л, чтобы Франклин и Джексон погостили у него. Франклин оказался в затруднительном положении. «Так как это могло предоставить возможность сказать что-нибудь об американских делах, — писал он другу, — то я согласился принять приглашение». Позднее он написал сыну, что «был настроен не ехать». Но, как выяснилось, на поездке настоял Джексон, а Франклин, не найдя другого экипажа, вынужден был отправиться с ним.
Это был на удивление теплый визит. В доме Хиллсборо Франклина «задержали под тысячью любезных предлогов» почти на неделю. Министр «казался внимательным ко всему, что могло бы сделать мое пребывание в его доме приятным». Сюда входило даже «накидывание мне на плечи его плаща, чтобы, выходя на улицу, я случайно не простудился».
При обсуждении проблемы бедности в Ирландии Хиллсборо обвинил Англию в том, что она ограничивает развитие местного производства. Разве не справедливо будет сказать то же самое, спросил Франклин, о политике Англии в отношении Америки? К удовольствию Франклина, Хиллсборо ответил, что «производство в Америке ограничиваться не должно». Он даже предложил субсидировать американские шелковую и винодельческую отрасли. Ему было бы приятно также услышать «мнение и советы» Франклина о том, как создать правительство на Ньюфаундленде{62}. Не подумает ли Франклин об этом, а вернувшись в Лондон, «не поделится ли своими соображениями?» «Разве все это не кажется тебе необычным?» — писал он сыну. В письме Томасу Кашингу он предполагал, что всему этому может иметься более циничное объяснение. Поведение Хиллсборо «означало только, что, похлопывая и поглаживая лошадь, он пытается заставить ее быть более терпеливой, когда поводья натягиваются туже, а шпоры глубже вонзаются в ее бока». Или, возможно, «он почувствовал приближающуюся бурю и решил заранее уменьшить число своих врагов, которых он так неосмотрительно себе создал»[307].
Франклин прибыл в Эдинбург в субботу вечером, в штормовую погоду, и «промучался» ночь в скверной гостинице. «Но истинный христианин Дэвид Юм{63}, следуя предписаниям Евангелия, приютил странника, и теперь я живу у него», — сообщал Франклин на следующий день. Его старый друг Юм построил новый дом и был горд тем, что его повар лучше всех в Европе умеет готовить суп из бараньей головы. Разговор за столом также оказался под стать угощению: философия (Юм недавно подружился в Париже с Руссо), история и положение дел в американских колониях.
Через десять дней Франклин направился на запад в сторону Глазго, чтобы увидеться с лордом Кеймсом{64}, еще одним своим любимым шотландским философом. Кеймс также был выдающимся ботаником, выращивавшим деревья разных пород; одно из деревьев, посаженных Франклином во время этого визита, живо до сих пор. На обратном пути в Эдинбург Франклин побывал на металлургическом заводе в Карроне, где Джеймс Уатт создавал паровой двигатель, и, таким образом, смог продолжить изучение процесса индустриализации. На заводе изготавливались различные пушки, в том числе и те, которые позднее в течение нескольких лет использовались против колоний. Вес самых крупных орудий, за отливкой стволов которых они наблюдали, достигал тридцати двух тонн.
Вернувшись в Эдинбург в дом Юма, Франклин провел там еще несколько дней, наслаждаясь обществом местных интеллектуалов. Он встретился с Адамом Смитом, который, как утверждается, показал ему несколько первых глав своего сочинения «Исследование о природе и причинах богатства народов». Возможно, подозревая, что они больше никогда не увидят своего американского друга, Юм организовал прощальный обед, куда пригласил многих известных Франклину шотландских ученых и писателей, включая лорда Кеймса[308].
Встреча с Бейчем
Франклин планировал подольше остаться у Юма, но во время пребывания в его доме он получил два письма. Одно — от зятя, Ричарда Бейча. Он сообщал, что, не застав Франклина в Лондоне, отправился навестить своих родителей в городе Престоне недалеко от Манчестера. Другое — от Полли. «Мистер Бейч в Престоне, где он будет с приятными надеждами ожидать встречи с вами. Мы все были очень рады знакомству с ним». Поэтому Франклин ускорил своей отъезд в Лондон, чтобы по дороге заехать повидаться с зятем. Неудивительно, что Салли Франклин Бейч, находясь в Филадельфии, беспокоилась о том, как поладят ее муж и отец. «Если даже встреча окажется не такой сердечной, как я могла бы желать, то я все равно уверена: когда ты примешь во внимание, что это мой отец, — писала она Ричарду, — твоя доброта и твоя любовь ко мне заставят тебя постараться завоевать его уважение и дружбу». Как оказалось, ее страхи были безосновательны. «Я могу, — с радостью писал Бейч Деборе, — с огромным удовлетворением сообщить вам, что он принял меня с распростертыми объятиями и такой любовью, какой я не ожидал». Бейч был особенно рад тому, что многие говорили ему, будто он похож на Франклина, — такое откровение в дофрейдовские времена не рассматривалось как отражение предпочтений Салли при выборе мужа. «Я рад сходству с ним в любом отношении», — с восторгом сообщал Бейч.
И было от чего. Старый кудесник очаровал всю семью Бейча, особенно его мать Мэри Бейч, «величественную» и «серьезную» вдову шестидесяти восьми лет, родившую двенадцать детей. Во время пребывания Франклина в ее доме она каждый вечер вела с ним беседы до полуночи. Спустя несколько недель Франклин направил ей письмо с выражениями благодарности, корзину устриц и (будучи не в силах победить свое тщеславие) собственный портрет. Миссис Бейч переносила его из гостиной в столовую и обратно, чтобы все время держать перед глазами. «Он так похож на оригинал, что вы не представляете, с каким удовольствием мы смотрим на него, видя сходство и с моим сыном, и с вами»[309].
Бейч вернулся в Лондон вместе с Франклином, какое-то время оставался у него на Крейвен-стрит и прилагал немалые усилия, чтобы во всем угодить тестю. «Его поведение мне понравилось», — сообщал Франклин Деборе. Но его чувство к зятю было не столь велико, чтобы предложить ему помощь в получении государственной должности, например таможенного инспектора. «Я придерживаюсь того мнения, что почти любая профессия, которой обучался человек, подходит для занятия определенной должности… с учетом капризов начальства». Вместо этого он посоветовал Бейчу вернуться домой, стать коммерсантом (продающим товар только за наличные деньги) и «всегда быть рядом» со своей женой. Следует подчеркнуть, что совет исходил от человека, который прожил врозь с женой, отделенной океаном, более пятнадцати лет и всячески цеплялся за свою должность королевского почтмейстера.
Что касается Салли, то он посоветовал ей изучать бухгалтерский учет (вечная тема) и помогать мужу. «При наличии у вас магазина, если он будет располагаться там, где вы живете, ты всегда сможешь быть полезной мужу, как твоя мать мне, так как ты не лишена способностей и, я надеюсь, не слишком горда». Понятливые Бейчи поселились в конце концов в доме Деборы, открыли магазин в одном из принадлежавших Франклину зданий на Маркет-стрит и начали рекламировать продажу шелковых и других тканей «только за наличные». Когда магазин галантерейных товаров стал приносить, как жаловался Бейч Франклину, «серьезные огорчения», он был превращен в «винный и бакалейный магазин», который вскоре также стал влачить жалкое существование. Дело не в представлениях о статусе женщины с тем образованием, которое было у Салли, и не в представлениях Бейча о его долге, просто они следовали указанию Франклина не быть слишком гордыми[310].
Дебора так часто писала Франклину об их внуке Бенни, что в его ответах стала звучать нотка предостережения: «Я вижу, ты влюблена в него, и твое счастье неразрывно связано с его счастьем». Он хвалил ее за то, что она не вмешивалась, когда Салли пыталась приучать Бенни к дисциплине. «Я боялся, зная твое нежное отношение к нему, что он станет слишком избалованным и, возможно, испорченным».
Однако он иначе относился к тому, что избалованным, возможно, вырастет сын Полли Стивенсон — Уильям Хьюсон, появившийся на свет той весной. «Пожалуйста, давай ему все, что ему нравится, — писал он Полли. — Это придает [детям] довольный вид и… они становятся еще более красивыми». В том же письме он с оптимизмом отреагировал на провокационное сообщение Полли, что ее мать обрела нового друга. «Я привык иметь соперников, — писал Франклин, — и едва ли за всю жизнь имел подругу или возлюбленную, которая не нравилась бы другим так же сильно, как и мне самому».
За два года Билли Хьюсон фактически превратился в еще одного внука Франклина. Отвечая на письмо жены, рассказывавшей об их собственном внуке, Франклин писал: «В ответ на твою историю о твоем внуке я хочу рассказать тебе немного о моем крестнике. Ему исполнился двадцать один месяц, растет крепким и здоровым и начинает немного говорить и даже петь. На прошлой неделе он пробыл у нас несколько дней, сильно привязался ко мне и не соглашался садиться завтракать без того, чтобы не пойти позвать Па». Однако Франклин все же соизволил добавить, что наблюдение за Билли «вызывает у меня желание вернуться домой, чтобы поиграть с Бенни»[311].
О науке и изобретениях
Когда Франклин вылил чайную ложку масла в пруд в Клафаме и отметил, что масло покрыло площадь в пол-акра, он близко подошел к открытию, которое было сделано лишь в следующем веке: к определению размера молекул. Если бы он взял объем чайной ложки масла (2 см3) и разделил бы его на ту площадь, на которую оно разлилось (пол-акра, или 2000 м