«Леший-2», пила сверху клинка может лишь отвлечь внимание своим грозным видом, а главная опасность сидит в рукояти, снабженной сегментной мембраной, предохраняющей ствол от загрязнения. Выстрел из такого ножа идет по направлению клинка, предохранитель и спусковая кнопка в концевой части холодного оружия. Однако у такого весьма полезного ножика есть один маленький недостаток: стрелять можно только с двух рук; вот почему я среагировал не совсем верно и уделил своим оружием пристальное внимание именно бицепсу, а не груди Пороха.
Гораздо позже, проанализировав этот бой, я понял: молниеносное решение все-таки было единственно верным. Ведь его левая рука двигалась по направлению к правой, и пущенный в грудь нож мог скользнуть по ней.
Порох заревел, его «Леший» упал на землю, и он попер на меня, вырвав левой рукой нож из раны. Я бросился навстречу ему, чтобы поймать на противоходе, и сумел доказать: из нас двоих левша все-таки не Порох. Когда между нами оставался какой-то метр, я резко ушел вниз, а потом, перекатившись на бок, прогнувшись, вскочил на ноги и побежал за катящимся кубарем противником, снимая длинную цепочку с изумительной красоты нагрудным крестом.
Порох тяжело вставал на четвереньки; я от души врезал ему ногой в челюсть, но, вопреки ожиданиям, он все-таки поднялся. Ну и молодец — в глазах темень кромешная, кровь по мозгам молотом грохнула, а он неумело тыкает вперед левой рукой с моим ножом. Нет, Порох, ты любитель на подхвате, настоящий боец обязан одинаково владеть двумя руками. Блокировав его мало чем грозящее движение руки правой, надавливаю пальцем левой головку золотого Иисуса, и на волю прыгнул волнистый булат «Кирк-Нардубан», скрывающийся в этом кресте добрых полтора столетия. Полоснув резким движением из-под мышки справа по горлу Пороха, отскакиваю в сторону, омывшись в крови.
Противник уверенно пошел затылком вниз, а я, повесив крест на шею, поднял уже вторично и навсегда выроненное им оружие, опустился на колени, словно стремясь поблагодарить Бога, в которого не верю, и сделал то, чего ни в одном самом кровавом фильме не увидишь.
Не потому, что запах свежей крови действует на многих людей практически одинаково, к нему за свою жизнь удалось попривыкнуть, теперь уже организм правильно среагировал на небывалое нервное напряжение и снял его.
Немного постояв на четвереньках, подымаюсь, бросив взгляд на часы. Двенадцать секунд, старею значит, прежде справился бы куда быстрее, не отрыгиваясь после боя. Да нет, это скорее рябовская таблетка обратный эффект дает, я бы этого Пороха и без креста завалил, куда бы он, оглушенный, с одной рукой делся, но его подлый ход с ножиком…
Впрочем, какая подлость, нож он и есть нож, а то, что в нем скрывается ствол, заряженный специальным патроном калибра 7,62 — так это детали. С двадцати пяти метров человека завалить можно, если, конечно, попадешь; стрельба с двух рук из ножа тренировки требует, я ее сам проходил, равно как и из собственной зажигалки. А главное, Порох бы отмазался, когда б ему счастье улыбнулось, пару процентов от исхода поединка я всегда списывал на удачу противника. Выстрела бы никто не услышал, ножом пулю извлеки — и свисти о своей победе. Потому что, если бы успел Порох поднести к ножу вторую руку и нажать на спусковую кнопку, пороховые газы отсеклись специальным поршнем и пошла бы вперед из ствола пуля без звука. Да что звук, вспышки от выстрела не было бы.
Я подошел к уставившемуся в тусклое осеннее небо Пороху, остывающему в луже черной крови, невольно посмотрел на вспоротое до шейных позвонков горло, мгновенно отвел взгляд в сторону и тихо пробормотал:
— Смотри, не простудись.
И лишь затем дважды свистнул.
29
Так уж случается, что, общаясь с разными людьми, я порой перенимаю у них кое-какие вкусы и привычки. Во всяком случае превратить свое обиталище в крепость явно навеяно общением с известным англоманом Березовским.
Он по-настоящему красив, этот двухэтажный старинный особняк, стоящий на берегу моря. Впрочем, я ведь антиквар, в старине разбираюсь, а потому, если честно, это ультрасовременный домик с декоративным фасадом в стиле «ретро», один в один, как его построил еще в прошлом веке архитектор Влодек.
Несколько лет назад особняк находился за забором двухэтажной дачи зимнего типа имени Леонарда Павловича Вышегородского, которую я после смерти тестя уверенно превратил в ту же самую крепость. Стоящий по соседству громадный старинный особняк постоянно действовал на нервы живым напоминанием: знаменитый ленинский принцип «Мир хижинам, война дворцам» отчего-то находит свое жизненное подтверждение именно за моим забором.
То, что остальной город медленно, но верно превращается в руины, было слабым утешением. Согласитесь, не так уже приятно пить кофе на террасе, глядя на облупленное донельзя здание с глубокими трещинами по всему периметру. Этот вид просто мог отрицательно сказаться на моем тонком вкусе. К тому же в голову постоянно лез навязчивый вопрос — как особнячок до сих пор не рухнул, что за чудо, кроме громадных бревен, подпирающих одну из стен, еще держит его на этом свете? Очень скоро до меня дошло: дом по соседству имеет сильные шансы разделить судьбу других памятников архитектуры и максимум через год этот дедушка современного зодчества скончается со страшным грохотом.
Еще ничего, если он ночью рухнет, днем в особнячке — настоящее столпотворение, столько людей погибнуть может, страшно представить. Тем более если это случится после зимы; крыша на особняке такая, словно ее в нескольких местах изрешетили осколки вражеских бомб, а на жаре трупы сильно стойкие исключительно по поводу запахов. В общем, для будущих спасателей работы непочатый край. Минимум пару дней за оградой станут крутиться, от дел отвлекать, запашок, само собой, но, глядишь, рухнувший особняк мой забор может порушить, а это сплошные расходы.
Чтобы сэкономить на грозящем ремонте ограды и спасти от неминуемой гибели старинный особняк вместе с его посетителями, я действовал, как положено настоящему гражданину, состоящему в обществе защиты животных от окружающей среды. Кроме людей, зверья в этом доме хватало. Старинный особняк с незапамятных времен занимала ветеринарная служба города, хотя именно ее сотрудники, а не их пациенты, придали внутреннему виду особняка полное соответствие с его фасадной частью. Даже если бы многочисленные собаки и кошки, которых волочили сюда со всех сторон города, одновременно нагадили в здании, хуже от этого оно бы не стало, учитывая состояние местной канализационной системы.
Чтобы доказать делом свою любовь к родному городу и тревогу по поводу судьбы архитектурных памятников, я предложил нашему мэру вариант — фирма «Козерог» для улучшения работы ветеринаров покупает или берет в аренду здание в другом месте, ремонтирует его, учитывая собачий профиль заведения, и начинает доблестные реставрационные работы по спасению шедевра зодчества. Мэр Пенчук, прошедший в свое время райкомовскую школу, тут же поведал: его главная забота — это народ. Если народ узнает, что кто-то купил разрушающийся особняк, он завоет так, словно заразился чумкой и теряет последнюю надежду вылечиться именно в этом здании. Зато когда особняк просто развалится, так народ протестовать не будет, он как-то успел попривыкнуть, что здания не вечны, а потому — черт с ним, нехай дома рушатся дальше, лишь бы какая-то богатая падла их не прибрала загребущими руками.
Я рискнул напомнить отставному райкомовцу, как на выборах специально поддерживал его противника, чтобы у того не осталось на победу ни единого шанса, а народ сам попросит переселить ветеринаров с морского берега поближе к нуждам людей.
Это же дело государственной важности, вдруг на кошку какого-то работяги срачка нападет, так он на своем производстве вместо того, чтобы обдумывать, как еще больше наработать для блага общества, начнет ронять себе на ногу фрезу от страшных переживаний по поводу домашних неурядиц. Мэр поведал мне: забота о человеке — прежде всего, даже если живот разболится не столько у него, как у близкого, однако народ до сих пор почему-то безмолвствует.
Народ сказал свое слово В горсовет и редакции газет посыпались письма и звонки трудящихся — до каких пор мы будем волочить своих любимцев за город, перегружая и так хреново работающий общественный транспорт? Где реальная забота о населении и социальная защита, независимо от его породы? Почему донельзя больные собаки гавкают в трамваях и пытаются бегать по головам пассажиров за кошками? Вдобавок, караул, куда смотрят народные избранники, завтра памятник архитектуры отправится по прямому назначению еще раньше, чем те, кто под эти памятники вовсе не стремится даже на самом престижном кладбище города.
После всего этого, идя навстречу пожеланиям трудящихся, руководствуясь прочими благими стремлениями по обеспечению достойной собачьей жизни народа вместе с другими делами по гуманитарной помощи от моей фирмы, ветеринарная служба перестала создавать проблемы общественному транспорту и переселилась в прекрасно отремонтированный, а главное оборудованный последними достижениями в области кошачьего здравоохранения дом, чуть ли не в самом центре города. К слову сказать, это здание, если бы не я, тоже имело все шансы грохнуться оземь со здешней силой.
Однако вместе со старинным особняком я приобрел головную боль. Да еще какую. Стройматериалы, рабочие, бульдозеры и краны были уже наготове вместе с дизайнерами, но разве все эти дела принесли столько проблем, как сосед, живущий за забором с противоположной стороны?
Это был единственный человек, которого, несмотря на уговоры Вохи, в отличие от других, не удалось отселить из опасной зоны. Дед с орденскими колодками на рваном пиджаке оказался шибко доблестным и стоял на защите нескольких грядок, словно сорт клубники с его огорода именовался «Сталинград». Ветеран войны грозил вспороть животы прорабов садовыми ножницами и обвинял их в развале Советского Союза, торжественно клянясь, что не позабыл диверсионных навыков, приобретенных под руководством товарища Ковпака. Кроме устных обещаний, он врезал залпом писем во вс