Воронцовы были мигом притиснуты к бортику. Кто-то кричал и бил в барабан. Яркая вереница бабочек с картонными крыльями и проволочными усами продралась сквозь целый строй римских легионеров, оставляя на их нагрудниках мучную пыльцу.
— Смотрите! Смотрите! Вон лодка дожа! — закричал кто-то над ухом Михаила. Граф на минуту отвлёкся, глядя вниз, где по каналу плыла золотая ладья с крылатым львом на флаге.
— Да нет же! Это комедианты! — раздался другой возглас справа. — Тот толстый изображает дожа. Вон у него ключи!
Лиза не понимала ни слова и была более внимательна, а муж реагировал на каждый вскрик и поминутно отвлекался. В самом начале толчеи он взял жену за руку. Её влажные от волнения пальцы несколько раз выскальзывали из его ладони, но Михаил снова находил их и в наказание за беспечность сжимал так крепко, что графиня вскрикивала, но не жаловалась.
Разодетая толпа паяцев в маленьких лодочках следовала за резной золотой гондолой дожа. Они дудели в картонные дудки, размахивали гирляндами бумажных цветов и бесстыдно обнимали друг друга, демонстрируя кто обнажённую грудь, кто ляжку. Карнавал не знает приличий. Человеку иногда нужно побыть свиньёй. Граф этого не любил и повернулся к жене, чтобы отвлечь её внимание от голозадых шутов. И в этот момент он ощутил, что его рука пуста. Пальцы сжались, хватая воздух. Потом ещё и ещё раз. Воронцов вертел головой, отыскивая чёрные кудри Лизы среди целого моря громадных шляп, чёрных старомодных треуголок, венков из шёлковых роз. Тщетно. Графиня была невелика ростом, и её плотной стеной закрывали чужие плечи и спины. Потерять её было всё равно, что потерять ребёнка. Сомнут, затопчут.
Михаилом овладела паника. На мгновение ему показалось, что он наконец нашёл руку жены. Сжал. И услышал гневный возглас по-итальянски:
— Какого чёрта? Маска! Держи свои лапы при себе!
Женщина, которую он обидел, называла его наглецом, ублюдком и искателем лёгких развлечений. Видит Бог, граф никогда бы не позарился на такую упитанную коротышку. Дамочка лет сорока истерично визжала и влепила бы ему пощёчину, если бы достала. Что при его росте было не так-то просто. Тогда скандалистка вцепилась графу в сенаторскую тогу и изо всех сил дёрнула на себя, отчего медные фибулы, удерживавшие плащ на плечах, отскочили в разные стороны.
— Злодей! Насильник! — кричала она.
Было очевидно, кто на кого нападает. А шум и драка — лишь способ познакомиться. При желании Воронцов умел быть жёстким. Даже грубым. Он перехватил в воздухе её руку за запястье и с силой оттолкнул от себя.
— Проклятье! Вот невежа! — взвыла дама, отлетев сажени на три в толпу.
Не дожидаясь, пока она опомнится, граф ринулся прочь, расталкивая людей и крича:
— Лиза! Лиза!
Ни единого возгласа в ответ он не услышал. Галдели все, и при таком шуме мудрено было различить голос жены. Но Михаил почему-то чувствовал, что поблизости её нет. Он с трудом спустился с моста и попал в столь же плотный водоворот людей на набережной. Здесь он обнаружил, что с пояса у него срезали кошелёк. Видно, горластая тётка не зря отвлекала его внимание. Поминутно графа кто-то притирал к каменному бортику, пихал локтями под рёбра и наступал на ноги.
— Лиза! Лиза! — в какой-то момент Воронцов понял, что не слышит собственного голоса.
Где-то справа мелькнуло зелёное бархатное платье с жёлтыми полосками на рукавах. Он кинулся туда, увидел женщину в цветущем огнями полумраке, показавшуюся ему Лизой. Маленькая, черноволосая. Впрочем, тут все не блондинки. Граф догнал её, схватил за руку, начал что-то кричать. Дама только смеялась, не отвечая на его упрёки и, кажется, не понимая их. В отчаянии он сорвал с неё маску и увидел молоденькое хорошенькое личико — совсем чужое. Бросив раскрашенную деревяшку под ноги, Михаил кинулся по набережной. Вдогонку ему звучал обиженный голос:
— Синьор! Синьор! Куда же вы? Вы сломали мою маску!
Его окружали хороводы плясунов, отталкивали в стороны парады и шествия. Вновь попытались обчистить двое воришек в толпе, но, наткнувшись на верёвочки от похищенного до них кошелька, с досадой больно прошлись кастетом по рёбрам — ходи с деньгами! И тут же растворились в общей сумятице. Граф даже не пытался их догнать. Его сейчас волновала только Лиза. В голове теснились страшные картины. Город, набитый разряженным сбродом в масках, был смертельно опасен для всякого зазевавшегося. Молодая женщина, одна, не понимает ни слова по-итальянски — лёгкая жертва любой шайки, орудующей в толпе. А их сейчас тысячи. Что такое Венеция — гнусная дыра на Адриатике. Отсюда, как и с берегов Испании, до сих пор воруют людей, переправляя за море — в Турцию и Египет. Будет счастьем, если Лизу украли ради выкупа. Тогда он отдаст всё. Но с ней могло произойти худшее. Разве мало здесь подонков, не думающих только о... Труп найдут в одном из каналов через много дней после карнавала. Если найдут.
Один на один со стихией танцующего города граф был абсолютно бессилен. Он попытался продраться к ратуше и найти полицию. Лодочник охотно отвёз его к длинному розовато-рыжему зданию Фаббрике Нуове с длинной аркадой. Но на дверях висел замок — стражи порядка тоже плясали где-то на площади Санта-Маргерита или, разряженные петухами, разъезжали по каналам.
Вдруг Воронцов почувствовал у своего живота холодное лезвие. Опустил глаза и увидел грязного черноусого коротышку, державшего кинжал.
— Синьор что-то потерял?
Секунду Воронцов колебался, а потом решил прибегнуть к незаконным методам.
— Да, — ответил он по-итальянски. — Потерял. И если вы и ваши товарищи, — граф уже различил в толпе несколько наглых, ухмыляющихся рож, — поможете мне найти пропажу, я обещаю богатое вознаграждение. Я русский.
Последние слова решили дело. Как видно, здесь не догадывались, что на свете есть бедные русские. Так часто и привычно соотечественники Михаила сорили деньгами.
— Сколько?
— Каждому по двести.
Воры исчезли, оставив графа напротив Дворца дожей и договорившись найти его через час-полтора. Ожидание в бездействии было худшим из всего. Наконец чернявый коротышка появился у ступеней с наигранно унылым лицом.
— Вы ничего не узнали? — в отчаянии воскликнул граф.
— Нет, отчего же? — покачал головой тот. — Женщину, которую вы описали, увезли люди из вентов. На гондоле в сторону залива. Сейчас она находится на вилле Сан-Серволо к югу отсюда. Это охраняемый особняк, и вам туда не пробраться. Добрый совет, синьор: бросьте это дело. Если карбонарии взялись за вашу жену, вам её не вернуть. Только зря сломаете шею.
Воронцов гневно хмыкнул.
— Если я повышу ставку, вы поможете мне проникнуть в дом? — высокомерно осведомился он.
— Нет, — чернявый помотал головой. — Мы не связываемся с карбонариями. Бережём свои глотки. Эти люди слон на ветер не бросают. Сказали, убьют Каносу, и убили. К тому неё мы хотим с ними одного и того же. Так что, простите, синьор, им о вас всё известно, и они приняли свои меры.
Сквозь толпу к говорившим уже пробирались трое стражей порядка. Когда не надо, они являлись с безукоризненной точностью.
— Не пытайтесь сопротивляться, синьор, — шепнул чернявый. — Этим тоже платят «угольщики». Вас арестуют на сутки, потом выпустят. Где тогда будет женщина, неизвестно.
С этими словами он полоснул себя по предплечью кинжалом, бросил лезвие на плитки набережной и заверещал от боли:
— Режут! Благородные сеньоры! Режут среди карнавала!
Окровавленной рукой вор схватил Воронцова за тогу, но тот оттолкнул от себя негодяя и пустился наутёк через толпу. Полицейские следом. Эти увальни годились только на то, чтобы шайка чумазых пострелят раскручивала их, как шар, в разные стороны. От них граф непременно ускользнул бы, но у вентов в толпе имелось, как видно, немало добровольных помощников. Ему подставили ногу, и он грянулся оземь, а сверху навалились люди. Ощущение было такое, будто его под собой погребла кавалерийская лошадь. Прежде чем Михаил успел выдохнуть, ему заломили и скрутили руки. И уже в таком виде передали неспешно приближавшейся полиции. Один из стражей порядка держал в руке кинжал как вещественное доказательство не совершенных графом преступлений.
— До окончания карнавала вы будете задержаны, — сказал ему сержант. — А там разберёмся. Ступайте впереди меня и не вздумайте бежать.
Михаил злобно ухмыльнулся. Нет, он не вздумает бежать. Пока его не выведут из этой толпы, где, кажется, каждый второй служит карбонариям. А там он сам разберётся с этими боровами. Лишь бы попасть в тихое местечко. Нельзя позволить посадить себя под замок. Иначе он не поможет Лизе. Где она будет завтра? Бог весть.
Пока шёл, граф успокоился и взял себя в руки. Лиза жива. Не похищена на турецкие галеры и не зарезана где-нибудь под мостом. Это внушало надежду. Но что от неё надо итальянским заговорщикам?
Полицейские посадили арестованного в лодку и мимо праздника повезли куда-то по каналу. Вскоре их гондола свернула в боковое ответвление, где было не так шумно. Центр города притягивал публику, как сияющий огнями шар. Золотое сердце Серениссимы пульсировало уже позади. Снова запах гнили и тины ударил в лицо Михаилу. Он подождал ещё немного, пока вокруг воцарится темнота, нарушаемая лишь светом большого фонаря на носу полицейской лодки. Арестант сидел между двумя стражами, но это не имело значения.
Улучив момент, Воронцов резко ударил их локтями в бока, вскочил на ноги и, с силой качнув гондолу, черпнул бортом воды. Судёнышко перевернулось, и все четверо оказались в канале. Михаил поплыл, полагаясь только на свои ноги. Это не так уж трудно, если вытянуться в струну и шевелить ступнями, как ластами тюленя. Сзади он слышал крики, барахтанье, проклятья. Полицейские старались выловить друг друга. С лодкой им пришлось проститься. В кромешной тьме они не видели беглеца, да и не могли его поймать. Им стоило позаботиться о себе.
Граф ещё некоторое время плыл параллельно каменной стене канала в надежде встретить пристань, мостки, лестницу — какой угодно спуск к воде. Взобраться на него без рук было трудно. Но ещё труднее держаться на воде, не имея возможности даже зацепиться пальцами за плитки облицовки. Наконец Михаил заметил нечто вроде парапета. Толкнулся об него — высоко. Ещё и ещё раз. С восьмой попытки ему удалось в буквальном смысле выброситься на камни. При этом граф почувствовал себя морским котиком из французского зверинца, который выпрыгивает из воды за мячом. Он больно ударился руками, рассадил костяшки пальцев. Но был жив. И свободен.