н в мае 1951 года. Но в ноябре 52-го президентом стал Эйзенхауэр, и Израиль стал опасаться, как бы пришедшие к власти республиканцы не изменили политики США на Среднем Востоке. Многие политические деятели были убеждены, что новое правительство попытается успокоить арабов и для облегчения налаживания контактов начнет поставлять им вооружение. Запланированная на весну поездка на Средний Восток нового Госсекретаря Джона Фостера Даллеса должна была дать первое представление о намерениях американцев.
В преддверии этого визита Бен-Гурион изложил Политическому комитету Рабочей партии Израиля свои взгляды на внешнюю политику и занял четкую проамериканскую позицию, заявив, что в случае возникновения крупного конфликта Израиль не сможет остаться в стороне, поскольку имеющиеся в нем различные партии не соблюдают нейтралитет и даже временная оккупация страны Советским Союзом «положит конец и государству Израиль, и сионизму». Он также подчеркнул, что в случае войны благодаря своей военной мощи Израиль приобретет огромное значение в глазах Запада, тогда как в мирное время арабы сильнее, поскольку обладают большим политическим весом. Вот почему он хотел убедить американцев превратить Израиль в «базу, цех и склад» Среднего Востока:
«Предоставление военных баз друзьям и союзникам не нарушит суверенности нашей страны… Мы должны объяснить американцам, что единство усиленного в военном и промышленном плане Израиля может в любой момент явиться базой для всего свободного мира».
Для отождествления Израиля с Западом, а значит, и чтобы добиться покровительства США, он готов пойти дальше, чем обычно. Это заявление является утверждением принципа, который станет краеугольным камнем всей его политики: Израиль является оплотом Запада на Среднем Востоке.
Когда 13 мая Госсекретарь США прибывает в Израиль, Бен-Гурион делает все возможное, чтобы убедить его в справедливости своей доктрины, но все напрасно. Вскоре после возвращения в Соединенные Штаты Даллес скажет на заседании комиссии Сената: «Наша основная политическая задача состоит в том, чтобы способствовать улучшению отношений между мусульманскими странами и демократическими государствами Запада, поскольку после войны наш престиж в этом регионе заметно ослаб».
Так США отвернулись от Израиля. Маленькое государство остается без покровительства и без союзника, финансовое положение просто катастрофическое и совершенно ясно, что без поддержки страна не сможет существовать…
В сентябре 1950 года Бен-Гурион пригласил в Иерусалим руководителей американской еврейской общины и предложил им выделить Израилю заем в миллиард долларов от лица евреев США и других стран Западной Европы. В мае 1951 года он прибывает в Мэдисон-Сквер-Гарден для участия в народном собрании, организованном с целью сбора средств в пользу Израиля. Акция проходит с огромным успехом, но собранных денег явно недостаточно для долгосрочной стабилизации шаткой экономики страны. Израиль нуждается в мощной и одновременно продолжительной финансовой помощи. В этот критический момент на горизонте возникает слабый луч надежды: вероятность выплаты репараций Германией.
12 марта 1951 года Израиль направил четырем державам, которые заняли Германию, просьбу о выплате 1,5 миллиарда долларов в качестве компенсации за имущество, отобранное у евреев нацистами, но великие державы отказались этим заниматься. Единственным шансом получить репарации оставались прямые переговоры с немецкими властями. И действительно, западногерманский канцлер Конрад Аденауэр согласился выплатить репарации израильскому государству, которое представляло собой наследников жертв нацизма. Эта возможность вызвала ужасающую реакцию всех слоев населения Израиля, по всей стране начались невиданные по размаху демонстрации. Для стабилизации положения Бен-Гурион был вынужден использовать весь свой авторитет, тогда как руководители его собственной партии становились жертвой своей щепетильности. Их раздирало противоречие между настоятельной необходимостью построения государства и брезгливостью и отвращением к «грязным» деньгам убийц шести миллионов их единоверцев. Для Бен-Гуриона важнее всего были интересы государства, что он и выразил следующими словами:
«Одним словом, причина заключается в немом призыве шести миллионов евреев сделать Израиль сильным и процветающим, что позволит им жить в мире и безопасности и сделать все, чтобы подобное бедствие никогда больше не коснулось еврейского народа».
В начале декабря премьер-министр имел беседу с председателем «Еврейского агентства» Нахумом Гольдманом, который вскоре должен был тайно встретиться с Аденауэром. В качестве основы для переговоров они утвердили сумму в 1 миллиард долларов. «Только после подробного рассказа о своих намерениях Бен-Гуриону удалось добиться согласия Кнессета на проведение переговоров между государством Израиль и Западной Германией». 4 декабря Гольдман выехал из Израиля и два дня спустя встретился в Лондоне с Аденауэром. Канцлер немедленно подписал письмо, в котором выразил согласие считать основой переговоров сумму в 1 миллиард долларов, как предлагает Израиль. Вернувшись 10 декабря, Гольдман передал письмо Бен-Гуриону, который, заручившись этим документом, решил представить вопрос на рассмотрение кабинетом и Кнессетом.
По мере приближения даты голосования страну охватывало все большее возбуждение. Объединенная Рабочая партия и «Херут» организовывали демонстрации протеста, и можно было подумать, что правые готовятся к проведению террористических актов. На заседании ассамблеи правительству пришлось столкнуться с резкой оппозицией, поддерживаемой сотнями тысяч граждан, которые не желали забыть причиненные им страдания и унижения. Взрыв народного гнева случился 7 января 1952 года. Пришедшие для голосования депутаты смогли попасть в здание парламента, которое было окружено колючей проволокой, только через полицейские кордоны. Когда Бен-Гурион поднялся на сцену для выступления, напряжение в зале достигло предела. Не прибегая ни к каким ораторским приемам, премьер-министр ограничился изложением фактов, описав усилия правительства, направленные на получение посредством четырех держав выплаты репараций от Германии, и закончил речь вручением четырем державам ноты с разъяснением позиции Израиля по этому вопросу:
«Пытки, голод, массовые убийства и газовые камеры повлекли за собой смерть более 6 миллионов евреев… До того, во время и после этого систематического истребления был грабеж, масштабы которого до сих пор не установлены… Никакая материальная компенсация не может покрыть это преступление чудовищных размеров. Как бы значительна ни была компенсация, она не заметит потерянных человеческих жизней, не сможет искупить страдания и муки мужчин, женщин, младенцев, стариков и детей. Но и после падения гитлеровского режима немецкий народ продолжает наслаждаться плодами резни и разбоя, ограблений и грабежей имущества уничтоженных евреев. Правительство Израиля чувствует себя обязанным потребовать от немецкого народа возврата украденного и похищенного. И пусть награбленное не принесет добра убийцам нашего народа!».
В это же самое время в нескольких сотнях метров от парламента перед толпой выступал Бегин. И насколько выступление Бен-Гуриона было взвешенным, настолько была утрирована речь Бегина:
«Когда вы стреляли в нас из пушек, я скомандовал: «Нет!». Сегодня я скомандую: «Да!». Жизнь или смерть — вот ставки в этом сражении… Сегодня еврейский премьер-министр готов объявить, что намерен отправиться в Германию для получения денег; что в обмен на финансовые выгоды он отдаст честь еврейского народа, тем самым отметив его вечной печатью позора… Нет ни одного немца, который бы не убивал наших родных. Каждый немец — нацист. Каждый немец — убийца. Аденауэр — убийца. Все его соратники — убийцы. И их искупление — только деньги, деньги, деньги. Эта гнусность будет совершена за несколько миллионов долларов».
Бегин возбуждает толпу самой бессовестной демагогией:
«Согласно только что полученным сведениям, господин Бен-Гурион выставил полицейские посты, вооружив их гранатами со слезоточивым газом, изготовленными в Германии, — тем самым газом, от которого задохнулись наши близкие». Он грозит развернуть кампанию жестокого сопротивления и заявляет, что он и его друзья готовы идти в «концентрационные лагеря и комнаты пыток. Свобода или смерть! Третьего не дано».
После этого он собирается уйти с митинга и выступить перед депутатами Кнессета. Наэлектризованная толпа его не отпускает, люди прорывают полицейские кордоны, швыряют в здание камнями, набрасываются на силы правопорядка. Ранены девяносто два полицейских и тридцать шесть гражданских лиц. Крики мятежников, шум столкновений, вой сирен «скорой помощи» придают еще больший драматизм дебатам, идущим в здании парламента. Пока лидер Объединенной Рабочей партии Яаков Хазан клеймит правительство позором, один из делегатов «Херут» с ревом врывается в зал: «Они применяют газ! Газ против евреев!». Двое депутатов-коммунистов кричат: «Там льется кровь! Остановите обсуждение!». Какая-то женщина падает в обморок; в зале раздаются крики, угрозы, брань; через разбитые окна поступают пары слезоточивого газа; пол усеян камнями и осколками стекла. Правые и левые экстремисты стараются не допустить продолжения дебатов. В 7 часов вечера Бен-Гурион обращается к армии с призывом восстановить порядок. Ему удается сохранять хладнокровие до момента, пока Бегин не встает для выступления и не обрушивается на него. Начинается грубая словесная перепалка. Вынужденный вмешаться председатель Кнессета пытается заставить Бегина замолчать. «Если я не буду говорить, то никто не заговорит!» — вопит тот.
В этот момент всеобщего замешательства и возбуждения Бен-Гурион считает необходимым прямо поговорить с народом и показать, что его руководители твердо стоят под натиском обрушившейся бури. 8 января он выступает по радио с кратким обращением к народу: