Всадник велел работнику остановиться. По серебристым звукам голоса легко было узнать в этом всаднике женщину, а шелковистые волосы, нежные щеки и тонкие черты лица свидетельствовали о том, что это настоящая сеньорита. На расстоянии ее легко можно было принять за молодого человека: она была закутана в грубый плащ, сомбреро с широкими полями скрывало ее блестящие черные волосы, да и, как бравый наездник-мексиканец, по-мужски сидела на лошади.
– Как! Это вы, сеньорита? – удивленно и почтительно одновременно воскликнула девушка в повозке.
– Xa, xa, xa! Ты не узнала меня, Хосефа?
– Нет, сеньорита. Да как же мне узнать вас в этом наряде?
– Ты называешь это нарядом, но ведь это самый обыкновенный костюм.
– Без сомнения, сеньорита, но только не для такой знатной особы, как вы.
– Впрочем, я, должно быть, действительно неузнаваема в этом наряде, потому что встретила многих знакомых, которые мне не поклонились! Бедняжка! – продолжала она, с сочувствием глядя на сестру Карлоса. – Как она должна страдать! Сколько ей пришлось вынести! Я боюсь, чтобы не оказались правдой слухи о ее рассудке. Но, Боже, какое сходство с…
Сеньорита умолкла. Совсем забыв о присутствии Хосефы и работника, она вслух высказала свои мысли. Опомнившись, она с тревогой взглянула на обоих. Работник был увлечен своими волами, а девушка выразила нескрываемое любопытство, от которого даже загорелись ее глаза.
– С кем? – простодушно спросила она.
– С одним моим знакомым, называть которого совершенно не обязательно, – ответила сеньорита, поднося палец к губам и многозначительно указывая на работника.
Хосефа, знавшая ее тайну, догадалась, о каком знакомом шла речь, и удержалась от дальнейших расспросов. Сеньорита подъехала ближе к повозке, с той стороны, где сидела Хосефа, и, наклонившись к ней, прошептала:
– Сегодня тебе уже поздно возвращаться назад, ты засветло все равно не успеешь, можешь остаться там до завтра. Пока там побудешь, постарайся узнать новости, может, что-нибудь узнаешь. Приезжай пораньше, к ранней обедне, и отыщи меня в церкви прежде, чем отправишься домой. Только не опоздай. Вероятно, ты увидишь Антонио, постарайся встретиться с ним. И передай ему вот это.
Опустив в руку девушки золотое кольцо с алмазом, которое та сразу же крепко зажала, сеньорита прибавила:
– Ты скажешь ему, кому предназначено кольцо, но не надо говорить, от кого оно, кто его послал. Вот деньги и на твои расходы, и для Розиты с матерью, лучше дай их матери, если только она согласится их принять. Пожалуйста же, милая Хосефа, разузнай что-нибудь, привези мне новости, а теперь прощай! Прощай!
Вручив кошелек Хосефе, сеньорита быстро повернула своего красавца мустанга и поскакала обратно, к городу.
Нечего было сомневаться в том, что Хосефа не забудет провести ночь на ферме, куда она отправлялась, ибо этот ночлег представлял для нее столько же интереса, сколько и для ее госпожи. Она давно уже испытывала нежные чувства к Антонио и потому вовсе не торопилась возвращаться домой. Если она найдет его на ферме, то пребывание там будет ей в радость; если его там не окажется, она останется в надежде дождаться его. Благодаря этой приятной перспективе и обладанию значительной суммой pesos (золотых), шестой части которых ей хватит на все расходы, Хосефа увидела все в розовом цвете: грубая простая повозка превратилась для нее в одну из тех прекрасных карет с бархатными подушками и на висячих рессорах, которые известны были ей только понаслышке, но которых она никогда не видела. И впереди – встреча с Антонио!
Положив к себе на колени голову Розиты и прикрыв бедняжку своей шалью, чтобы защитить ее от вечерней сырости, добрая девушка велела работнику ехать дальше.
Работник прикрикнул на волов, и повозка снова покатилась по пыльной дороге.
Глава XLРанняя обедня
Ранняя обедня аккуратно и усердно посещается мексиканскими сеньорами, в особенности теми, которые живут в городе. На рассвете они выходят из широких дверей своих домов и быстро отправляются по городским улицам в церковь под оглушительный звон колокола. Они закутываются до такой степени, что их невозможно узнать: кто побогаче – в мантильи или шелковые шали, кто победнее – в скромные шали ярких цветов. Каждая несет под мышкой небольшую переплетенную книжечку (missa) – молитвенник.
Последуем же за ними в храм, посмотрим, что там происходит.
Если вы опоздали к началу, остановитесь у двери, и вы увидите сотни коленопреклоненных людей, собственно говоря, увидите их спины. Хотя их лица скрыты от вас, однако нетрудно и по спинам определить и узнать людей по сословиям и по состоянию. Некоторые дамы оставляют шаль на голове, другие позволяют себе накинуть ее на плечи. Вот уже два разных стиля! У хорошеньких простолюдинок конец шали грациозно переброшен назад, а у их матерей без вкуса шаль висит часто без всякого изящества, и нередко двусмысленной чистоты. Здесь вы увидите спину, облеченную в короткую куртку из легкой материи – это лавочник; там перед вами спина, прикрытая поношенной кожаной одеждой, – это водовоз (aguador). Дальше – спина щеголя (guapo), одетого в мягкий нарядный тонкий плащ, – в противоположность спине бедняка, едва прикрытой лохмотьями изношенного серапе.
Одним словом, перед вами предстанут спины всякие – широкие, узкие, прямые, сутулые; вы даже можете встретить две или три горбатые спины, особенно если это церковь большого города. Но в каждом мексиканском храме, куда бы вы ни зашли во время службы, я обещаю вам самый разнообразный выбор спин.
Впрочем спины не располагаются в каком-то порядке. Вовсе нет! Спина дамы, закутанной в дорогую шаль, может оказаться между двух засаленных грубых шалей; спина в заплатанном серапе бедняка будет рядом со спиной надушенного франта в прекрасном шерстяном плаще. Я не отвечаю за иерархический порядок всех этих спин, а ручаюсь только за их количество и разнообразие.
Единственное лицо, которое вы увидите, – это выбритая физиономия плотного патера, одетого в полотняную сутану. Было время, видимо, давно, когда она имела белый цвет и была чистой, однако сейчас она напоминает вещь, брошенную в корзину для стирки, но почему-то не выстиранную и возвращенную ее владельцу. Сам патер похож на праведника ничуть не больше, чем самый грешный член его паствы. Он носится по своему небольшому возвышению с жезлом или кадилом, из которого курится ладан, он берет куколку – изваяние святого и невнятно бормочет во время этого представления нечто непонятное якобы по-латыни. Глядя на все это и слушая патера, вы вспомните игру мистера Робина или пьесу «Великий маг», конечно, если вы их видели.
В следующий момент раздавшееся позвякивание колокольчика вдруг изменит положение всех спин, обозреваемых вами. На короткое время спины изменят свое положение самым удивительным образом: они будут не вертикальными, как в общем-то принято, а какими-то искривленными, будто поникшими. В это время, возможно, перед вами промелькнет и лицо, но только в профиль, и если оно окажется красивым, вы забудете о спине, тем более что в этом случае перед вами окажется не спина, а бок. А если вы увидите удивительно красивый профиль, то отметите наверняка и не слишком набожное выражение этого лица: кокетливый, лукавый взгляд, обращенный… Здесь, если вы внимательны и наблюдательны, то увидите еще один профиль, более жесткий, грубо очерченный, на который и направлены лукавые взгляды. Все это случается в те минуты, когда спины, отдыхая, поникают. Такая поза может показаться загадочной, непонятной с анатомической точки зрения, хотя все это довольно просто. Тому, кто знает, как это делается, легко изменить положение спины таким образом: просто перенести на бедра опору с колен. Но все это преобразование остается скрытым от ваших глаз, поскольку скрыто за шалями, мантильями, юбками.
Следующий звон колокольчика – и перед вами опять прямые спины. Будто звон колокольчика означает для молящихся то же, что команда «Смирно» для солдат. Колокольчик звякнет – и спины, мгновенно подтянувшись, становятся выше на несколько дюймов. Патер бормочет молитву Пресвятой Деве и «Отче наш», повторяет снова свои движения – спины остаются неподвижными и застывшими. Вдруг они снова укорачиваются, начинают мелькать профили, происходит обмен лукавыми взглядами – и все это до следующего звона колокольчика. Здесь опять вступает в игру патер; затем все повторяется снова – в третий, четвертый и так далее раз, до тех пор, пока продолжается богослужение.
Каждое утро, задолго до завтрака, в мексиканском храме происходит это представление с коленопреклонением и бормотанием молитв. Участвуют в этом и мужчины, и женщины, хотя богомолок намного больше, чем представителей сильного пола. При этом активных молельщиц особенно много среди сеньор местного высшего света.
Что заставляет этих верующих (или это не совсем точное определение такой категории людей?) вставать с постели так рано, выходить на холодные улицы, дрожать в нетопленой церкви? Вера ли? Суеверие? Благочестие? Ханжество? Безусловно, многие верят, что поступают, как угодно Богу: стоят на коленях, заучивают и повторяют молитвы в надежде на помощь Господа.
Несмотря на всю эту кажущуюся набожность, не всех, однако же, влечет в храм в такое раннее время религиозное чувство. Среди самых ревностных посетителей церкви многие приходят совсем не с такими чувствами. В стране, где мужчины ревнивы, женщины особенно изобретательны и находчивы в своей хитрости. И для них этот ранний час – находка! Ведь даже самый ярый ревнивец вряд ли решится в столь ранний час покинуть теплую постель.
Подождем у двери выхода толпы по окончании обедни. Каждый погружает пальцы в чашу со святой водой и окропляет себя ею. Вот не одна нежная маленькая ручка, украшенная кольцами и брильянтами и еще влажная от этого погружения, ловко вручает любовную записочку какому-нибудь кавалеру. Нередко богатая сеньора, скрытая в складках грубого простонародного серапе, выходит из церкви и направляется в совершенно противоположную сторону от своего дома. Если же вас одолеет любопытство и вы последуете за ней, что, впрочем, не совсем прилично для благовоспитанного человека, то вы окажетесь свидетелями какого-нибудь таинственного свидания под тенью деревьев публичного сада (