— Мир, которого желаешь ты мне, я желаю тебе, шейх. Благодарю за добрые пожелания. Я готов.
Ильдерим хлопнул в ладоши.
— Лошадей сейчас приведут. Садись.
— Они запряжены?
— Нет.
— Тогда позволь мне самому сделать это, — сказал Бен-Гур. — Мне необходимо познакомиться с твоими арабами. Я должен знать их по именам, о шейх, чтобы обращаться к каждому в отдельности; должен знать их характеры, ибо кони как люди: отчаянного не мешает побранить, а робкому помогут похвала и лесть. Пусть слуги принесут упряжь.
— А колесница? — спросил шейх.
— Я обойдусь без нее сегодня. Взамен пусть приведут, если можно, пятого коня, неоседланного, как они, и такого же быстроногого.
Ильдерим заинтересовался.
— Пусть принесут упряжь для четверки, — сказал он слуге, — и уздечку для Сириуса.
Затем шейх встал.
— Сириус — моя любовь, а я — его, о сын Аррия. Мы дружим двадцать лет — в шатре, в бою, во всем мы были друзьями.
Он поднял разделяющий полог, пропуская Бен-Гура к лошадям. Те двинулись навстречу. Конь с маленькой головкой, горящими глазами, шеей, как сегмент натянутого лука, и мощной грудью, завешенной густою гривой, нежной и волнистой, как девичьи локоны, низко и приветливо заржал, встречая хозяина.
— Добрый конь, — сказал шейх, хлопая по каштановой морде. — Доброе утро, добрый конь. — Обернувшись к Бен-Гуру, он добавил: — Это Сириус, отец тех четверых. Мира, их мать, ждет нашего возвращения, ибо она — слишком большая ценность, чтобы подвергаться риску в местах, где есть рука сильнее моей. А кроме того, — он рассмеялся, — кроме того, я сомневаюсь, что племя вынесет разлуку с ней. Она — их слава; они поклоняются ей; они смеялись бы, промчись она галопом по их телам. Десять тысяч всадников, сынов пустыни, спросят сегодня: «Ты слышал о Мире?» И услышав: «С ней все хорошо», скажут: «Славен Бог!»
— Мира, Сириус — это названия звезд, не так ли, шейх?
— спросил Бен-Гур, подходя к каждому из четверки и их отцу и протягивая им руку.
— Почему бы нет? — отвечал Ильдерим. — Был ли ты когда-нибудь ночью под открытым небом пустыни?
— Нет.
— Значит, ты не можешь знать, как мы, арабы, зависим от звезд. В благодарность мы дарим их имена своим любимым. У каждого из моих предков была своя Мира, и эти дети — тоже звезды. Это — Ригель, а вот — Антарес, там — Альтаир, а сейчас ты подходишь к Альдебарану, младшему из них, но не худшему — отнюдь! Он понесет тебя против ветра, так что тот заревет в ушах, как Акаба; он понесет тебя, куда прикажешь, сын Аррия, хоть в раскрытую львиную пасть.
Принесли упряжь. Бен-Гур собственными руками снарядил лошадей, своими руками вывел из шатра и тогда пристегнул вожжи.
— Приведите Сириуса, — сказал он.
Араб не смог бы легче взлететь на спину скакуна.
— А теперь — вожжи.
Поданные вожжи были тщательно разобраны.
— Добрый шейх, — сказал он, — я готов. Пусть проводник едет впереди до поля, и пришли туда кого-нибудь с водой.
Начало не доставило хлопот. Лошади не пугались. Новый возничий выполнял свою роль спокойно и доверительно, а это всегда вызывает ответное доверие. Порядок езды в точности соответствовал управлению колесницей с тем лишь исключением, что Бен-Гур ехал верхом на Сириусе. Ильдерим воспрял духом. Он расчесывал бороду, довольно улыбался и бормотал: «Клянусь Славой Божией, он не римлянин!» За ним пешком следовали обитатели довара: мужчины, женщины и дети, разделявшие его волнение, если не доверие.
Поле оказалось просторным и вполне подходящим для тренировки, к которой тут же и приступил Бен-Гур, сначала заставляя четверку бежать медленно, поворачивая под прямыми углами, затем — большими кругами. Начав с шага, он перевел коней на рысь, постепенно ускоряя которую, пустил, наконец, в галоп; через некоторое время сузил круги, а потом стал делать беспорядочные повороты направо и налево. Так продолжалось в течение часа, и лишь тогда Бен-Гур решил сделать перерыв. Перейдя на шаг, он подъехал к Ильдериму.
— Дело сделано, осталось только закрепить тренировкой, — сказал он. — Я рад за тебя, шейх, имеющего таких слуг, как эти. Посмотри, — продолжал он, спешившись и подходя к лошадям, — ни пятнышка на крупах, и дыхание легкое, как в начале. Я рад за тебя, и вряд ли, — он взглянул горящими глазами в лицо старика, — вряд ли от нас уйдут наша победа и наша…
Он остановился, покраснел, поклонился. Только сейчас он заметил рядом с шейхом тяжело опирающегося на посох Балтазара и двух закутанных в покрывала женщин. На одну из последних он взглянул еще раз, говоря себе с трепещущим сердцем: «Это она — египтянка!» Ильдерим подхватил незаконченную фразу:
— Победа и месть! — потом сказал громче. — Я не сомневаюсь. Сын Аррия, ты — муж, достойный этих скакунов. Если конец будет таким же, как начало, ты узнаешь, чем покрыта ладонь араба, способного давать.
— Благодарю тебя, добрый шейх, — скромно ответил Бен-Гур. — Пусть слуги принесут воды.
Лошадям он подал воду сам.
Затем, вскочив на Сириуса, продолжил тренировку, как прежде, переходя с шага на рысь, с рыси на галоп и в конце концов пустил скакунов в карьер, постепенно доведя скорость до максимума. Это было захватывающее зрелище, раздались аплодисменты, равно относящиеся к держащей вожжи твердой руке и к четверке, слившейся воедино и в бешеной скачке по прямой, и в согласных поворотах. В их действиях были мощь, грация и удовольствие, все делалось без видимых усилий и совершенно не походило на труд. Восхищение зрителей не смешивалось с жалостью или упреком, как если бы они наблюдали за вечерним полетом ласточек.
В разгар тренировки к шейху подошел Малух.
— Я приехал к тебе с поручением, о шейх, — сказал он, улучив момент, — с поручением от купца Симонида.
— Симонид! — вскричал араб. — Вот это славно! Абаддон побери всех его врагов.
— Он велел сначала пожелать тебе мира Божьего, а затем вручить этот пакет, моля прочитать в момент получения.
Ильдерим, сломал печать на конверте и, достав два письма, углубился в чтение.
Симонид — шейху Ильдериму.
Друг мой!
Прежде всего — твое место в сердце моем неизменно.
Затем.
В твоем доваре живет сейчас юноша красивой наружности, называющий себя сыном Аррия, коего он и есть приемный сын.
Он очень дорог мне.
У него чудесная история; приезжай сегодня или завтра, чтобы я мог рассказать тебе эту историю и посоветоваться.
Тем временем будь благосклонен ко всем его просьбам, если они не бесчестны. Если понадобится возмещение убытков — считай меня своим должником.
Сохрани в тайне мой интерес к юноше.
Вырази мое почтение своему гостю. Для него, его дочери, тебя и всех, кого ты захочешь взять с собой, заказаны мной места в цирке на день игр.
Тебе и всем твоим — мир.
Кто я, друг мой, если не твой друг?
Симонид — шейху Ильдериму.
Друг мой!
Богатый опыт заставляет послать тебе еще слово.
Есть знак, который все, кто не римлянин, и имеет деньги или добро, подверженные риску, воспринимают как предупреждение: появление у кормила власти высокопоставленного римлянина, облеченного неограниченными полномочиями.
Сегодня прибывает консул Максентий.
Я предупредил тебя.
Успешный заговор против тебя, друг мой, не может обойтись без Ирода; большие твои богатства находятся в его доминионах.
Потому будь начеку.
Сегодня же утром свяжись со своими верными стражами дорог, ведущих к Антиохии, и вели обыскивать каждого гонца; если обнаружатся личные послания, имеющие отношения к тебе или твоим делам, ты должен ознакомиться с ними.
Лучше бы ты получил это вчера, но и сейчас не поздно, если ты будешь действовать решительно.
Если гонцы отправились из Антиохии нынче утром, то твои посланцы, знающие тайные пути, смогут передать приказ вовремя.
Не медли.
Сожги это, прочитав.
Твой друг, о мой друг.
Ильдерим перечитал письма, снова положил их в полотняный пакет и сунул за кушак.
Тренировка вскоре закончилась, заняв в общей сложности два часа. Бен-Гур подъехал к Ильдериму.
— С твоего позволения, шейх, — сказал он, — я верну арабов в шатер и выведу снова после полудня.
— Я передаю их в полное твое распоряжение, сын Аррия, до конца игр. За два часа ты сделал больше, чем этот римлянин — да обдерут шакалы мясо с его костей — за много недель. Мы победим — клянусь славой Божией! — мы победим.
У шатра Бен-Гур не оставлял коней, пока о них не позаботились, а затем, искупавшись в озере и выпив чашку арака с шейхом, чей дух ликовал по-царски, переоделся в свое еврейское облачение и пошел прогуляться по Саду в компании Малуха.
Разговор между ними был длинным, и не все в нем представляло интерес для нас. Одна часть, однако, должна быть упомянута. Говорил Бен-Гур.
— Я дам тебе письменное распоряжение относительно моего имущества, оставшегося в караван-сарае у моста Селевкидов. Привези его сегодня, если сможешь. И, добрый Малух, если я не слишком утруждаю тебя…
Малух запротестовал, выражая искреннее желание помочь.
— Благодарю тебя, Малух, благодарю. Я верю твоим словам, потому что мы — собратья из древнего племени, а наш враг — римлянин. Тогда, во-первых, поскольку ты — деловой человек, а шейх Ильдерим, боюсь, — нет…
— Как почти все арабы, — серьезно вставил Малух.
— Нет, я не сомневаюсь в их уме, Малух. Однако лучше бывает, когда присматриваешь за ними. Чтобы сэкономить на штрафах и прочих неприятностях, тебе стоило бы зайти в цирк и проверить, все ли предварительные условия соблюдены. Ну, а если бы тебе удалось получить копию правил, услуга стала бы неоценимой. Я хочу знать, какие цвета должен носить, и, особенно, под каким номером выйду на старт; хорошо если он окажется рядом с Мессалой — все равно справа или слева, — если же нет, но ты сможешь изменить — сделай это. У тебя хорошая память, Малух?