— Но вы ведь можете поплатиться за это!
— Сомневаюсь. — Феррес уже довольно долго тер обрезанные им концы веревки. Решив, что хватит, он критически оценил результаты своего труда и отбросил веревку в сторону. — Ну вот. Не следовало бы, конечно, отпускать вас одного в таком состоянии, но тут уж ничего не поделаешь. Да, кстати: я бы на вашем месте не стал искать приюта у старых друзей. Люди, знаете ли, меняются. У вас в запасе есть шесть часов, пока люди шерифа не хватятся и не кинутся в погоню. По-моему, вам стоит двигаться в сторону побережья — там найдете какую-нибудь посудинку и переправитесь через пролив. Ну, как вы?
Филипп пошевелился и с трудом поднялся на ноги. Ему пришлось немного постоять, прислонившись к стене, — перед глазами все плыло.
— Порядок, — наконец произнес он и пошел к колодцу.
Смочив виски, он опустил в воду тряпку — клочок своей рубахи, — выжал ее и тщательно обвязал покалеченную ладонь. Феррес приблизился к двери, бесшумно открыл ее и выглянул наружу. Было абсолютно тихо. Он подождал Филиппа, проверил, не оставил ли каких-нибудь следов, задул свечу и закрыл дверь.
Стараясь не шуметь, они медленно направились к лестнице. Феррес шел впереди. Дверь из гостиной вела во двор. За кустами виднелась приоткрытая калитка. Светила полная луна, заливая двор бледным светом. Феррес и Филипп шли тихо, осторожно прижимаясь к стенам, где было совсем темно. Филипп остановился — идти мешала страшная слабость. Но свежий воздух, который показался ему особенно бодрящим и приятным после спертой, удушливой атмосферы погреба, помог Филиппу быстро прийти в себя.
Гнедая кобыла, уже оседланная, ждала Филиппа в близлежащей рощице. На ее спине красовалась толстая попона. Рядом лежали вино, немного еды и ворох одежды.
— Все это похищено из вашего собственного дома, — ухмыльнулся Феррес, помогая Филиппу разложить одежду. Тут было все: рубаха, рейтузы, башмаки, камзол и теплый плащ. Филипп неловко — работала только одна рука — натягивал это на себя. Феррес отстегнул от пояса кошель.
— Деньги вам не помешают, — сказал он, — придется ведь заплатить за переезд через пролив. Боюсь, что люди шерифа уже изрядно пошарили у вас по углам. Так или иначе — пусть это будет моей запоздалой платой за ту клячу, которую вы купили мне на постоялом дворе.
— Вы и так уже со мной слишком щедро рассчитались. — Слегка покраснев, Филипп все же взял дар Ферреса. Он обернулся, посмотрел на дом и добавил неуверенным голосом: — Совсем забыл, Ник. Мне еще кое-что надо взять с собой. Смотрите, как вам лучше — здесь подождать или, может быть, вернуться к себе в постель.
— С собой? — как эхо, откликнулся Феррес. — Боже мой, уж не собираетесь ли вы рыскать по всему дому только для того, чтобы взять на память какую-нибудь безделушку?
— Нужно, Ник, — повторил Филипп более твердо, — поверьте, иначе я ни за что не стал бы рисковать. Без этого все ваши труды пойдут прахом.
Филипп уже двинулся обратно. Выругавшись про себя, Феррес поспешил за ним.
— Нельзя вам туда возвращаться. Наверняка на кого-нибудь наткнетесь. Люди шерифа весь дом заняли. А что нужно-то? Скажите, я и сам схожу.
Филипп неохотно уступил:
— Это наверху, в моем кабинете. В сундуке — только не спутайте с ящиком, где лежат деньги, — два письма. Они свернуты в трубку и перевязаны лентой.
— Найду. — Шаги Ферреса замерли вдали.
Филипп прислонился к стене. Он снова почувствовал слабость и тошноту. Покалеченная рука совершенно не слушалась. Вид ее был ужасен — это было нечто бесформенное и являлось непрерывным источником чудовищной боли, которая отдавалась во всем теле. Пальцы окоченели и почти не шевелились. Кое-как разорвав на полосы рубаху, Филипп попытался обмотать ими голову. Внезапно в кустах хрустнула ветка, послышались чьи-то голоса.
Одна из повязок затрепетала на ветру. С трудом разжав пальцы, Филипп сбросил ее на землю. Он подумал о том, что теперь уже ничто не имеет значения. Приор и без него позаботится о Фрэнсисе. Будь Ричард жив, он признал бы, что Филипп сделал все от него зависящее. «Чему быть — того не миновать, — мысленно сказал он себе, — нечего больше и стараться. Лишь бы Ник остался вне подозрений».
Не в силах сдвинуться с места, Филипп напряженно прислушивался. По освещенной лунной тропинке скользнула чья-то тень. Сердце Филиппа едва не выпрыгнуло.
— Хью?!
— Дядя!.. Сэр! — Мальчик быстро продрался сквозь кусты и резко обернулся.
— Все в порядке, Грегори, он здесь.
Хью снова двинулся вперед. За его спиной из мрака внезапно возникла долговязая фигура Трейнора.
— Грегори, как же так… Я был уверен, что тебя заперли вместе с остальными на кухне. — Филипп протянул правую руку Хью. Мальчик вцепился в нее так, словно боялся, что дядя испарится на его глазах.
Трейнор слегка улыбнулся и объяснил:
— Через дымоход выбрался. Вы ведь только вчера говорили, сэр, что верхнюю его часть надо заново выложить кирпичом, а то там все раскрошилось. Я отправился за лордом О дли, уж он-то не из тех, кто оставляет друзей в беде, и по пути встретился с господином Хью. С вами все в порядке, сэр?
— Да более или менее, Грегори. — Филипп осторожно высвободил руку, стараясь не обидеть Хью, и протянул ее старому слуге.
— Сегодня днем Ипсден наводнили стражники Тюдора, — рассказал Хью. Теперь он держал дядю за рукав. — Я узнал об этом только после их отъезда. Говорили, что они ищут вас. Тут я заметил, что и Гилберт уезжает, а с ним и Роджер. — Хью поднял голову и посмотрел на Филиппа как взрослый, зрелый мужчина. — Ведь Гилберта здесь нет — не так ли, сэр, или…
Филипп смотрел на Трейнора с чувством огромной благодарности.
— Нет, — твердо ответил он. — Да и что ему здесь делать? У него все время теперь отнимает хозяйство, ты ведь и сам это знаешь, Хью. Зачем же обижать такими предположениями старшего брата, а вместе с ним и Роджера?
Выговорить все это Филиппу было гораздо труднее, чем он думал. Наградой стал посветлевший взгляд мальчика. Филипп решил, что риска тут нет никакого: вряд ли Гилберт будет хвастаться своими «подвигами». Он любит, когда о нем хорошо думают и отзываются, особенно если за это не надо платить.
Филипп перестал думать об этом человеке и навсегда вычеркнул его из памяти. У него были совсем другие заботы.
— Ну что же, Грегори, все оборачивается к лучшему. А то я чуть голову не сломал — и все никак не мог придумать, как сообщить лорду Ловелу о том, что происходит. Сначала было решил сам поехать. Потом сообразил, что, попади люди шерифа на мой след, он выведет их прямо к Фрэнсису. Неизвестно, сколько еще времени пройдет, пока он поправится. Поэтому я буду полезен. К тому же меня неплохо знают все обитатели имения Ловелов. А в монастыре сэру Фрэнсису нельзя слишком долго оставаться. Наверняка слухи дойдут до людей Тюдора. Тебе, Хью, тоже лучше всего уехать из Уиллоуфорда: в любой момент кто-нибудь может вспомнить, что ты был со мной после Босворта. Короче, слушай меня. Отправляйся к монахам и расскажи приору о том, что здесь случилось. Скажи ему, что я уехал по делам во Фландрию и буду там до Рождества. Оставайся в монастыре и жди меня. Если, — Филипп на мгновение запнулся, — если мне по каким-либо причинам не удастся вернуться, утешением будет служить то, что милорд Фрэнсис не останется в неведении об истинном положении дел. Передай ему: пусть уезжает из Англии… Ты на лошади? Тогда отправляйся тотчас, да поможет тебе Бог! В день святого Николая увидимся.
Филипп сунул слуге монету и повернулся к племяннику:
— Прощай, Хью. Честно говоря, не знаю, на что ты рассчитывал, уезжая из Ипсдена, но никогда не забуду, что ты отыскал меня. Что же касается всего остального… Вряд ли мы когда-либо еще увидимся… Разве что в один прекрасный день ты приедешь во Фландрию — возмужавший храбрец и красавец, с ярким плюмажем на шлеме и с острым мечом по поясе… Но вот что я хочу сказать тебе на прощание — есть то, что не должно случиться. Я не исключаю, что вскоре ты услышишь речи о том, будто всего происшедшего с нами могло и не быть, будто можно было замириться с королем Генрихом и даже, отсидев свое, получить назад земли. Те самые земли, которые перешли бы к тебе по наследству. Так вот тебе пришлось бы заплатить за все это ценой свободы или даже жизни близкого тебе человека. Я бы не смог заплатить так дорого. Но поскольку я пожертвовал не только собственным, но и твоим благополучием, я прошу тебя честно мне ответить: думаешь, я поступил неправильно?
— Конечно правильно. Любой другой поступил бы на вашем месте точно так же, — не поднимая глаз, сказал Хью.
— Спасибо, малыш. Пройдут месяцы или годы, и ты убедишься, что многие из тех, с кем ты был знаком при дворе короля Ричарда, вполне неплохо устроились в Тюдоровой Англии. И тогда не торопись судить их слишком строго. Запомни одно — меня ничто не держало, я волен был сделать свой выбор. Не берусь утверждать, что поступил бы так же, будь у меня жена и дети, чья участь зависела бы от этого выбора. Конечно, история с лордом Ловелом составляет исключение.
— Я еду с вами, — упрямо сказал Хью. — Неужели вы думаете, что я могу остаться здесь, когда вас изгоняют? Пожалуйста, сэр, возьмите меня с собой, давайте вместе поедем во Фландрию…
Филипп искренне желал этого. Он не хотел просто так лишаться столь преданного оруженосца. И все же отказался. Чувствовал он себя при этом так же, как человек, который, мучаясь жаждой, отказывается от стакана воды.
— Я служил одному королю. Другому служить отказываюсь. Однако это вовсе не означает, Хью, что тебе надо идти моим путем. Все гораздо сложнее, поверь мне. Король Ричард был мне другом, но из этого никак не следует то, что король Генрих будет дурным правителем, недостойным того, чтобы ему служили.
— Но…
— Давай покончим с этим, Хью. Я не на каникулы во Фландрию отправляюсь. Мне и себя-то прокормить непросто будет, что уж говорить о тебе?
Несчастное лицо мальчика исказилось как от удара. У Филиппа перехватило дыхание, но он и вида не подал, как ему тяжело.