До тех пор пока им не встретился пастух, Белый вождь шел со своим отрядом по дороге, хорошо известной торговцам и охотникам. Но вот индейцы свернули, и колонна, не получив словесного приказания, потянулась наискосок по прерии. Бесшумно тянулась цепь всадников. Через час они достигли уже края Великой равнины – места, возвышающегося над ущельем, в котором их вождь столько раз находил убежище. Хотя еще луна и не скрылась, но уже опустилась к горизонту, и лучи ее не могли проникать на дно ущелья. Оно лежало в глубокой тени. Трудно было спуститься в такую пропасть, но только не для таких людей да еще под предводительством такого начальника.
Сказав несколько слов воину, следовавшему непосредственно за ним, вождь направил своего коня в расщелину между скалами и исчез в тени. Этот индеец передал приказ следующему товарищу и вслед за Карлосом скрылся за камнями; третий поступил точно так же, и все пятьсот всадников спустились в ущелье.
Некоторое время слышался непрерывный стук копыт по кремнистой почве, но постепенно шум затихал и вскоре воцарилось молчание. Никто ничем не выдавал своего присутствия – ни люди, ни лошади в котловине, и только слышались вой степных волков, пронзительный крик орла да рев диких зверей, встревоженных в их убежище.
Глава LXXНападение
Прошел еще один день. Луна снова взошла на темном небе. Гигантская змея, пролежавшая весь день, свернувшись в ущелье, тихо выползла на равнину, развернула свои длинные кольца и потянулась через долину реки Пекос.
Воины достигли берегов Пекоса; каждый с конем бросился в реку, вспенивая ее волны, и вышел весь обрызганный водой, которая блестит при лунном свете.
Перейдя лощину, колонна-змея скользит дальше, отряд взбирается на высоту, с которой открывается вид на долину Сан-Ильдефонсо. Здесь он делает привал, посылает вперед разъезды и только после их возвращения снова пускается в путь.
Мрак необходим для достижения успеха, и Белый вождь хочет дождаться, пока луна скроется за снежной вершиной Сьерры-Бланки. Вот тогда отряд и прибывает к Утесу загубленной девушки.
После предварительного осмотра местности Карлос ведет своих воинов в проход, и через полчаса пятьсот всадников скрываются в лабиринте зарослей. Посреди чащи метис Антонио находит поляну, где воины соскакивают на землю, привязав лошадей к деревьям. Нападение предполагается произвести силами пеших.
Час ночи. Луна зашла, и перистые облака, которые освещались ее лучами, совершенно стемнели. Предметы сделались невидимы в двадцати шагах.
Мрачная, суровая громада крепости чернеет на фоне свинцового неба. На башне незаметны часовые, но время от времени слышатся их пронзительные окрики: «Слу-ша-ай!» (Sentinelo, alerte). Гарнизон успокаивается; даже караульные безмятежно спят глубоким сном, растянувшись на каменной скамейке под сводом ворот; крепость не боится внезапного нападения. О набегах никаких слухов не было; все соседние племена в мире с колонией, а мятежные тагносы уничтожены. Излишняя предосторожность ни к чему. Для безопасности гарнизона вполне достаточно одного часового у ворот, а другого – на террасе. Обитатели крепости и не подозревают, что враг близко.
– Слу-ша-ай! – снова пронзительно кричит часовой на террасе.
– Слу-ша-ай! – вторит ему снизу другой.
Оба не слишком прислушиваются. Ни тот, ни другой не настолько опытны и внимательны, чтоб заметить, как какие-то темные тени ползут в густой траве, словно огромные ящерицы, и тихо приближаются к воротам крепости.
Возле часового горит фонарь, и хотя освещает некоторое расстояние, но без толку: он ничего не видит! Наконец какой-то непонятный шорох доносится к часовому. «Кто идет?» (Quien viva?) готовы сорваться у него с губ, но у него не осталось времени произнести их. Полдюжины луков натянуто, шесть стрел одновременно свистнули и впились в часового: он падает с пронзенным сердцем, не испустив даже стона.
Индейцы бросаются в открытые ворота, и захваченная врасплох полусонная стража изрублена и переколота прежде, нежели успевает взяться за оружие.
Раздается боевой клич вако; краснокожие воины бурным потоком врываются на внутренний двор и заполняют его. Они осаждают двери казармы. Солдаты в панике выскакивают в одних рубашках и как могут защищаются, не опомнившись от ужаса. Со всех сторон гремят карабины и пистолеты; но те, кто из них выстрелил, уже не имеют времени снова зарядить свое оружие.
Битва продолжалась недолго, но была ужасна. В один дикий гул смешались крики, выстрелы и стоны; снеимоверной силой трещали срываемые с петель двери, скрещивались сабли и копья. Среди боевых криков индейцев слышался громкий голос Белого вождя.
И вот все смолкло. Наступила тишина. Казармы опустели; кровь залила внутренний двор, нагроможденный трупами. Никому не было пощады; всех убили дикари, за исключением двух, которым была оставлена жизнь, а именно: полковника Вискарры и капитана Робладо.
К дверям здания наносят всяческого горючего материала и поджигают его. В воздух вздымаются столбы дыма, озаренные красноватым пламенем. Загораются еловые столбы, поддерживающие террасу, трещат, падают внутрь, и крепость превращается лишь в груду дымящихся развалин.
Краснокожие воины не присутствуют при этом зрелище; они направились к городу. Месть их вождя еще не завершена. Они должны отомстить не одним только солдатам. Неумолимый вождь их поклялся уничтожить всю колонию!
Свою клятву Карлос сдержал. Еще до восхода солнца город Сан-Ильдефонсо стал добычей пламени, а стрелы, копья и томагавки завершили остальное: мужчины, женщины и дети сотнями гибли под развалинами пылающих жилищ.
Индейцам-тагносам была дарована пощада, но вако безжалостно истребляли белое население, и убежать успели лишь несколько креолов да те, которым позволили уйти. К числу последних относился и дон Амбросио, которому позволили выехать куда угодно и увезти с собой сколько можно из своих сокровищ.
За каких-то двенадцать часов город Сан-Ильдефонсо, крепость, миссия, дома, виллы и ранчо перестали существовать; ипрекрасная цветущая долина претворилась в пустынный край.
Глава LXXIМесть
Был полдень. Еще дымятся развалины Сан-Ильдефонсо, обитателей которого больше не существует, но большая площадь заполнена многочисленной толпой. Индейские воины стоят вдоль разрушенных стен, присутствуя при страшном зрелище, – при новом акте этой драмы мщения, когда завершается месть их вождя.
К ослам привязаны двое: они обнажены до пояса, а их обнаженные спины выставлены напоказ. На них нет развевающихся сутан, но их нетрудно узнать. Это отцы иезуиты из миссии. Их безжалостно стегают кнутом. Напрасно они испускают крики, извиваются от боли и страха и просят о пощаде – никто не внемлет их мольбам, их никто не слышит.
При наказании присутствуют два белых человека: Карлос, охотник на бизонов, и дон Хуан, скотовод.
Миссионеры напрасно стараются их разжалобить, но воспоминание о том, каким пыткам подвергали падре невинных женщин, делает белых глухими к их просьбам, их сердца окаменели!
– Вспомните мою мать, вспомните мою сестру! – почти стонет Карлос.
– Да, – продолжает дон Хуан. – Вспомните о своих жертвах и кровавых злодействах, недостойные служители милосердого Бога!
Плети взлетают и опускаются на их спины. Затем ослов отводят к церкви, почерневшей от копоти.
Миссионеры наказаны, как мать и сестра охотника на бизонов, на четырех углах площади, после чего их расстреляли: по сигналу град стрел, со свистом прорезав воздух, достиг своей цели.
Мы приближаемся к последней сцене этой потрясающей драмы, для описания которой недостает слов. Все предыдущее тускнеет перед ужасом этой сцены. Место ее действия – Утес загубленной девушки, его вершина, на которой в День праздника святого Иоанна Карлос продемонстрировал необыкновенное мужество и замечательную ловкость.
Сейчас тоже состоится конное представление, но актеры и публика совершенно иные.
На вершине утеса сидят на лошадях два человека; они не держат в руках поводьев, потому что руки у них связаны за спиной; ноги стянуты под брюхом лошади сыромятными ремнями, чтобы всадники не свалились, а другими ремнями, идущими от кожаных поясов, прикреплены к передней и задней луке седла, чтобы прочно и неподвижно держались в седлах. Лошади иначе не могут сбить всадников, как скинув с седел, но последние подтянуты самыми крепкими подпругами. Осужденные могут покинуть седло, лишь исполнив то, чего от них требуют, то, чего прежде них никто не делал.
Но не по доброй воле они это сделают. В этом убеждают их лица: на них самое низкое, трусливое малодушие, беспросветное отчаяние.
Это два главных офицера гарнизона, смертельные враги Карлоса и дона Хуана: Вискарра и Робладо в полной парадной форме. Люди эти, с таким зверством оскорблявшие беззащитного арестанта, теперь трепещут, очутившись в его власти. Теперь они его пленники!
Но почему же они на лошадях? В каком грубом фарсе предназначены им роли? Что за комедия должна разыграться?
Нет, здесь нет грубого фарса. И никакой комедии. Вы заметили, наверное, что они сидят на диких мустангах, у которых завязаны глаза? С какою целью? А вот увидите.
Мустанги, которых едва могут удержать сильные тагносы, обращены головами к краю бездны. За ними вытянулись в линию мрачные и молчаливые индейцы. Впереди сидит на своем вороном коне Белый вождь, бледный, но суровый и бесстрастный, еще не довершивший дела мести.
Он ни слова не сказал своим жертвам, а тем нечего и думать о смягчении его гнева, к тому же они и не видят охотника на бизонов. Они сидят к нему спиной.
Тагносы внимательно следят за движениями Белого вождя. Вот он подал знак, и индейцы пустили мустангов. По другому сигналу вако пускаются вскачь, издавая страшные вопли, и колют копьями диких мустангов, которые бешено несутся к пропасти… Стоны ужаса, вырвавшиеся у жертв, заглушены криками индейцев.