Осенней ночью долго в непогоду
Гудит твоя смолистая тоска.
Проходит дождь, проходят дни и годы,
Ладонь усталая становится жестка.
На склоне гор, где ветер неуемный,
Задумчивый и нежилой твой дом.
На склоне лет вернешься ли, и вспомнишь,
И вспомнишь ли о жизни, о былом?
Раздумье дни, как облака, считает.
Пусть в даль долин спустилась синева.
Тот ветер жив, и верно повторяет
Чужие, но прекрасные слова.
***
Но я тоже права в своем непреложном пути,
Молчаливый, спокойный упрек твой встречаю открыто
И заранее знаю, что меня ждет впереди:
Берег моря, усталый старик и разбитое наше корыто.
«Проходит жизнь — ты не следи шагов…»
Проходит жизнь — ты не следи шагов,
Тут не поможет бденье и охрана.
Но долго не устанет гнаться кровь,
Будя приливом тело утром рано.
Но береги, но нежь и радуй друга,
Не дай заметить под ногами склон,
Пока созреет смертная разлука,
И возвратится одинокий сон.
Тогда ты в шуме трав услышишь ясно
Обрывки жалоб, непонятных слов
И вдруг поймешь, что с нашей, теплой, красной,
Слилась в земле зеленая их кровь.
Роща(«Сквозит роковой наготой…»)
Сквозит роковой наготой
Обнищавшая роща моя.
Притаясь, проскользит
Окаянный и тощий
Беспутный ноябрьский ветер.
Моих бездыханных дерев
Морозом сожженные, смутные ветви,
Их лик искаженный
Грозит, завещает, и просит мгновенье
Последней, смертельной мольбой,
Мятельной тоской заклинает, уносит:
— Отмщенье!
— Весна!
«С веселой трепетной тревогой…»
С веселой трепетной тревогой
Взлетела стайка воробьев.
Легко стекает день отлогий
В прохладу стынущих ветров.
Лес не торопится, он стройно
Обдумывает про себя
Закат медлительно спокойный,
Залегший далеко в степях.
Уходит день, на день похожий,
Густеет сумрак заливной.
Остановись и ты, прохожий,
Дохни немертвой тишиной.
«Ночь уронила лунный иней…»
Ночь уронила лунный иней
По серебрящейся земле.
Туманы ходят по равнине,
Готовят проводы зиме.
Но утро бережет покой,
Встает заря довольно поздно
И будит осторожный воздух
Чуть розовеющей рукой.
И ветром оживился лес,
Шумит небес освобожденье,
И воздух, шалый и весенний,
Разносит солнечную весть.
И вот уж снега не осталось,
И затененный сохнет склон,
И вдаль, на север мчится хаос
Под лязги половодных волн.
Уже в лесах листок неверный —
Улыбка сумрачных ветвей, —
И ветры, утренние ветры
Над одичалостью полей!
Пройди в поля. Там тешит ширь,
И мягко воздуха движенье.
Глухой благословенный мир
Хранит растений пробужденье.
По вспухшей кожуре земли
Бредут покорные волы,
Взрывая глубь, ероша комья,
И волен шаг, и громок крик,
И благодушен лес-старик
И путь веселого бездомья.
Потешат первый пот и усталь,
И темной силой встанет кровь,
И каждый напряженный мускул
Пронзит усилье, как любовь.
И, как любовь, вспьянит и кинет
В глухой разлив кипящих сил,
В непреломляемой гордыне
Натянутых, как струны, жил.
Гудит весеннее раздолье
В могучем радостном огне.
Сохой израненное поле
Лежит в дремучей тишине.
И вечер сумерки посеет,
И выйдет на небо закат,
И станут ближе и яснее
За тучей своды райских врат.
«Все позади — и бурь размах…»
Все позади — и бурь размах,
И брызги бьющегося счастья,
И алчный смех, и смертный страх,
И красота, и безобразье.
Открыт мой взгляд, хоть стан согбен, —
Бесстрастна высь потухших молний.
О, вопли ветра о судьбе
Несовершенной и неполной!
Какой пронзительный простор,
Как даль восторженно пустынна!
Все отошло, и с этих пор
Душа свободна и невинна.
О, легкая, не трепещи,
Тебе ль не выдержать сравненья:
Пустыня, солнце, и в тиши
Тяжелых волн сердцебиенье.
Итоги(«Как быстро дни летят…»)
Как быстро дни летят,
Как нежно пахнет осень.
И вновь находит взгляд
Раздавшуюся просинь.
За долгий год забот,
За год труда и пенья —
Что сердце назовет
Своим приобретеньем?
Я помню рев машин
Над борющимся лугом,
Смятение лавин
Зеленого испуга.
И, жданный чтя конец,
Запомнил каждый мускул
И отдыха свинец,
И жгущуюся усталь.
Глядит, глядит душа —
Мой груз, мой клад принесен
В амбарах урожай,
Да две-три новых песни.
Перелет(«Наливаясь, мутясь, тяжелело дремучее лето…»)
Наливаясь, мутясь, тяжелело дремучее лето,
Тяготясь пустотой, застывал оплывая янтарь.
Тишина озирала поля. Подрастающим ветром
Доносило острее с нолей горьковатую гарь.
И утра, холодея, подолгу мутясь голубели,
Когда нехотя тучи раскутывал поздний восток.
В небе солнце устало, а птицы не знали и пели,
Предугадывая всеми перьями близкий восторг.
Шумный ветер, тревожно клубясь, призывает кочевье,
Гонит трепетный лист в вышину, Догоняет лазурь,
И безумным ветрам трепеща рукоплещут деревья,
Тем ветрам, что трубили веселые праздники бурь.
Птица крыльями бьет и клюет оперившийся воздух,
Перебоями столпленных волн возмущая простор,
Он врывается в грудь и кипит, животворен и жесток,
Он огромные синие крылья над нами простер.
Облака и листы разлетаются, клича тревогу.
Ветер рвет высоту, отступает последняя пядь.
Несмолкающий рог! О, в бессмертную нашу дорогу!
Возвращенное небо над нами сияет опять.
«Я уплыву на маленькой лодченке…»
Я уплыву на маленькой лодченке,
Испуганно и строго глядя вдаль,
Туда, где по изгибу горизонта
Коснулась неба смелая вода.
Я вниз взгляну, вся потускнев от грусти,
Не улыбнусь на смех и ласки волн,
Увижу дно и дрогну от предчувствий,
И задержавшись дрогнет вдруг весло.
Когда же отслужит свой молебен,
И первая звезда подаст сигнал из мути, —
Я выполню свой неповторный жребий,
Но не с победой кончу краткий путь.
Туманы курят поутру над взморьем,
И волны рушатся на сбившийся песок…
Старик какой-то пристально посмотрит,
Найдя мое уплывшее весло.
«Я стерегу родное пепелище…»
Я стерегу родное пепелище
На недоступной тишине вершин,
И дни плывут задумчивей и чище,
И осень бродит в сумраке долин.
Золотокудрая овеяла леса
Усталостью уже ненужной ласки.
Прозрачная больная стрекоза
Дарит ветрам красу своей окраски.
Опять вдали, неведомо печален,
Ты прошептал невнятные слова.
Их эхо принесло из сонной дали
И повторила мертвая трава.
Под благовейный шум умершей рощи
Я их ловлю в своем покое строгом.
И взгляд мой стал бесстрастнее и проще,
И, может быть, печальнее немного.
В глухих лесах осеннее кладбище,
Мольба безвольная испуганных осин.
И дни плывут бесцельнее и чище
В прозрачном золоте родных вершин.
«Дни весны шумливее и злее…»
Дни весны шумливее и злее,
Думы тоже ласковей и злей.
Все ясней в душе, что не сумею
Тихо жить на стынущей земле.
Мне ль не знать, что огненная слава
Дух избранников своих испепелит,
Что любовь — смертельная забава,
Ева нежная и темная Лилит.
Даже смерти странная внезапность
Сердцу грозный свой привет кричит,
И растет, и крепнет злая жадность
Тронуть все бессмертные ключи.
Думы зреют радостней и злее,
Дни весны — кричащие стрижи.
И подходит, ближе и смелее, —
Вот она! — стремительная жизнь.
«Слетают мраки солнечных утрат…»
Слетают мраки солнечных утрат.
В последней тишине осенний сад:
Отжитых горестей и дум покой,
Изжитых радостей цветок сухой.
Над садом ворон — черных два крыла.
Над садом смерть, крылатая стрела.
В предсмертной дрожи затихает сад,
Простить не может солнечных утрат.