Для Деборы принять решение в отсутствии мужа стало непосильным бременем. «Я вынуждена быть отцом и матерью, — писала она Франклину с оттенком недовольства. — Я надеюсь, что не разочарую тебя, так как поступаю в соответствии со своими трезвыми суждениями».
Несомненно, это событие должно было бы ускорить возвращение Франклина. Однако он предпочитал оставаться вдалеке. Он по-настоящему срочно начал собираться домой всего один раз — когда узнал, что его сын собрался жениться, причем именно в Лондоне. «Так как я сомневаюсь, что смогу вернуться этим летом, — писал он Деборе, — то не стану причиной задержки ее счастья, если ты считаешь партию подходящей». Позволив себе издалека побаловать свое дитя, он послал Салли вместе с письмом две летних шляпки.
Через несколько недель он разразился длинной проповедью о необходимости экономить деньги. «Не устраивайте дорогой свадьбы, — писал он Деборе, — сделайте все экономно и аккуратно, как того требуют наши сегодняшние обстоятельства». Бейч должен понять, добавлял он, что они дадут за дочерью хорошее, но не чрезмерное приданое:
Я надеюсь, его ожидания не превосходят того состояния, которым будет располагать наша дочь до нашей смерти. Я могу лишь сказать, что если он окажется хорошим мужем для нее и хорошим сыном для меня, то он найдет меня настолько хорошим отцом, насколько я могу таковым быть. Но в настоящее время — и, я полагаю, ты согласишься со мной — мы не можем сделать больше, чем в достаточной мере снабдить ее одеждой и мебелью на общую сумму не свыше пятисот фунтов.
Но затем пришли более тревожные новости. По указанию Франклина Уильям проверил финансовое положение Бейча и обнаружил, что дела у того совершенно расстроены. К тому же он узнал, что отец Маргарет Росс давно установил этот факт и не дал дочери разрешения на брак. «Мистер Бейч часто пытался обмануть его [Росса] в отношении своих денежных обстоятельств, — докладывал Уильям. — Коротко говоря, он просто искатель богатых невест, желающий поправить свои дела за счет вступления в родственные отношения с семьей, которая будет его содержать». В конце он сделал приписку: «Сожги это [письмо]». но Франклин поступил иначе.
Свадьба была отложена, а Бейч попытался объясниться с Франклином письменно. Действительно, признавался он, у него возникли серьезные финансовые проблемы, но не по его вине. Его обманным путем заставили принять на себя денежные обязательства торгового партнера, который пострадал от бойкота английских товаров, начавшегося после принятия закона о гербовом сборе[275].
«Я люблю свою дочь так же, как любой отец любит своего ребенка, — отвечал Франклин, вероятно, допуская некоторое преувеличение. — Но я уже говорил вам прежде, что мое состояние невелико и едва достаточно для меня и моей жены… Если вы не сможете убедить нас в том, что будете способны содержать мою дочь подобающим образом, то, я надеюсь, вы откажетесь от действий, которые могут иметь губительные последствия для вас обоих». Франклин написал Деборе в тот же день, сообщив, что, по его мнению, теперь Бейч должен отступить. «Недавние неудачи в делах, — писал Франклин, — вероятно, побудят его воздержаться от поспешного вступления в брак». Он предположил, что Салли, возможно, захочет побывать в Англии, где она могла бы встретиться с другими мужчинами, например с сыном Уильяма Страхана[276].
Хотя чувства Франклина совершенно ясны, его письма не содержали прямого запрета на вступление дочери в брак. Возможно, он понимал, что поскольку сам не возвращается домой для улаживания этого дела, то не имеет ни морального права, ни практической возможности отдавать на этот счет какие-либо указания.
От семьи он был отделен не только огромным расстоянием, но и эмоциональной отчужденностью.
Еще более запутало и без того непростую семейную ситуацию вмешательство миссис Стивенсон. Живя с Франклином, она считала себя духовной подругой Деборы и написала ей письмо с выражением сочувствия. Франклин, сообщала она, в скверном настроении. Уязвленная его раздражительностью, она решила утешить себя покупкой шелка и халата для его дочери, даже несмотря на то, что никогда не виделась с ней прежде. Действительно, признавалась она, ее так взволновало известие о будущей свадьбе, что захотелось купить еще больше подарков, но Франклин ей запретил. Она признавалась, что давно тоскует по возможности сесть рядом с Деборой и поболтать о всяких пустяках. «Я искренне верю, что ваше ожидание увидеть мистера Франклина время от времени становится слишком сильным, чтобы его могла вынести нежная, любящая жена»[277].
Игнорируя семейную драму в Филадельфии, Франклин в августе 1767 года отправился во Францию, чтобы провести там летний отпуск. «Я слишком долго оставался этим летом в Лондоне и теперь ощущаю потребность в путешествии для укрепления здоровья», — писал он Деборе. Его настроение было настолько мрачным, что по дороге, как он сообщал Полли, «я постоянно ввязывался в споры с хозяевами гостиниц». Франклин и его товарищ по путешествию Джон Прингл были огорчены неудобной конструкцией экипажа, не позволявшей им в полной мере обозревать окрестности. Объяснения кучера, ворчал Франклин, «заставили меня, как и в сотне других случаев, пожелать, чтобы человечество никогда не было наделено способностью к рассуждениям, так как оно плохо знает, как ею следует пользоваться».
Однако по прибытии в Париж дела пошли веселей. Он заинтересовался тем, как парижские дамы накладывают румяна, о чем предпочел подробно рассказать в письме Полли, а не своей дочери: «Вырежьте в куске бумаги отверстие диаметром три дюйма, наложите его на щеку таким образом, чтобы верхняя часть отверстия находилась непосредственно под вашим глазом, затем с помощью щеточки, смоченной в краске, закрасьте лицо вместе с краями бумаги. Когда бумага будет удалена, на щеке останется круглое красное пятно»[278].
Франклина чествовали во Франции как знаменитость. В этой стране эксперименты с электричеством назывались особым словом — franklinistes, и он вместе с Принглом был приглашен в Версаль на грандиозный couvert (торжественный ужин) с королем Людовиком XV и королевой Марией. «Он говорил с нами обоими очень любезно и весело», — сообщал Франклин Полли. Однако, несмотря на трудности в отношениях с английским правительством, Франклин подчеркивал, что по-прежнему «считает своих короля и королеву самыми лучшими в мире и самыми любезными».
Версаль, отмечал он, великолепен, но не поддерживается в должном состоянии — «местами кирпич, из которого сложены стены, искрошился, а некоторые окна разбиты». В то же время Париж обладает множеством превосходных качеств, которые казались ему очень привлекательными с учетом его любви к общественным усовершенствованиям. Улицы подметались каждый день, так что, в отличие от лондонских, «по ним приятно ходить», а вода «такая же чистая, как в самых лучших источниках, поскольку пропускается через фильтры в виде резервуаров, наполненных песком». В то время как его дочь готовилась к свадьбе в отсутствие отца, Франклин заказал себе в Париже новое платье и парик с косой, которые, как он рассказывал Полли, позволили ему выглядеть «на двадцать лет моложе». Поездка настолько укрепила его здоровье, шутил он, что «однажды я едва не начал ухаживать за женой моего друга»[279].
По возвращении из Франции Франклин быстро написал несколько очаровательных писем Полли и другим своим корреспондентам и отправил лишь короткую весточку домой. Он, по-видимому, был недоволен тем, что письма из Филадельфии содержали мало новостей о его дочери, помимо сообщений о том, что она «разочарована» необходимостью отложить замужество на неопределенный срок. В первую очередь он заверил Дебору, что «превосходно чувствует себя после возвращения из поездки», а уже затем соизволил поинтересоваться состоянием дочери.
К тому времени, хотя он об этом и не знал, Салли и Ричард сделали решительный шаг и поженились. В октябре 1767 года, как сообщалось в Pennsylvania Chronicle (новом конкуренте франклиновской Gazette), «мистер Ричард Бейч, коммерсант, проживающий в этом городе, сочетался браком с мисс Салли Франклин, единственной дочерью прославленного доктора Франклина, молодой леди исключительных достоинств. На следующий день все корабли в гавани были украшены флагами по случаю этого радостного события»[280].
Нет никаких свидетельств, что Франклин когда-либо выразил сожаление по поводу отсутствия на свадьбе своей единственной дочери. В декабре его сестра Джейн Миком направила ему письменное поздравление по случаю «бракосочетания вашей возлюбленной дочери с достойным джентльменом, которого она любит и который является единственным человеком, могущим сделать ее счастливой». Франклин ответил ей в феврале следующего года в довольно сдержанной манере: «Она доставила удовольствие себе и своей матери и, я надеюсь, будет жить счастливо, но, я думаю, перед свадьбой им следовало бы лучше подумать, как они собираются содержать свою семью»[281].
В следующие месяцы Франклин передавал приветы Деборе и Салли, но никогда не делал попыток познакомиться с Бейчем. Наконец в августе 1768 года он написал Бейчу, признав его членом семьи. «Возлюбленный сын, — многообещающе начал он, прежде чем слегка обдать его холодом. — Я полагал, что шаг, который вы осуществили, взяв на себя ответственность за семью, в то время как ваши дела выглядят столь неутешительно с точки зрения возможных средств для ее содержания, является весьма поспешным и опрометчивым». Вот почему, объяснял Франклин, он не отвечал на предыдущие письма Бейча. «Я не мог сказать ничего приятного: я не хотел писать то, что думал, не желая причинять боль там, где не мог доставить радость». Однако в конце короткого письма Франклин немного смягчался. «Время сделало меня более спокойным, — писал он. — Шлю вам наилучшие пожелания, и если вы окажетесь хорошим мужем и сыном, то найдете в моем лице любящего отца». В постскриптуме, состоявшем из одного предложения, он передавал привет Салли и сообщал, что посылает ей часы.