А перед ними, на огромных носилках, лежит туша исполинского белого быка. Украшенная цветами и емкостями с благовониями, запахом которых наполнено всё пространство.
Я, конечно, читал про жертвы и ритуалы с их принесением, но от увиденного мурашки по коже пробегают. Тёмные, с поволокой, глаза мертвого животного смотрят прямо на меня.
— Оставьте нас, — мягко приказывает Верховная и жрицы уходят.
Мы стоим у ног гигантской статуи богини, распахнувшей крылья, и её жертвы.
— Сегодня нам пришлось взывать к истине и богам, чтобы разобраться, что произошло, — неожиданно объясняет она и добавляет раздражённо: — Почему ты не пришёл ко мне? Почему ты не пришёл в храм истины?
Я немного теряюсь от её возмущённого напора и грозных декораций. И вываливаю на неё разом все подозрения и обвинения, сбиваясь от сменяющихся эмоций на лице.
Возмущение сменяется недоумением, затем изумлением, а к концу жрица устало потирает виски, качая головой:
— Великая девятка, Белаторский. Насколько же надо было лишится памяти, чтобы так не доверять богам? Истина Маат — это последнее, что удерживает равновесие миров людей живых, умерших и богов.
— То же самое мне говорили и о справедливости Мафдет, — я даже не оправдываюсь, это факт. — Что сама богиня не даст ошибиться Панаевскому. А он… Я же видел вас вместе!
— Ну конечно видел! — жрица повышает голос. — Истина и справедливость неразделимы. И жрицы Маат всегда помогали службе безопасности империи.
— И о чём вы говорили?
— Не о тебе, — отрезает она. — Боги, да приди ты ко мне, ничего не случилось бы. Глеб… — жрица запинается и тяжело вздыхает. — Не могу поверить, что он связался с силами хаоса.
— Уж поверьте. Своими глазами видел, его сила была пропитана этой мерзостью. И даже его, м-м-м, животное, гепард, был тёмным, слишком тёмным.
— Что? — Верховная резко бледнеет и шарахается от меня, враз потеряв спокойствие и хватаясь за сердце.
Что я сказал-то? Ох, как бы её припадок не хватил. Я бросаюсь к ней, придерживая. Оглядываюсь в поисках помощи. Надо позвать кого-нибудь, пока не обвинили в убийстве жрицы.
— Что ты видел? — тихо спрашивает она посиневшими губами, до боли вцепляясь ногтями в мою руку.
— Слушайте, может позвать кого-нибудь? Вам плохо?
— Что ты видел, Белаторский? — женщина делает глубокий вдох, немного успокаиваясь, но хватку не ослабляет.
— Его сила отличалась от других. Сумрачная, тяжёлая. Я сначала не придал этому значения, я же не знал, как должно быть. И Мафдет не похожа на богиню радуги. Да, у других сила была, ну, светлой. Не знаю, как объяснить. Вы же сами знаете. И зверушки все, пугающие конечно, но не такие мрачные уж точно.
На бабулю жалко смотреть. Женщина, растеряв всю выдержку, хлопает глазами с открытым ртом, как маленький ребёнок. Я хмурюсь, снова не понимая, что происходит. Как-то это начинает надоедать.
— Да в чём дело то? — приходится её осторожно встряхнуть.
— Игорь, — вдруг нежно обращается она по имени. — Никто не может видеть силу других, а уж тем более воплощение бога рода в том, что ты называешь зверушками.
— Но… Чего? В смысле? — да они же тут все сверкают лампочками. — Но вы же видели. Ну, когда я тренировался.
— Я не видела, я чувствовала. Один из даров Маат своим жрицам — лучше всех чувствовать силу, когда это необходимо.
— Ерунда какая-то, — не верю я. — Но…
Я судорожно вспоминаю все проявления силы, какие видел. И реакцию окружающих. И не могу вспомнить ничего такого, чтобы однозначно сказать, что кто-то ещё мог видеть.
— Большинство одарённых могут чувствовать призыв силы, но не всегда, — она продолжает говорить очень тихо и мне приходится вслушиваться, отвлекаясь от мыслей. — Это своего рода интуиция, и её требуется развивать отдельно. Это долго и сложно.
— А неодарённые? Обычные люди могут чувствовать?
— Нет, Игорь. Только те, в чьей крови есть дар богов.
Хм, значит Никола тот ещё фрукт. Простым его не назовёшь, но мужик ещё и с сюрпризом. Неужели бастард? В загулах аристократов на стороне я не сомневаюсь. Да чтоб вас всех, снова вопросов стало больше, чем ответов.
Верховная жрица тем временем берёт себя в руки и отпускает мою руку. Глубокая задумчивость на её лице мне не очень нравится.
— Это твой личный дар, Игорь, — глаза её оживают и блестят. — И, видят боги, лучше тебе о нём никому не говорить.
Рядом с нами воздух начинает мерцать. Появляется призрачный белоснежный волк, его голубые глаза смотрят внимательно сначала на меня, потом на жрицу. И, судя по её застывшему лицу, она тоже его видит.
В паре метров над его головой возникает перо, лёгкое и пушистое. Оно опускается, медленно кружась в воздухе. Падает прямо на нос волку и тот клацает пастью, поглощая его. И всё исчезает.
Верховная переводит взгляд на меня и улыбается, расслабляя плечи.
— Да будет так, — торжественно произносит она. — Тебе дано имя, Белый Волчонок.
Жрица поднимает голову вверх, смотрит на свою богиню, продолжая улыбаться.
— И видят боги, оно тебе подходит. А теперь, Белаторский, пора уходить. Ритуал не окончен и жрицам предстоит ещё много работы.
Я было открываю рот, чтобы возразить, но она останавливает меня, поднимая руку:
— Не сейчас. Я расскажу тебе всё, что будет позволено. Пойдём, Белый Волчонок. И не забудь — никому ни слова. С таким даром, боюсь, тебя ждёт ещё немало проблем. Но мы поговорим об этом позже, время есть.
Чувствую, что сил спорить у меня нет. Всё пережитое за последние пару дней наваливается на плечи неподъёмным грузом. К демонам новые загадки и проблемы, я сейчас просто вырублюсь.
К моему удивлению, Верховная сама отвозит меня. Чтобы лично поговорить с семьёй. А те, почти в полном составе, встречают у дома.
Особняк сияет всеми окнами, никто, похоже не спит в поздний час. Или ранний? Я уже не соображаю и почти не вижу ничего. Отмахиваюсь от всех встревоженных лиц и иду прямиком в спальню. Пусть теперь бабуля отдувается, рассказывая о том, что случилось.
Я только и могу, что скинуть с себя то, что язык не повернётся назвать одеждой. Но на душ у меня выдержки не хватит, боюсь я там усну и утону. Будет обидно погибнуть вот так, после этой ночи.
Звучит громкий «дзинь» и у окна материализуется Бэс. Бородатое божество умилительно складывает руки на груди, глаза его блестят.
— Молодой господин, живой… — счастливо бормочет он.
— Я тоже рад тебя видеть, — улыбаюсь в ответ, присаживаясь на край кровати. — А теперь — спать!
Мне кажется, что я отрубаюсь, даже не успев упасть спиной на мягкую поверхность.
— Эй, просыпайся, — голос брата, всё ещё чуть осипший, навязчиво звучит над ухом.
Глаза слиплись намертво и на то, чтобы их раскрыть, приходится потратить немало времени. Тело затекло, похоже я спал в той же позе, что и вырубился.
— Ну что, мелкий, расслабил булки? Рано.
Из меня вырывается отчаянный стон, я закрываюсь подушкой и отрывисто рычу в неё:
— Отвали, Яр. Иди. В жопу. К демонам. Хтонический елдак тебе в глотку и провернуть! Дайте же мне хоть один день отдыха. Слышу приглушённый гогот Яра и тут же громкий вопль:
— Подъёёёёём!!!
Резко подскакиваю и швыряю в наглую ухмылку подушку, но брат ловко уворачивается.
— В жопу к демонам сам отправишься, — его смех приобретает зловещий оттенок. — Собирайся, ты едешь в пустыню…