– А если не успокоится?
– Чего вы, собственно, боитесь?
– Сплетен, Робладо, сплетен!
– Ах, дорогой мой полковник! Вы, право, слишком нерешительны. Между тем робость вам не к лицу. До сих пор, признайтесь, вы неправильно вели все это дело. Пора взяться за него как следует. Такого рода похищения происходят обыкновенно ночью. У вас есть комнаты, в которые доступ всем посторонним людям категорически воспрещен; некоторые из этих комнат даже без окон. Последнее обстоятельство имеет свои преимущества. Словом, вы хозяин положения. Выберите из числа ваших людей тех, которым можно довериться. Для нашей цели достаточно незначительного отряда. Полдюжины золотых обеспечат нам скромность полдюжины солдат. Похитить девушку не труднее, чем украсть рубашку! Уверяю вас. Ха-ха-ха!
Негодяй грубо расхохотался над своей грубой шуткой. Полковник Вискарра не замедлил присоединиться к нему.
Но этим смехом он хотел прикрыть свою нерешительность. Крайние меры претили ему. Причина его колебаний объяснялась отнюдь не его благородством. Он был почти так же жесток и груб, как и его ближайший помощник. Голос порядочности не имел над ним власти. Он с малых лет привык смотреть с ледяным равнодушием на слезы людей, страдающих по его вине. Дальнейшая судьба несчастной девушки, на которую он обратил внимание, нисколько не заботила его. Нет, колебания его имели под собой совсем иную почву. Упрекая его в робости, Робладо попал в самую точку. Комендант был труслив. И от того решительного шага, который так настойчиво советовал ему капитан, его удерживал страх.
Он, разумеется, не боялся никакого законного наказания. Даже если бы он и совершил задуманное преступление, никто не наказал бы его. Он пользовался почти неограниченной властью, а родственники Розиты были слишком незначительными людьми для того, чтобы такие опасения могли иметь место. При некотором желании и соблюдении известных формальностей он мог бы убить самого невинного из жителей Сан-Ильдефонсо, не будучи привлеченным за это к ответственности. В то время ничего не стоило обвинить, заточить или даже казнить кого угодно по обвинению в измене. Народ волновался. Восстание креолов серьезно угрожало испанскому владычеству в Америке.
Полковник Вискарра боялся «пересудов». Открытое похищение не может долго сохраняться в тайне. Пройдет немного времени – и о нем узнают. А тема эта настолько пикантна, что целый город не преминет заговорить о ней. Вот-то зачешутся языки! Тут перед полковником открывался ряд неприятных возможностей. Сплетня может проникнуть за границы долины, дойти до главного штаба, достигнуть ушей самого вице-короля. При мысли об этом полковник дрожал от страха.
Правда, вице-королевский двор отнюдь не представлял собой оплот добродетели. Вице-король смотрел сквозь пальцы и на проявление деспотизма, и на разврат, царящий среди его подчиненных. Но похищение девушки было все-таки слишком явным преступлением для того, чтобы закрыть на него глаза. Приличие заставило бы вице-короля обратить внимание на такое дело.
Надо отдать Вискарре справедливость: страхи его были в достаточной степени обоснованные. Он почти не допускал мысли, что ему удастся скрыть от людей похищение Розиты. Доверить свой секрет десятку солдат уже значило пойти на известный риск. Некоторые из них могли оказаться предателями. Правда, все они находились в полной зависимости от него, и он мог жестоко покарать их за неуместную болтливость. Но что толку в этом? Весть о совершенном им преступлении все равно распространилась бы по городу.
Даже если бы ни один из солдат не обманул его доверия, все же трудно было рассчитывать на то, что тайна не разгласится. Прежде всего полковник опасался гнева сиболеро Карлоса. Хорошо еще, что он в отсутствии. Но зато ревнивый поклонник тут как тут. Да и брат, должно быть, скоро вернется. В том, что Розита похищена именно для всесильного коменданта, вряд ли кто-нибудь усомнится. Похищение не замедлят сопоставить с его визитом в ранчо и с неудачной попыткой «алькагуэты». Можно при таких условиях надеяться на то, что брат – такой брат! – и поклонник – такой поклонник! – не выскажут вслух своих подозрений? Конечно, нет ничего невозможного в том, чтобы избавиться от обоих молодых людей. Но это очень трудно и требует исключительных мер.
Все эти соображения полковник Вискарра высказал своему собеседнику. Сделал он это не только для того, чтобы решительно настроенный капитан успокоил его. Ему во что бы то ни стало хотелось добиться своего. Считая, что ум хорошо, а два лучше, он надеялся вдвоем с Робладо придумать какой-нибудь исход, при котором и волки были бы сыты, и овцы целы.
Как это ни печально, им действительно удалось найти такой исход. Счастливая идея пришла в голову капитану; подчиненный был, как видно, и смелее, и умнее своего начальника.
После нескольких минут размышления Робладо стукнул по столу бокалом и воскликнул:
– Ура, Вискарра! Честное слово, я знаю, как быть!
– В чем дело, друг мой?
– Через двадцать четыре часа, если вы этого пожелаете, красотка будет наслаждаться вашим гостеприимством. Никаких скандалов и толков в долине не будет. Можете спать совершенно спокойно. Вам не о чем будет тревожиться. Меня осенила воистину блестящая мысль.
– Я страшно заинтересован, капитан! Не томите же моего любопытства. Поделитесь со мною вашим планом.
– Дайте мне выпить сначала глоток вина. При одной мысли о предстоящем приключении меня начинает мучить жажда.
– Пейте на здоровье! – воскликнул комендант, наполняя бокал и радостно потирая руки.
Надежда на скорое исполнение желания наполнила его восторгом.
Робладо залпом выпил бокал вина и, пододвинувшись к полковнику, принялся конфиденциальным тоном излагать пришедший ему в голову план. По-видимому, план этот показался Вискарре вполне приемлемым. Когда наконец капитан замолк, полковник воскликнул: «Браво!» и вскочил с места с видом человека, только что выслушавшего нечто чрезвычайно приятное.
Взволнованно пройдя несколько раз взад и вперед по комнате, он остановился перед Робладо и громко рассмеялся.
– Каррамба, приятель! – крикнул он весело. – Вы замечательный стратег. Сам великий Конде[58] не мог бы соперничать с вами. Ваша идея прямо гениальна. Клянусь, дорогой мой, мы скоро приведем ее в исполнение.
– Скоро? А почему бы не сейчас? Что мешает нам немедленно приступить к делу?
– Вы правы, как всегда. Итак, мы приступим к делу немедленно. Только сперва необходимо сделать кое-какие приготовления к этому прелестному маскараду.
ГЛАВА XXVI
События, казалось, складывались так, как будто сама судьба хотела помешать осуществлению плана коменданта и его помощника. По крайней мере так казалось. Не прошло и двадцати четырех часов после их разговора, как по Сан-Ильдефонсо распространился слух, что появившиеся в долине индейцы разоряют фермы и быстро приближаются к городу. По-видимому, это был большой отряд не то апачей, не то ютов, не то команчей. Никто не знал ничего достоверного. Во всяком случае, индейцы подступали к крепости, они были раскрашены по-военному и в полном вооружении.
Обыватели не на шутку перепугались. Каждую минуту можно было ожидать атаки. Между тем слухи становились все тревожнее. Индейцы напали на пастухов горной равнины, неподалеку от Сан-Ильдефонсо. Пастухам удалось спастись бегством, но собаки их были убиты, а овцы угнаны в неприступные горные твердыни, занятые грабителями.
На этот раз слухи носили более определенный характер. Говорилось, что по окрестностям бродят индейцы из племени ютов, охотившиеся на востоке от Пекоса и решившие немного поживиться за счет белых до возвращения в родные селения неподалеку от верховья Рио-дель-Норте. Пастухи будто бы отчетливо разглядели их разрисовку, доказывающую, что они принадлежат именно этому племени.
Это представлялось вполне вероятным: незадолго до описываемых событий юты совершили набег на цветущую долину Таоса. На жителей Сан-Ильдефонсо, очевидно, навлекла беду репутация благосостояния, которой они пользовались. К тому же племена апачей и команчей поддерживали дружественную связь с обитателями долины и в течение нескольких лет не переходили во время своих хищнических экспедиций пределов провинций Коахулы и Чихуахуа. За последние месяцы не произошло ничего такого, что могло бы вызвать вспышку вражды с их стороны. Да они и не проявляли никаких враждебных чувств.
К ночи того дня, на заре которого были угнаны в горы овцы, произошло второе, еще более серьезное ограбление в самом городе. С одной из ферм индейцы угнали в дальний конец долины большое стадо. Все это произошло на глазах испуганных ваккеро, не сделавших ни малейшей попытки оказать сопротивление грабителям и поспешивших скрыться в отдаленную пристройку.
Пока что не было еще совершено ни одного убийства. Конечно, это объяснялось исключительно тем, что индейцы не встречали на своем пути никаких препятствий. Жилые дома они тоже не трогали. Возможно, что количество дикарей было весьма незначительно. Но ведь на помощь к ним ежечасно могли подоспеть новые банды, и в связи с этим следовало быть готовыми ко всему.
Жители долины и горожане пришли в крайне возбужденное состояние. Все сразу растерялись. Обитатели удаленных ранчо покинули ночью свои дома и пошли искать убежище в городе или в крупных гациендах. Гациенды приняли вид вооруженных крепостей. На террасах были расставлены часовые, которым вменилось в обязанность бодрствовать до утра. Одним словом, население струсило. Ужас, охвативший поголовно всех жителей долины, объяснялся главным образом долгим периодом покоя, в течение которого оставшиеся непокоренными индейцы вели себя вполне доброжелательно. Появление их было совершенно неожиданно.
Неудивительно, что жители долины были охвачены ужасом. Особенно взволнованным и расстроенным казался сам комендант. Днем он рыскал со своим отрядом по окрестным полям и даже отваживался забираться довольно далеко в горы. Ночью его патрули бессменно разъезжали по долине. Населению было приказано не выходить из домов и хорошенько забаррикадировать двери на случай возможного нападения. Все восхищались рвением и энергией военного начальства.