Но Франклину уже не довелось ни совершить путешествие, ни увидеть сестру. Мучившие его камни в почках и общее состояние здоровья сестры вынудили их довольствоваться обменом письмами, а не визитами. К тому же, как он открыто признавал, гордость заставляла его по-прежнему высоко ценить общественное признание. «Это доставляет мне немалое удовольствие, и, полагаю, удовольствие и моей сестре доставит то, что после таких долгих испытаний я избран моими дорогими согражданами в третий раз, — писал он. — Всеобщее и неограниченное доверие народа льстит моему тщеславию больше, чем могло бы польстить звание пэра». Многие письма Франклина сестре наполнены такого рода чистосердечными признаниями, особенно в последние годы. Как-то он с раздражением заявил ей, «что ваша почта управляется очень плохо», и стал порицать ее склонность втягиваться в мелкие споры между родственниками. Это привело к появлению часто повторяемых юмористических историй о том, что Франклины всегда находились в состоянии легкой ссоры. Что случилось, спрашивал он, с кузенами Фолгерами из Нантакета? «Они чрезвычайно застенчивы. Но я восхищаюсь честной прямотой их речей. Около года тому назад я пригласил двоих из них пообедать со мной. Они ответили, что приедут — если не найдут лучшего занятия. По-видимому, они его нашли, так как с тех пор я их ни разу не видел»[598].
Ною Вебстеру, знаменитому лексикографу, посвятившему ему свои «Рассуждения об английском языке», Франклин жаловался, что бесконтрольное использование новых слов засоряет язык — обычная жалоба скуповатых писателей, но нетипичная для общительного Франклина, который когда-то развлекался изобретением новых английских слов и с еще бóльшим удовольствием развлекал парижских дам, придумывая новые слова по-французски. «Я обнаруживаю глагол, образованный от существительного notice: „Я не заметил бы этого, если бы не был джентльменом, etc.“ Возьмем также другой глагол от существительного advocate: „джентльмен, который защищает или который защищал это предложение, etc.“ Вот еще глагол от существительного progress, самого неудобного и противного из трех: „комитет, продвинувшись вперед в обсуждении вопроса, решил объявить перерыв.… Если вы придерживаетесь моего мнения об этих новациях, то вы воспользуетесь своим авторитетом, чтобы осудить их“»[599].
У Франклина наконец-то появилось время, чтобы возобновить работу над автобиографией. Он написал восемьдесят семь рукописных страниц в Твайфорде в 1771 году, а затем добавил к ним еще двенадцать в 1784 году в Пасси. Регулярно работая над рукописью с августа 1788-го по май следующего года, завершил еще сто девятнадцать страниц. На этот раз он остановился на прибытии в Англию в качестве дипломатического агента колоний. «Я пропустил все факты и транзакции, знание которых не пошло бы на пользу молодому читателю», — написал он Вогану. Его цель по-прежнему состояла в том, чтобы предоставить учебник по самосовершенствованию для амбициозных представителей среднего класса Америки, описывая «успешное избавление от бедности» и «преимущества отдельных типов поведения, которые я наблюдал»[600].
Но теперь камни в почках причиняли ему еще более сильные страдания, и он был вынужден принимать спиртовую настойку опия. «Я страдаю от сильнейших приступов боли, которая заставляет меня прибегать к опию, так что в промежутке между этими двумя событиями мало что успеваю записать», — жаловался он Вогану. Он также беспокоился, что написанное им не стоит публикации. «Скажите честно, следует ли мне напечатать этот текст или лучше убрать его в долгий ящик, — спрашивал он, — так как я стал так стар и так слаб умом, как, впрочем, и телом, что не могу больше доверять своим собственным суждениям». Теперь он начал диктовать свои воспоминания Бенни, а не записывать их сам, но сумел закончить всего лишь несколько страниц.
Друзья посылали ему различные домашние средства от камней в почках. Один из советов, присланных Воганом, немало позабавил Франклина: его издатель утверждал, будто положительного эффекта можно добиться, принимая небольшие дозы болиголова. Временами он мог говорить о своих болезнях в веселом тоне и повторял свою мысль о том, что «пьющий чашу до дна должен быть готов увидеть на дне осадок», как он это делал в разговорах со своей давней знакомой Элизабет Партридж. Он по-прежнему «шутил, смеялся и рассказывал веселые истории, как и в те далекие времена, когда был совсем молодым человеком пятидесяти лет»[601].
Однако Франклин все больше примирялся с мыслью, что жить ему осталось недолго, и в его письмах все отчетливее начинала звучать нотка прощания. «До сих пор эта долгая жизнь была довольно счастливой, — писал он Кэти Рэй Грин, пленившей его сердце и разум тридцать пять лет тому назад. — Если бы мне позволили прожить эту жизнь еще раз, я бы не возражал, и лишь пожелал бы сделать то, что делают авторы в повторных изданиях своих книг, то есть исправить кое-какие опечатки». В том году Вашингтон стал президентом, и в письме к нему Франклин рассказывал, как рад, что все еще жив. «Ради моего собственного покоя я должен был умереть два года назад, но, хотя эти годы принесли мне много страданий, рад, что прожил их, так как они позволили мне увидеть нашу сегодняшнюю ситуацию»[602].
Он также испытывал радость по поводу революции, начинавшейся в его любимой Франции. Всплеск демократических настроений порождает «смуты и беды», отмечал он, полагая, однако, что эти настроения приведут к распространению демократии и в итоге — к разумной конституции. По этой причине большинство его писем французским друзьям были неуместно беззаботными. «Вы все еще живы? — писал он французскому ученому Жану Батисту Лерою, своему другу и соседу по Пасси, в конце 1789 года. — Или толпа парижан ошибочно приняла голову монополиста знаний за голову монополиста зерна и принялась носить ее по улицам на шесте?» (В этом письме также содержалось знаменитое высказывание: «В этом мире неизбежны только смерть и налоги».) Он уверял Луи Гийома ле Вейяра, еще одного друга и соседа по Пасси, что все к лучшему. «Когда брожение заканчивается и вызывающие его частицы оседают на дно, вино становится превосходным и вызывает радость в сердцах тех, кто его пьет»[603].
Франклин заблуждался, страшно заблуждался по поводу французской революции, хотя и не прожил достаточно долго, чтобы осознать это. Ле Вейяр вскоре закончил свой жизненный путь на гильотине. Та же участь постигла химика Лавуазье, который вместе с Франклином работал в комиссии по изучению методов Месмера. Экономист Кондорсе, сопровождавший Франклина в его знаменитых встречах с Вольтером, был заключен в тюрьму и принял в камере смертельную дозу яда. А Ларошфуко, переводивший для Франклина тексты конституций и поддерживавший с ним оживленную переписку, был забит до смерти толпой черни.
Рабство
В самом конце жизни Франклин взялся за выполнение одной из своих последних общественных миссий — морального крестового похода против рабства. Это помогало ему смыть одно из немногих темных пятен его жизни, отданной борьбе за свободу. На протяжении большей части XVIII века рабство было тем институтом, против которого выступали немногие белые. Даже в славившейся духом братства Филадельфии рабовладение набирало силу вплоть до 1760 года, когда доля рабов в городском населении достигла почти десяти процентов. Однако взгляды на эту проблему начали постепенно изменяться, особенно после призывов, прозвучавших в Декларации независимости, и нескольких довольно неуклюжих компромиссов в тексте Конституции. Джордж Мейсон из Виргинии, несмотря на то что сам владел двумя сотнями рабов, на конституционном съезде назвал институт рабства «вредным» и заявил: «Все хозяева рабов являются мелкими тиранами, навлекающими гнев небес на страну». Взгляды Франклина также эволюционировали. Он, как мы уже знаем, долгое время держал в доме одного или даже двух рабов, а будучи молодым издателем, печатал объявления о продаже людей. Но еще в 1729 году он издал одно из первых произведений, направленных против рабства, а позднее присоединился к сторонникам доктора Брея, открывавшим в Америке школы для черных. Дебора записала своих чернокожих слуг в одну из таких школ. После этого Франклин заявил о своей «крепнущей вере в природные способности черной расы». В написанных им в 1751 году «Наблюдениях о росте народонаселения» он резко критиковал рабство, но главным образом с экономической, а не с моральной точки зрения. Выражая симпатию филадельфийскому аболиционисту Энтони Бенезету в 1770-х годах, он соглашался, что ввоз новых рабов должен быть немедленно прекращен, но ослабил свою поддержку безоговорочной отмене рабства словами о том, что она должна произойти «в свое время». В качестве дипломатического агента Джорджии в Лондоне он защищал право этой колонии иметь рабов. Но в написанной в 1772 году статье «Дело Сомерсета и работорговля», как и в нескольких других, утверждал: один из самых тяжелых грехов Британии в отношении Америки заключается в том, что она «навязала» ей институт рабовладения.
Трансформация взглядов Франклина достигла своего апогея к 1787 году, когда он возглавил Общество Пенсильвании за отмену рабства. Его члены попытались убедить его подать петицию против рабства Конституционному конвенту, но, понимая необходимость достижения деликатных компромиссов между Севером и Югом, он предпочел не поднимать этот вопрос. Однако после конвента стал открыто высказываться на эту тему.
Одно из соображений против немедленной отмены рабства, которое до поры до времени разделял и Франклин, заключалось в том, что было бы практически неосуществимо и небезопасно освободить сотни тысяч взрослых рабов и попытаться сделать их членами общества, к жизни в котором они не готовы (в 1790 году из четырехмиллионного населения Соединенных Штатов почти семьсот тысяч составляли рабы). Поэтому филадельфийское Общество не только занималось пропагандой отмены рабства, но и старалось помочь рабам стать добропорядочными гражданами. «Рабство является таким жестоким унижением человеческой натуры, что само его искоренение, если оно не будет выполнено с должным тщанием, иногда может стать источником многих серьезных зол, — писал Франклин в ноябре 1789 года, обращаясь к населению от имени членов Общества. — Несчастный, с которым долгое время обращались как с грубым животным, слишком часто не соответствует общепринятым представлениям о человеческом существе. Цепи, сковывающие его тело, сковывают также его умственные способности и чувства к окружающим людям». Как это характерно для Франклина, он представил обществу подробный план и процедуры «улучшения условий освобождения чернокожих». План предусматривал создание комитета из двадцати четырех человек, разделенного на четыре подкомитета: