— Что, удивлена? Я ведь словно с неба свалился. До нас дошли слухи, что где-то здесь, немного западнее, все еще шныряют люди Тюдора. Вот я и поехал в Глостершир проверить, верно ли это.
Сказав это, он сообразил, что появление свое можно было бы объяснить и потактичнее. Но Анна словно ничего не заметила.
— Ты надолго? — коротко спросила она.
Анна выглядела потерянной и озабоченной — похоже было, что она так и не смогла забыть то последнее прощание с мужем. Испытывая нечто похожее на угрызения совести, Фрэнсис обнял ее за талию.
— Я, наверное, на несколько дней. А где Уилл?
Фрэнсис привез подарки — купил их у торговца, недавно приехавшего в Бристоль: штука зеленого, прошитого золотыми нитями, итальянского шелка — Анне, небольшой серебряный кинжал с позолоченной ручкой — семилетнему сыну. «Мальчику такое должно понравиться», — думал Фрэнсис. Он угадал, во всяком случае Уилл, к явному удовольствию отца, пробормотал слова благодарности. Прожив семь лет в обществе одной лишь матери, он все-таки не стал похожим на девчонку, хоть, конечно, давно уже пора серьезно подумать о его будущем. За ужином, который состоялся в личных покоях, подальше от общего зала с его постоянной суетой, Фрэнсис только об этом и думал. Он поделился мыслями с Анной, которая рассеянно крутила в руке кусочек вафли. Она посмотрела на мужа и сказала:
— Я уже думала об этом. Сейчас он еще совсем ребенок, но когда настанет срок, можно послать его к милорду Шрусбери. Это крупное поместье, и к тому же там он не будет среди чужих, ведь милорд — мой родич.
Фрэнсис поморщился. Он был знаком с Шрусбери — тот всегда относился к Фрэнсису со сдержанной вежливостью, как и положено родственнику жены, но взаимопонимания у них никогда не было. Семья, при всей своей лояльности к королю Эдуарду, явно симпатизировала Ланкастерам. Граф-отец был другом Джона Ловела, и Фрэнсис точно знал, что сын считал его предателем. Нетрудно догадаться, какое Уилл мог получить там воспитание. Помолчав немного, Фрэнсис примирительно заметил:
— Ну что же, и это возможно, но мой вариант лучше. Что ты скажешь насчет Миддлхэма? Послушай, Анна, — чтобы задобрить жену, он положил руку ей на плечо, — я знаю, как ты относишься к королю, но сын-то его при чем тут? Настанет день, он будет законным повелителем Англии. Так зачем же лишать Уилла шанса делать карьеру на службе у наследного принца?
Он почувствовал, как жена вся сжалась при его прикосновении, но никаких возражений с ее стороны не последовало. Фрэнсис облегченно вздохнул и повернулся к сыну, сидевшему в противоположном конце комнаты. Повинуясь жесту отца, мальчик подошел поближе.