разу догадаетесь, какие там бои шли. Куда всем гладиаторам и прочим гуннам до Кости со товарищи? Значит так, Константин. То, что тебя можно перевоспитывать только с помощью господ «калашникова» или «макарова», это я давно понял. Но если ты, поганка бледная…
— Понял-понял, — скороговоркой затарабанил Костя. — Все, что надо, сделаю в лучшем виде. На общественных началах. Я больше не буду.
— А, значит, не такое у тебя хреновое финансовое положение?
— Только из-за бережливости, — всплеснул руками начальник отдела снабжения. — Ну, я еще немного сэкономил от свадебных подарков. Вот скажу вам…
— Заткнись, — скомандовал я, потому что в кабинет без стука вошел юрист Степанченко.
— Гостем будь, Степан, — киваю на свободное кресло. — А ты, Костя, быстро дожуй свой шницель и жди меня в машине. Кофе не получишь — вот такое тебе будет наказание по итогам греческого вояжа. Правильное решение, соответствует главному девизу времен строительства коммунизма: «Экономика должна быть экономной». Нечего Костю долларом наказывать, пусть жену продолжает обеспечивать. Посажу его на подсос, самому придется о Снежане заботиться. Мужнины подарки с моими в сравненье явно не пойдут, да и воспитывать Константина можно с тем же успехом, как искать пульс у скелета, потому налицо значительная экономия нервно-финансовых запасов.
Степанченко посмотрел на поднявшегося из-за стола Костю и, накладывая закуску на тарелку, заметил:
— Пусть не торопится, пока не поем, разговора не будет. Проголодался, аппетит набегал. Набегал, что и говорить. С помощью «мерседеса», правда, но это для экономии времени.
— Кстати, Костя, а что, в их гостинице действительно нельзя шашлыки варганить?
— Я же говорю — они полные придурки. Что мы, некультурные совсем, ничего не понимаем? Мы же мангальчик не внутри гостиницы, а возле бассейна соорудили. Представляете, они еще говорят о сервисе, а возле бассейна даже туалета нет…
— Все, Костя, свободен, — скороговоркой прерываю окончание исповеди, чтобы у адвоката не испортился аппетит. — Дуй в машину.
Пока Степанченко неторопливо подкреплялся, я спокойно пил кофе, живо представив себе картину Костиных приключений. А чего же вы хотели, господа иностранцы, столько лет выли дурным голосом, как из-за железного занавеса никого не выпускают. Ну разве что немногочисленные группы каких-то дикарей, на которых нападает поголовное косоглазие при виде бакалейной лавки. Дикари они и есть: одеты хуже пугал, покупают все самое дерьмовое, железными зубами детей пугают, снимают номера в затрапезных гостиницах. Жрать захотят — в ресторан ни ногой, собираются в одном номере, вытаскивают привезенные из-за железного занавеса консервы и варят из них суп в биде, дружно помешивая его кипятильниками.
Радуйтесь, эти дикари ушли в прошлое вместе с пресловутым занавесом. Теперь вы дождались других русских, которых именуете новыми. Наши дурачки, подхватив это определение, вторят вам — новые русские, имея в виду таких, как Костя и его дружки. Они, скорее всего, от избытка демократических чувств в ваш греческий бассейн запросто помочились. Может, таким образом наши туристы высказали свое отношение к проклятому тоталитаризму, доказав загранице, насколько они теперь свободны. С их точки зрения, наверняка только так можно стать гражданином обновленного общества, тем более, что не у нас придумано определение под названием «новые русские».
В принципе, я не против таких поверхностных выводов по поводу этой краснопиджачной генерации с золотыми фиксами и ошейниками, сорящими вокруг себя специфическим жаргоном и свободно-конвертируемыми валютами. Делая покупки, они ведут себя так, словно приобретение всего остального мира — дело нескольких часов, но при этом отчего-то оставляют память о своем пребывании на стене пентхауза надписью «Здесь был Вася». Новые? Как бы не так; долгие годы они изрисовывали стены родных городов, даже не понимая, что делают это подсознательно, подобно котам, обсыкающим границы своих владений. А раз они такие крутые, почему бы не нагадить в этот греческий бассейн в прямом смысле слова? И гадят по всему миру, эти так называемые новые русские, хотя на самом деле они никакие не новые, это старая шпана с ее хулиганским ухватками. В лучшем случае ребятки стоят при тех, кто никогда не позволит себе оставить автограф на стене шикарного сортира в Эмпайр-стрейт билдинге.
И отдыхать настоящий новый русский в самой роскошной гостинице не станет, у него за кордоном свои дома имеются. Златые цепи, они ведь все больше на дубах висят, а уж надеть малиновый пиджак, подобно гарсону, до такой эксцентрики ни один серьезный человек не дойдет. Правда, я с некоторых пор вместо медальона таскаю крест из красного дерева, с бриллиантиками-гвоздями в ладонях золотого Иисуса. Но красный пиджак? В конце концов хозяин ресторана может считать себя его служащим, однако в «Среде» даже официанты носят смокинги.
— Я готов, — оторвал меня от дельных мыслей Степанченко, промокая салфеткой краешки губ.
— Слушаю.
— Жалобы в прокуратуру не потребовалось. Ланду завтра выпускают на подписку в связи с теми тяжкими заболеваниями, о которых ты догадался.
— Степан, ты гений. Интересно, во сколько мне обойдется твоя забота о невиновном человеке?
— Мой гонорар как всегда будет зависеть от исхода дела, — усмехнулся юрист. — Однако я перестал тебя узнавать, ты ведь один из немногих, кто платит с запроса.
— Я неправильно выразился. Просто имел в виду цену договоренности со следствием, медициной и прокуратурой.
— Медицина копейки стоила, что касается следствия, ты будешь приятно удивлен. Они согласились с моим предложением совершенно бескорыстно.
— Чудеса продолжаются, — пробормотал я. — Однако и в них мне что-то слабо верится. Степан, кое в чем ты, конечно, волшебник, но не до такой же степени. Хоть убей, не верю, что без копейки денег…
Степанченко широко улыбнулся.
— Такая постановка вопроса вполне возможна. Если тебе так хочется, пожалуйста. Это обошлось в два с половиной доллара.
— Интересная цена вопроса.
— Это цена не вопроса, а видеокассеты. Дело в том, что в «Олли», как и в других фирмах, есть аппаратура слежения за покупателями. Когда милиционеры обнаружили в подсобном помещении монитор, продолжающий демонстрировать все происходящее в магазине, они ринулись искать видеозапись своей грандиозной работы. Перерыли все, кое-какие кассеты нашли, только на них интересующей кинохроники не было, одни художественные фильмы. Задержанные в один голос уверяли: запись происходящего в магазине не ведется.
— А на самом деле?
— Конечно. Только из квартиры за стеной, где именно для подобных визитов установлена аппаратура-дублер.
— И стукачок фирменный о ней не знал?
— Кроме Ланды, о ней не знал никто. Следствие, правда, упорно интересовалось, нет ли у меня дубликата кассеты, однако мой ответ был настолько правдивым, насколько оно заслуживает.
— Понятно, отчего они не сильно настаивали, — замечаю, прикуривая белую стомиллиметровку «Пэлл-Мэлла».
— Кассета больше интересует наших доблестных захватчиков главного мафиози Юрика. Где документальное подтверждение доблестной работы ментов?
— Для тебя это тайна. Впрочем, как и для всех остальных. Иначе в следующий раз мне могут не поверить.
— А если вдруг с тобой что случится?
— Оставь переживания, ничего страшного со мной не произойдет. Вполне рядовой случай.
— Степан, я не это имел в виду. Ты же знаешь, кроме очень долгих лет жизни, желаю тебе только отменного здоровья, потому что все остальное можно приобрести даже по безналичному расчету. Живи сто лет, но вдруг, не дай Бог…
— Не дай Бог, — повторил суеверный адвокат. — Если., тьфу-тьфу, что-то произойдет, ты получишь эту кассету. И не только ее.
— Знаешь, Степан, за что я тебя уважаю? Не за голову твою золотую, а за то…
— Прекрати доводить меня до приступа сентиментальности. Ты ведь тоже умеешь держать слово. Все, спасибо за угощение, я поехал.
Перед тем, как покинуть ресторан, достаю из кармана радиотелефон и коротко сообщаю Оле:
— Дорогая, облей духами пышную кровать. Завтра твой благоверный будет дома.
— Спасибо… — начала госпожа Ланда, однако я с ходу перебил ее:
— Пустяки. Будь счастлива.
Удобно расположившись рядом с Костей, с ходу подымаю и его тонус жизни:
— Ты уже на работе. Значит пока ваша светлость изволила с греками сражаться, у нас неприятность произошла.
— Знаю-знаю, — с суровым видом бросил мой подчиненный, — какие-то козлы Лиду грохнули. Вы правильно решили, я все сделаю в лучшем виде.
— Серьезно?
— Не сомневайтесь, не подведу. Мы им покажем, всех до одного перемочим вкрутую.
Я испугался не Костиной реакции, а его военного настроения. Не иначе обращение «ваша светлость» всерьез принял. Того глядишь, сейчас выхватит свой слонобой «магнум» и начнет затвором клацать. Я-то знаю, кого мой сынок копирует. Помню, когда Рябова ранили, Гарик чересчур воинственно размахивал своей никелированной хлопушкой, требуя немедленно отправиться мстить за кровь дяди Сережи.
— Это потом, — чуть снижаю боевые порывы начальника отдела снабжения. — Сперва нужно достойно предать тело земле. Значит, организуешь венок от моего имени, поможешь Вохе. Меня на кладбище не будет, так что клятву отомстить будешь давать про себя.
Боевой запал Кости улетучился на глазах при одном упоминании фамилии заместителя коммерческого директора. Не так давно Воха по моей просьбе лечил провалившего задание Константина общефизической подготовкой в течение десяти дней. С тех пор начальник отдела снабжения относится к утренней зарядке, как к обязательному условию существования каторжника и старается лишний раз не попадаться на глаза Андрею.
Соловьиная трель телефона в боковом кармане слабо зазвучала, когда я устроился в «джипе» охраны.
— Здравствуй, — слышу ленивые интонации руководителя моей пресс-группы Бойко. — Мы сейчас можем встретиться у Студента?