се. Включили Джо Дессена, и Виктор протянул мне руку. Мы медленно закружились по комнате, и музыка, хмельная, как шампанское, волнами катилась на нас. Как-то незаметно очутились мы у окна, и Виктор сжимал мою руку. -- Звезды, смотри, - прошептал он. Мы смотрели на звезды - не так часто приходилось их видеть, пусть даже такие, городские, мелкие, как крупа. -- В Ладиорти должны быть очень крупные звезды, - сказала я. Виктор кивнул. Атмосфера там чистая. Я нашла взглядом Ориона и меч на его поясе. -- Наверное, мороз на улице, - произнес Виктор. -- Градусов тридцать. Странно, окно-то у нас не замерзло... -- Ничего странного, Кашка отскреб его сегодня, вот и все.
Морда пуделя ткнулась мне в руку, ища ласки. Я склонилась к собаке. В эту минуту, кажется, и раздался крик - не помню, чей... -- Смотрите, смотрите!
И вслед за этим - обыкновенный визг, совершенно нелепый, и вот все стоят у окна, глаза и рты широко раскрыты, и задние ломятся : дайте посмотреть! А мне осталось поднять глаза - и увидеть.
В небе. Под мелкими, как крупа, звездами, в черном чистом пространстве скакал белый всадник.
Он был так далеко, он был таким еще маленьким, что деталей не было видно лишь белый конь его, и сам он, весь в белом, светились на черном фоне, как светит луна, отражая свет солнца. Но он был, существовал бесспорно, и каждый мог его видеть, и это само по себе было настолько дико, нелепо, непредставимо... не тарелка с антеннами, не огненный шар - обыкновенный всадник, скачущий самым быстрым аллюром, и скачущий сюда, к нам, на землю - все крупнее и яснее становились очертания сильной лошади, вот уже виден и серебряный плащ за плечами гонца. -- Таня, Вик, быстро! - крикнул Дан, и тут только мне стало ясно, что нужно делать. Я бросилась в маленькую комнату, стараясь не разбудить малыша, скинула платье, натянула штаны и рубашку, пояс застегнулся щелчком, плащ привычно улегся на плечи. Друзья мои были уже готовы. На поясе Дана рубинами сверкали ножны. Баярд весело вертелся под ногами, виляя хвостом, предвкушая поход. -- Мы должны идти, извините нас, - обратился Дан к гостям. Взглядом он выбрал из всех Свету и бросил ей ключ от квартиры. - Не беспокойтесь, празднуйте сегодня ничего не произойдет. Закроешь квартиру, мы после зайдем за ключом, хорошо? - сказал он Свете.
Мы покинули гостей в состоянии, напоминающем немую сцену из "Ревизора". Мороз новогодней ночи ударил в лицо, захватил дыхание. Людей на улице было уже немало, и все они стояли застыв, глядя неотрывно в небо. Всадник все приближался, и уже без труда я узнала знакомые линии белой лошади Дана - Асгарда, того же, кто скакал на нем, узнать было трудно - он прижался к шее коня, и посадка его была странной... Зато видно было, что след в след за Асгардом, без поводьев, летят оседланные кони - вороной, рыжий, соловый. Всадник снижался, исчез на миг и показался уже в конце улицы, за домами, и вскоре я узнала его. Это был Сторож, и он был ранен, лицо и рубашка покрыты запекшейся кровью, он еле держался в седле. Около Дана Асгард встал как вкопанный, я схватила повод моей Стрелки. Сторож свалился с коня, прямо на руки Дана. Глаза его были закрыты, он дышал тяжело. Дан склонился над ним, держа на весу его плечи и голову. -- Сторож!
Мальчик открыл глаза. -- Граф... их тысячи. Пришел флот, граф! Беда... -- Королева? - отрывисто спросил Дан. -- Королева послала... Скорее. -- Спасибо, малыш, - сказал Дан. - Мы едем. Потерпи немного. Мы возьмем тебя с собой, там тебе помогут.
Мы вскочили на лошадей, поскакали к Черте. Дан вез раненого на своей лошади. Очень скоро обжигающий зеркальский мороз сменился влажным, тревожным и теплым запахом моря Ладиорти.
С тех пор прошло два дня. Мне удалось более или менее выспаться, и теперь я чистила картошку для обеда или ужина - кто знает? Перед нами стояла цепь бойцов с карросами, и световая завеса, а за нею - темные полчища, кто знает, сколько их там? За нами, за цепью костров был Замок, и сколько-то километров пространства, и Поселок, и дальше - Черта. Мы стояли теперь на месте наших посевов, не деревенских, а наших собственных, для Замка, а дальше была рощица и пересохший ручей. И даже воронье не кричало в голых ветвях - Ладиорти... Серенькое промозглое небо, туман, не пробиваемый даже карросом - впрочем, и пули в таком тумане с трудом находят цель.
Мы не уходили теперь с позиций, сменяя бойцов в цепи каждые шесть часов. Напор теппелов был беспрерывным. Теперь их стало достаточно много. Ветер дул с моря, пробирая насквозь, забираясь даже под плащи. Костерок трепетал под порывами ветра. Ветер же доносил до меня обрывки разговора, ведущегося за костром. -- Так невозможно (это голос Дана)... Надо что-то предпринять. Нужно узнать... Эта безызвестность... Хотя бы сколько у них кораблей сейчас. -- Но любой пойдет, граф ( это, кажется, Тим отвечает ему) ... Я пойду, если хочешь. -- Могу и я... Дело не в готовности. А в том, что это практически нереально. -- Ты не можешь... -- Да, дело не в этом! Пройти через все позиции теппелов... Никто не пройдет. Собака если. Но собака не разведчик.
Вот в чем дело... Пройти можно, подумала я. Можно, если идти открыто, с карросом. Да ведь каррос закрывает не все, спина останется незащищенной. -- Смотрите! (чей-то крик)
Королева. Я вскочила на ноги. Королева медленным шагом, на прекрасной белой своей лошади, ехала вдоль цепи костров. Она притормозила коня возле нас. Дан уже стоял у ее стремени. -- Все хорошо, мой Всадник! - она печально улыбнулась. - Ты прав. Разведка нужна. -- Но это невозможно, - пробормотал Дан, не отрывая от ее лица взгляда. -- Это возможно, - сказала она. Глаза Дана заблестели. -- Я пойду, - сказал он полувопросительно. Королева покачала головой. -- Ты - нет. Твоя смерть - смерть для Замка. -- Но как я пошлю другого? - спросил Дан. -- Я сделаю это. -- Я пойду! - раздалось из-за моей спины, и я с удивлением узнала Виктора. Глаза его горели нехорошим и веселым огнем. -- Я пройду, ваше Величество.
Королева устремила взгляд на него. -- Ты не смерти ищешь, - наконец произнесла она. -- Нет, ваше Величество, - Виктор склонил голову, подойдя к ней. - Какой же смысл? Мертвый не вернется и не расскажет.
Повисло молчание. -- Хорошо, - сказала Королева. - Ты пойдешь, Музыкант.
Я с ужасом обернулась к Виктору. Он вынул из-за пазухи флейту. -- Ты знаешь про хамельнского крысолова? - спросил он. -- Тебя убьют, - сказала я. Он покачал головой. -- Это вряд ли.
Я никогда еще не видела его таким веселым. -- Я пойду прямо сейчас. -- Будь осторожен, - попросил Дан. Подойдя к Виктору, он коротко и неловко обнял его и быстро отошел в сторону. -- Осторожнее, Вик, - сказала я. Он кивнул, подошел ко мне. -- Со мной ничего не случится. Но на всякий случай...
Он протянул мне свернутый листок бумаги. -- Это тебе. Прочитай, когда я уйду.
Я обняла и как-то нелепо чмокнула его в щеку.
Виктор пошел вперед, за цепь костров, потом за цепь карросов. Потом мы услышали пение флейты. Оно становилось все тише и наконец затерялось вдали. -- Каррос! - воскликнула я. На земле валялся брошенный каррос Виктора. -- Ему не понадобится каррос, - Дан подошел ко мне. - Я понял. -- Что это значит? -- Музыка... Она тоже будет их сдерживать. Ведь он владеет этой тайной.
Тогда я увидела Виктора. Не воочию, а как бы внутренним глазом. Он шел среди теппелов, и черные дула смотрели на него, и сверкали ножи , каждый был готов убить его, но пустое пространство оставалось вокруг него, пока он шел, тихо играя на флейте. Он шел открыто, не крадучись, он играл, и никто не мог остановить его, лишь бессильная злоба бушевала вокруг... -- Он дойдет, - сказала я Дану. Всадник кивнул. -- Дойдет... Я поеду, посмотрю цепь.
Оставшись одна, я подошла к костру, развернула оставленный мне листок. На листке были стихи. Мне казалось, что Виктор не сочинял стихов. Но ведь я еще многого не знала о нем.
Твои глаза - как океан,
Как бесконечность.
Твоя улыбка, мой обман,
Твоя беспечность.
Твоя прозрачность - свет свечи
Во тьме предвечной.
И я молюсь, склонясь в ночи
Пред этой свечкой.
Иди за мной, моя сестра,
Зовут, ты слышишь?
Ты видишь - небо?
Нам пора. Огонь все ближе.
Вот он сверкает, золотой,
Над миром спящих.
Вот ты - за огненной чертой,
Все дальше, дальше...
А мне твой облик на Земле
Как в небе просинь.
И я рисую на стекле
Твой детский профиль. ГЛАВА 7. БИТВА.
Мы спали у костров, и серое промозглое утро принимало нас, и ватная тишина, нарушаемая звуками отдаленной стрельбы, окружала нас, как вода. Мы ели последнюю выжившую картошку, и женщины из Поселка приносили нам молоко. Потом мы пели и разговаривали у огня, и шли снова и снова в цепь. Возвращение Виктора не дало новой надежды: теппелов было слишком много. Слишком много, чтобы сдержать их, и слишком безнадежным было теперь наше положение. И женщины из Поселка понимали это, и молча прятали глаза, и уходили молча. Но ничего, ничего не подозревали те, кто жил там, за Чертой, на Земле.
Я помню день, когда Лада принесла рукописные книги из Замка (в Замке оставались теперь только раненые, и было их немного). Было холодно, и мы грели руки над огнем, а Лада читала нам вслух. Только не о войне. Все, что угодно, только не о битве. Война - не порыв, не мгновенный полет духа, но бесконечное терпение. Бесконечное, невозможное терпение. Лада читала нам вслух, и было интересно, но на середине книга обрывалась. Лада виновато показала обрывок странички. Наступило молчание. Мы вообще стали говорить очень мало. Но и тишина была тягостна. Тогда я стала вспоминать вслух: "Что в имени тебе моем..." Слушали тихо, и было хорошо, спокойно, где-то вдалеке тихонько стонала флейта. Потом застучали копыта, кто-то ехал вдоль цепи костров, и обернувшись, я издали узнала Дана. Белый всадник, с сияющим камнем на обруче, в белых волосах - таким же, как и в карросе, только рубиновые капли на ножнах меча. Он подъехал и спешился. И не пошел сразу, а постоял, чуть придержавшись за шею коня. Тут только я увидела, что лицо его страшно осунулось, совсем побледнело, и непереносимым светом сверкали теперь глаза.