После того как приказание сиболеро было исполнено, Антонио вывел маленький отряд из чаппаралла. На этот раз он направился к верхней равнине не через Нинью-Пердиту, а по другой дороге. С высоты горного прохода открывался широкий вид на кустарник и окружавшую его степь. Отойдя на три мили от того места, где они поджидали Карлоса, беглецы с удовольствием увидели, что доблестные драгуны все еще в нерешительности топчутся у опушки. Их, очевидно, смертельно пугала чаща, кишевшая свирепыми дикарями.
Оказавшись на верхней равнине, сиболеро приказал своим спутникам ехать на север, к глубокому оврагу, находившемуся на расстоянии десяти миль от горного прохода. Беглецы благополучно достигли намеченной цели. Ни один драгун не показался у них в тылу.
Овраг, о котором вспомнил Карлос, тянулся в восточном направлении, параллельно Пекосу. Он представлял собою русло потока, образующегося во время дождливого сезона. В тот миг, когда к нему подъехали беглецы, воды в нем не было и в помине. На дне его, покрытом толстым слоем мелких камней, лошадиные копыта не оставляли следов, на основании которых можно было бы строить те или иные предположения.
Путники спустились в овраг и, проехав пять-шесть миль, сделали привал.
Карлосу хотелось ознакомить товарищей с тем планом, подробности которого он тщательно обдумывал в течение последних двух часов.
До сих пор из всех членов маленького отряда был скомпрометирован только он один. Навлечь подозрения на товарищей отнюдь не входило в его расчеты. Ни Хуан, ни Антонио не переступали границы чащи. Смуглолицых тагносов, промелькнувших между кустами, испуганные драгуны не могли разглядеть как следует. При таких условиях было в высшей степени желательно, чтобы Хуан и его пеоны вернулись на свою ферму незамеченными.
Карлос считал это вполне возможным. Собираясь в экспедицию, он настойчиво просил участников ее соблюдать строжайшую тайну. Они двинулись в путь перед рассветом, когда все остальные обитатели ранчерии еще спали. Никто не догадывался об их намерениях.
О возвращении Карлоса жители долины узнали только тогда, когда распространился слух о трагическом происшествии в крепости. Мулы молодого охотника еще даже не были развьючены и паслись недалеко от разрушенного ранчо. Весь вопрос сводился к тому, когда вздумают драгуны обыскивать владения Хуана. Если бы они отложили этот обыск до утра, тагносы и их хозяин свободно могли бы вернуться домой и приняться за свои обычные занятия. Карлос не допускал, что Робладо поедет на ранчо Хуана ночью. Казалось естественным, что негодяй устремится в погоню за сиболеро, ускакавшим как раз в противоположную сторону. В таком случае драгуны должны были пробыть в пути не меньше суток. За себя Карлос был совершенно спокоен. Он знал, что ему удастся благополучно избежать преследования.
После недолгих колебаний было решено, что в обратный путь двинутся не только Хуан и его тагносы, но и пеоны самого сиболеро, получившие приказание исправить крышу обгорелого ранчо и вести себя так, как будто ничего особенного не произошло. Вряд ли кому-нибудь могло прийти в голову привлечь их к ответственности за преступление, совершенное их хозяином.
Что касается самого Карлоса, то местопребывание его должно было быть известно отныне лишь двум-трем испытанным друзьям. Найти надежное убежище ему не составляло никакого труда. В широкой степи и в горных ущельях он чувствовал себя как дома. Кровля над головой казалась ему ненужной роскошью. Усеянный звездами небесный свод он не променял бы на раззолоченный потолок королевского дворца.
На прощание молодой охотник еще раз попросил тагносов не говорить никому ни слова о событиях последних дней. Дело обошлось без торжественных клятв. Индейцы вообще не страдают болтливостью. К тому же пеоны Хуана отлично понимали, что от их сдержанности зависит очень многое.
Маленький отряд отдыхал до заката. С наступлением сумерек Карлос предложил своим товарищам двинуться в дальнейший путь.
Через полчаса один из тагносов выбрался из оврага и поехал открытой степью по направлению к югу. Ему было приказано держаться тропинки, ведущей в дальний конец долины. Когда он спустился с плоскогорья вниз, сумерки уже окутывали землю. Ни одно живое существо не показалось ему навстречу. Весть о новом набеге индейцев заставила жителей Сан-Ильдефонсо попрятаться по домам.
Вскоре после того, как первый тагнос отделился от отряда, его примеру последовал второй, а потом третий и четвертый. Наконец в овраге остались только Хуан, Антонио и сам сиболеро. Все пеоны отправились домой различными путями: наиболее сметливым были указаны довольно сложные маршруты. В крепости не нашлось бы ни одного солдата, способного их выследить.
Доехав до конца оврага, Карлос и оба его спутника тоже повернули направо и спустились в долину Сан-Ильдефонсо. Они так хорошо знали дорогу, что быстро сгущавшийся ночной мрак нисколько не смущал их. За несколько минут до полуночи около владений молодого ранчеро остановились три всадника.
Перед тем как подъехать к дому, один из них отправился на разведку. Вернувшись, он доложил, что все благополучно и что в окрестностях ранчерии драгуны не показывались.
Поздоровавшись со своей матерью, Карлос рассказал ей обо всем, что произошло в этот день, дал кое-какие распоряжения Хуану и снова вскочил на коня.
Рядом с ним ехал Антонио. Позади шел мул, нагруженный съестными припасами. Была еще ночь, когда сиболеро вторично покинул долину и стал снова подниматься на Льяно-Эстакадо.
ГЛАВА XXXIX
На следующий день среди жителей Сан-Ильдефонсо, и без того взволнованных непривычным обилием новостей, распространилась поразительная весть.
Около полудня по городу проехал отряд драгун. Этот отряд возвращался из экспедиции, снаряженной для погони за «убийцей», как называли теперь Карлоса. Следов преступления драгунам не удалось обнаружить. Зато им повезло в другом отношении. Высоко в горах они столкнулись с шайкой воинственных индейцев, с которыми, разумеется, тотчас же вступили в бой. В результате кровопролитного сражения было убито много краснокожих. Оставшиеся в живых поспешили унести с поля битвы трупы своих товарищей. Только этим объяснялось то обстоятельство, что победители не сняли с мертвых врагов скальпов. Правда, они привезли другой трофей, служивший наглядным доказательством доблести, проявленной ими в бою. Этим трофеем была молодая девушка из долины, отбитая у дикарей. Храбрый вождь победоносных драгун, капитан Робладо, предполагал, что именно ее-то и похитили три дня назад из маленького ранчо в дальнем конце долины.
Доехав до главной площади, капитан обернулся к нескольким драгунам, охранявшим освобожденную пленницу, и сделал им знак остановиться. Остальной отряд направился в крепость.
Робладо счел нужным сделать эту остановку по трем соображениям. Во-первых, ему нужно было сдать Розиту гражданским властям; во-вторых, он хотел, чтобы по возможности все население увидело спасенную пленницу, являвшуюся живым доказательством совершенного им подвига; в-третьих, наконец, он жаждал обратить на себя внимание обитательницы одной из комнат с балконом, выходившим на площадь.
Однако не всем его желаниям суждено было исполниться. Несмотря на то что трубач издали возвестил веселым маршем о приближении отряда, несмотря на то что освобожденную пленницу поставили на самом видном месте, несмотря на то что Робладо без устали вонзал шпоры в бока своего коня и рисовался вовсю, – несмотря на все это, Каталина де Крусес не вышла на балкон. Глаза капитана, до сих пор блиставшие торжеством, померкли. В них появилось выражение горького разочарования.
Подъехав к зданию ратуши, Робладо сдал молодую девушку на руки алькаду и членам городского совета. Разумеется, он не упустил случая произнести при этом торжественную речь, в которой подробно описывал потрясающие подробности кровопролитного сражения, выразил соболезнование родственникам несчастной, кто бы они ни были, и заявил, что, по его мнению, спасенная девушка и есть сестра сиболеро.
Все эти лживые слова прозвучали вполне правдоподобно. Оставив Розиту на попечение алькада, доблестный капитан снова пришпорил коня и уехал, напутствуемый поздравлениями членов городского совета и громкими рукоплесканиями собравшихся зевак.
– Да здравствует храбрый капитан! – кричали горожане, когда Робладо пробирался сквозь толпу.
Опытный физиономист без труда заметил бы какое-то странное выражение на его лице. Победитель еле удерживался от смеха. По всей вероятности, он не вытерпел бы и расхохотался прямо в лицо своим почитателям, если бы не надежда отвести душу в обществе коменданта, которого ему очень хотелось поскорее увидать.
Вокруг Розиты собралась целая толпа. Как это ни странно, любопытство преобладало над всеми другими чувствами в сердцах зрителей. По-видимому, несчастная не вызывала симпатии. Только очень немногие шептали слово «бедняжка», посредством которого мексиканцы выражают обыкновенно участие и жалость. Это слово произносили вполголоса бедно одетые смуглолицые женщины. Зажиточные лавочники, торговки и нарядные горожанки смотрели на молодую девушку с равнодушным любопытством.
Вообще говоря, такое равнодушие отнюдь не свойственно обитателям, или, вернее, обитательницам этой страны. В отличие от жестоких и грубых мексиканцев, мексиканские женщины славятся своим мягкосердечием.
В данном случае их поведение могло бы показаться необъяснимым, если бы не то обстоятельство, что освобожденная пленница была родной сестрой сиболеро Карлоса – убийцы Карлоса. Один звук его имени возбуждал всеобщее негодование.
Жители Сан-Ильдефонсо дружно проклинали сиболеро. Его не называли иначе как «убийцей», «разбойником» и «неблагодарной тварью»… Чертово отродье! Как он смел убить бедного лейтенанта, пользовавшегося такой исключительной любовью? За что он убил его? Из ревности? Из-за какой-нибудь глупой ссоры? За что? На этот вопрос никто не находил ответа. Должно быть, этого «дьявола», этого «еретика» просто охватила ненасытная жажда крови. Какую черную неблагодарность проявил негодяй по отношению к коменданту, выказавшему столько энергии в деле освобождения его сестры!