Откуда-то появились музыканты. Светлокудрый, как бог Аполлон, юноша заиграл на цитре, ему начали вторить девушки-музы, и хор сладкозвучных голосов запел радостную песню. Под звуки этой песни девочка заплясала веселую пляску.
Движения ее были так плавны и чудны, что деревья изукрасились розами, а трава, на которую становилась танцующая, обращалась в цветы, покрывавшие ножки ребенка благоухающим бальзамом.
— Только с тобой и могут случаться подобные вещи, — сказала Анна Петровна, подруга балерины, выслушав рассказ ее о радже и последних пережитых днях. — Ты, несомненно, больна.
— Муж приглашал докторов, и они нашли, что я совершенно здорова. Здешний климат….
— А может быть, дело тут и не в климате. Признайся-ка по совести, не влюблена ли ты в раджу? Если целый день думать о человеке, которого любишь, к вечеру, естественно, нервы устанут. Нельзя требовать от них нового подъема. Ясно — ты влюблена…
— Вот выдумала!.. Мне совсем не до индуса. Я только и думаю о том, когда смогу опять выступить на сцене. А ты вот лучше спроси своего друга-профессора, не поможет ли он мне?
— Знаешь что, приезжай в пятницу, и мы вместе отправимся к нему. Завтра я его подготовлю — он не очень-то любит гостей.
Вернувшись домой, Вера Георгиевна передала мужу беседу с подругой и сообщила ему о своем видении в театре, о котором до сего времени еще не говорила.
— Тебе приснилась одна из греческих сказок, которыми тебя занимали в детстве. К этому ученому можно съездить, хотя он не доктор.
— Мне хочется поговорить с ним и посоветоваться насчет… насчет… ну, насчет раджи…
— Вот оно что! Неужели ты думаешь, что этот индус мог лишить тебя вдохновения? Меньше думай о нем. Он просто шарлатань. Отнять вдохновение на два часа, после завтрака. Какая чушь! А вот не скрытая ли у тебя малярия? Правда, озноба нет и температура нормальная, но это, может быть, еще неизвестная и новая форма ее? Вот об этом надо сказать ученому другу Анны Петровны. А, кстати, дайка мне адрес американца — твоего приятеля.
— Зачем это? Уж не хочешь ли ты ему написать?
— Непременно напишу, что ты думаешь все время об индусе и от этого хвораешь.
— Посмей только… Я на тебя так рассержусь…
— Ну, хорошо! Успокойся! Писать я не буду. Письма идут больше месяца. Я ему протелеграфирую и спрошу, где в настоящее время раджа.
Вера Георгиевна не хотела было отвечать мужу, но снова народившееся в ней сомнение — не виноват ли, действительно, в ее болезни раджа — заставило ее изменить свое намерение.
— А дальше что? — спросила она недовольным голосом.
— Пока не знаю, а там видно будет, — ответил Николай Львович.
— Раджа говорил мне, что будет эту зиму в Париже.
— Ого!
— Пожалуйста, без таких восклицаний. Надеюсь, что он может ездить куда ему угодно и не спрашивая твоего разрешения.
— Но ты, кажется, тоже собиралась зимой танцевать в Париже?
— Что же из этого? Раз я подписала контракт, я должна его исполнить.
— Ого!
— Опять? Ну, я с тобой разговаривать больше не буду.
— Вы, батенька, пошли бы с Анной Петровной в другую комнату, а я побеседую с вашей женой. Наедине она сообщит мне, что нужно. При вас она стесняется, — сказал ученый друг Анны Петровны, выпроваживая мужа балерины в столовую.
— Мне кажется, вы не совсем откровенны, — обратился он к танцовщице, закрывая двери, — а мне необходимо знать все подробности, чтобы дать вам разумный совет. Припомните хорошенько, что говорил вам раджа про Индию.
— Зачем это вам, и разве могут разговоры мои с индусом навести на определение болезни? Вы бы лучше меня исследовали.
— Для этого есть доктора, а вы передайте мне рассказы индуса и меньше рассуждайте.
Вера Георгиевна покраснела и с перерывами сообщила все, что слышала от раджи про Индию.
Следя за своей гостьей, профессор обращал больше всего внимание на интонацию голоса и изменения в лице Веры Георгиевны.
Когда она кончила, он заставил ее повторить названия городов и местностей, о которых она упоминала.
— А расскажите, пожалуйста, часто думаете вы о радже, кроме того времени, когда на вас нападает слабость?
— Что вы, Петр Францевич, этот дикарь меня совершенно не интересует, но, естественно, я вспоминаю о нем, когда смотрю на подаренное им кольцо.
— То, что у вас на пальце? Чудный брильянт! Хм! А что дали вы радже на память?
— Я? Ничего, если не считать моей фотографической карточки.
— Получил муж ваш ответь на телеграмму, посланную американцу?
— Как же! Мистер Джонс сообщил, что раджа выехал на родину… Но что скажете вы насчет болезни? Мне хотелось бы также знать ваше мнение о радже.
— То есть мнение о ваших отношениях к нему? По этому поводу я еще не составил себе определенного мнения. А вот насчет вашей болезни думаю, что она, при известных условиях, излечима.
— Неужели я больна? А может быть, раджа действительно меня околдовал.
— Вот я сейчас позову вашего супруга и сообщу ему, чем вы страдаете. Ну, садитесь, — сказал он Николаю Львовичу, когда тот вошел в кабинет. — Физически ваша жена совершенно здорова, и врачи были правы, говоря, что у ней нет ни малейших признаков болезни.
— Я так и думала, — сказала Анна Петровна, взглянув с усмешкой на свою подругу.
— В чем же дело? — нахмурившись, спросил муж.
— Если у вас хватит терпенья минут на пять, я передам, вам мои соображения.
Петр Францевич обвел глазами слушателей и начал:
— Нам предстоит, господа, разобрать следующее обстоятельство: один человек, по воле другого, потерял вдохновение. Возможно это или нет? Раньше, чем ответить на этот вопрос, определим, что такое вдохновение. По индийской науке, вдохновение это такое состояние человека, когда он становится временно обладателем знания, которое выше, чем знание рассудочное. В это состояние человек может впасть или случайно, или по собственной воле, пользуясь воспитанной в себе силой, могущей разбудить и направить к головному мозгу энергию дремлющих впечатлений, скопленных в одном из нервных сплетений, называемых йогами «Лотос Кундалини». Эта энергия направляется, минуя нервы, по пустому каналу, находящемуся внутри спинного мозга. У обыкновенных людей канал этот закрыт, но у людей, обладающих способностью вдохновляться или обладающих мудростью и сверхъестественною силою, он открывается и пропускает ток проснувшихся впечатлений. Злой умысел человека, сила воли которого очень велика, может внушением парализовать у другого человека проводник и лишить его возможности исполнять свое назначение. В данном случае весь вопрос сводится к тому, чтобы лечением вернуть проводнику его свойства. Чтобы не утомлять вас, господа, я говорил сжато, но вы, надеюсь, все поняли?
— Ровно ничего! — вскрикнули обе слушательницы и расхохотались.
Ученый взглянул на них растерянно и тоже рассмеялся.
— Я кое-что понял и, не входя в рассуждение о том, правда это или нет, просил бы вас, глубокоуважаемый Петр Францевич, сказать откровенно, можете вы помочь жене или нет.
Тут есть обстоятельство, которое меня смущает. Ваша жена была лишена вдохновения днем, а припадки слабости делаются с ней вечером. Но если допустить, что наука, существовавшая тысячелетие, не ошибается, то жена ваша могла бы помочь себе сама.
— Сама себе помочь? Вот хорошо-то! Но как? — спросила Вера Георгиевна и придвинулась при этом к ученому.
— Вы можете помочь себе молитвой.
— Молитвой? — разочарованно повторил Николай Львович.
— Я и так молюсь каждый день, — заметила, улыбаясь, Вера Георгиевна.
— Не смейтесь. В то время, как вы начинаете чувствовать приближение упадка сил, начните молиться, и ваше настроение пробудит дремлющую в вас энергию. Если ее будет достаточно, она направится по проводнику-каналу, и он останется открытым. Пробудить сразу большое количество энергии трудно, но, молясь ежедневно в определенное время, вы дойдете до того, что сила проснувшихся впечатлений будет более могущественна, чем внушение, парализующее ее проводник или доступ к нему, и вы поправитесь.
Супруги уехали.
— Неужели вы не знаете другого средства, чтобы помочь Вере? — обратилась к своему другу Анна Петровна.
— Я неоднократно говорил вам, что я не доктор. Во всяком случае, мой совет принесет пользу и заставит подругу вашу на время молитвы забывать индуса. Она им увлечена, и причина болезни в этом. Влияние раджи ослабело бы несомненно, если бы не было поддерживаемо самой Верой Георгиевной. Какая красавица! Трудно к нее не влюбиться.
— Не собираетесь ли вы последовать примеру раджи? Туда же! Стары, милый мой, для этого! Да и счастливы с нею вы не были бы. Вы любите, чтобы за вами ухаживали, чтобы выслушивали ваши непонятные рассуждения и возились бы с вами, как с ребенком. Она на это не способна и не признает сентиментальностей. К тому же, вы скупы и уж очень расчетливы.
— Я?!
— А то кто же? От вас и десяти рублей не выпросишь, а скоро надо портнихе платить.
— Да ведь недавно я заплатил ей что-то много.
— Всего двести рублей по старому счету, а надо еще столько же.
Петр Францевич нахмурился и вышел.
Через несколько минут он вернулся и молча протянул Анне Петровне пачку бумажек.
— Ну вот спасибо, милый, теперь я расплачусь с мелкими долгами, а то они мне надоели.
— А портнихе-то как же?
— Ничего, она подождет; не беспокойтесь. А скажите, зачем вы расспрашивали Веру про Индию? Вы сами ведь ее хорошо знаете?
— Думал, что придется применить непризнанный еще у нас способ лечения… Но, Бог даст, обойдется без этого.
— Ну, очень рада! Как вы хорошо говорили, Петр Францевич, про науку, просто заслушалась вас. Точно музыка. Я все поняла, только стеснялась вам это сказать при других. Очень интересно. Все-то вы знаете: все у вас так просто выходит. Знаете, я вами горжусь. Только у меня одной и есть такой умный друг. Вы настоящий мужчина, а остальные, разве они интересны? Ну, прощайте! Дайте я вас поцелую.