пешным экспериментам, обогатившим науку философии природы и более всего науку электричества, мало известную прежде, [он] получил настолько высокую похвалу по всему миру, что заслуживает наивысшего почета в мире литературном». С этого времени обращение «доктор Франклин» стало привычным, зачастую он сам так представлялся в обществе.
Время, проведенное в Шотландии, писал он лорду Кеймсу на пути домой, — это «шесть недель полнейшего счастья, которого я не испытывал никогда в своей жизни». Возможно, здесь небольшое преувеличение. Но после этих слов становится яснее, почему он не спешил возвращаться назад в Филадельфию[230].
И в самом деле, к началу 1760-х Франклин уже лелеял надежду, что Дебора и Салли присоединятся к нему. Теперь, понимая, что мечта поженить Уильяма и Полли Стивенсон вряд ли осуществится, Франклин задумал еще один союз выходцев из среднего класса: он хотел, чтобы Салли вышла замуж за Билли, сына Уильяма Страхана. Об этом браке он мечтал, когда Салли была еще ребенком, а Страхана он знал только по переписке.
Хотя браки, запланированные родителями, уже утратили популярность, они еще нередко случались, и Страхан предложил составить план действий, чтобы соединить детей. Франклин в качестве эксперимента передал план Деборе, предположив, что вряд ли она прельстится им:
Мы с мистером Страханом провели некоторое время наедине. Мы обсуждали данный вопрос целый вечер. Он настойчиво просил меня остаться в Англии и убеждал в необходимости вашего с Салли переезда сюда. Он предложил несколько благоприятных проектов, которые, как мне показалось, разумно обоснованы. У него очень достойная семья; миссис Страхан разумная и добрая женщина, дети воспитаны обходительными, особенно юноша, воздержанный, изобретательный и трудолюбивый, он очень подходящий человек.
В свете обстоятельств, можно не сомневаться, что мистер Страхан, являясь весьма преуспевающим человеком, будет ежегодно выделять тысячу фунтов от своих доходов на содержание семьи и выплаты всех расходов… Однако я привел ему две причины, по которым не могу рассматривать переезд сюда. Первая из них — моя любовь к Пенсильвании, а также давние друзья и связи в этих краях. Вторая — твое непреодолимое нежелание пересекать океан.
Салли было почти семнадцать, ей этот союз давал обещание комфортной жизни в элегантном и веселом кругу. Но Франклин предоставил жене принимать решение. «Я поблагодарил его за внимание, оказанное нам этим предложением, но не дал никаких надежд на возможность их переписки, — сообщил он Деборе. — Таким образом, ты вольна отвечать или не делать этого, можешь поступать так, как считаешь нужным». Не имеется ни малейшего намека на то, что госпоже Франклин понравилось это предложение[231].
Что же касается Уильяма, то здесь Франклин оказался не только плохим сватом, но и еще более неудачным образцом для подражания. Приблизительно в это время, вероятно, в феврале 1760 года, Уильям пошел по стопам своего отца, став отцом внебрачного сына, Уильяма Темпла Франклина, известного как Темпл. Его матерью, по-видимому, была уличная женщина, которая (как и собственная мать Уильяма), похоже, никогда больше не давала о себе знать. Уильям признал отцовство, но вместо того, чтобы немедленно найти себе жену и принять ребенка в свой дом (как это сделал его отец), тайно отдал сына в приемную семью[232].
Темпл впоследствии стал любимым внуком Бенджамина Франклина, который присматривал за его образованием, а затем взял под крыло как личного секретаря. Позже, когда во время Войны за независимость дед и отец оказались по разные стороны баррикад, Темпл стал разменной картой в душераздирающей борьбе за верность и преданность, в борьбе, которую выиграл Франклин, заплатив за это очень высокую цену. Но пока что он находился вне поля зрения, а Уильям наслаждался водоворотом лондонской жизни и путешествиями со своим прославленным отцом.
Самой запоминающейся стала поездка по Европе летом 1761 года. Из-за того что Британия по-прежнему находилась в состоянии войны с Францией, они поехали в Голландию и Фландрию. Франклин замечал, что религиозные обычаи соблюдались в этих краях не так строго, как в Америке. С удовольствием он наблюдал, как проходят воскресенья, то есть дни отдохновения. «После обеда люди всех сословий отправлялись на спектакль или оперу, в которых много пения, развлечений и танцев, — сообщал он другу в Коннектикут. — Я озирался в поисках наказания Господнего, но не нашел никаких признаков такового». Он с некоторой иронией решил, что это подтверждает его предположение — Бога не так тревожат удовольствия людей в день отдохновения, как считают пуритане. Счастье и достаток во Фландрии, писал он, «без малого могут навести на подозрения, что Бог меньше сердится на эти нарушения, чем правосудие Новой Англии».
Слава ученого гарантировала Франклину торжественный прием везде, куда бы он ни приехал. В Брюсселе принц Чарльз Лотарингский показал им оборудование, купленное для повторения эксперимента с электричеством, который проводил Франклин. В Лейдене состоялась встреча двух великих ученых, изучавших электричество: Франклин пообщался с Питером ван Мушенбруком, изобретателем лейденской банки. Профессор сообщил, что вот-вот собирается опубликовать книгу с информацией из письма, которое Франклин писал ему об электричестве, но, увы, Мушенбрук умер две недели спустя после отъезда Франклина[233].
Канада и империя
Франклин прервал поездку по Европе, чтобы вернуться в Лондон и поприсутствовать на коронации короля Георга III в сентябре 1761 года. По-прежнему оставаясь гордым приверженцем британской монархии, он возлагал большие надежды на нового короля и считал, что тот поможет защитить колонии от тирании хозяев.
В Америке война с французами и индейцами фактически завершилась, когда Англия и ее колонии захватили контроль над Канадой и Карибскими сахарными островами, принадлежавшими Франции и Испании. Однако после этого в Европе развернулся еще более масштабный конфликт между Британией и Францией, известный как Семилетняя война, которая продлилась до заключения Версальского мирного договора в 1763 году. Желание расширить королевскую империю подтолкнуло Франклина принять меры по убеждению британского правительства, находившегося в состоянии переговоров, не отдавать Канаду назад Франции в обмен на несколько Карибских островов. Написав анонимную статью в лондонской газете Страхана Chronicle, он воспользовался старой уловкой и в форме пародии привел десять остроумных причин, по которым Канаду следует вернуть Франции. Среди них значились такие:
Нам следует вернуть Канаду, поскольку в огромной стране, где так легко осуществлять перевозки по воде, непрерывная торговля с индейцами увеличит наши сообщения, которые и так уже слишком хороши…
Нам следует вернуть ее, чтобы благодаря увеличенным поставкам бобрового меха неотесанная секта квакеров смогла дешевле покупать широкополые шляпы.
Нам следует вернуть Канаду, поскольку так мы поскорее сможем вступить в следующую войну и получить прекрасную возможность провести еще два или три миллиона лет в Америке, в постоянной опасности стать несметными богачами.
Далее, уже в более серьезном тоне, он написал памфлет в пятьдесят восемь страниц, озаглавив его «Выгода Великобритании с учетом ее отношений с колониями», в котором настаивал, что контроль над Канадой принесет пользу Британской империи и поможет защитить американские колонии от постоянной угрозы Франции и ее индейских союзников. «Оставить французов владеть Канадой, в то время как в нашей власти устранить их, — писал он, — кажется, небезопасно и неразумно».
В памфлете он очень подробно размышлял о Канаде, но также поднял и другую, даже более важную тему: отношения между Британией и колониями. Франклин писал, по-прежнему оставаясь верным и пылким сторонником империи, «счастливым, поскольку теперь мы находимся под властью лучшего из королей». Жители колоний, настаивал он, «страстно желают славы монархии, увеличения ее власти и торговых возможностей, грядущих благосостояния и спокойствия для всех британцев». Чтобы обеспечить продолжительный покой, писал он, лучше всего наделить их безопасными и богатыми землями, чтобы колонии могли расширяться.
Франклин сформулировал свою теорию происхождения истинных причин нарастающей напряженности между Британией и колониями. Именно ее он впервые озвучил девятью годами ранее в «Наблюдениях за увеличением рода человеческого». На его взгляд, конфликты вырастали из отношения британских меркантилистов, чем-то напоминающих хозяев колонии: они рассматривали колонии только как рынок. Вследствие этого люди настроены против развития производства в колониях, против прав на самоуправление. В памфлете он допускал, что подобное отношение может и вовсе спровоцировать «будущую независимость наших колоний».
По словам Франклина, чтобы превратить Америку в цветущий край, не превращая ее в центр обрабатывающей промышленности, нужно оставить Канаду себе и таким образом гарантировать обилие земли для новых поселений. «Нет такого человека, который, имея возможность обзавестись собственным участком земли и своим трудом содержать семью в достатке, обеднеет настолько, чтобы стать производителем и работать на хозяина, — писал он. — Следовательно, пока в Америке достаточно земли, в ней никогда не будет промышленников, ни в каком количестве и виде». Таким образом, Америка, расширяющая территории, будет всегда предоставлять рынок для британских товаров.
Он также утверждал, что если Британия уйдет от «тирании и угнетения», в колониях не возникнет опасности восстания. «До тех пор пока отношение правительства будет добрым и справедливым, пока важные гражданские и религиозные права будут оставаться в неприкосновенности, подданные будут исполнительны и послушны». После чего Франклин упомянул метафору, найденную во время недавних исследований волн на воде: «Волны поднимаются только тогда, когда дует ветер».