— Ну, так что же делать? — громко спросил он у холодного ночного воздуха.
— Для начала надо слезть с этого вороньего гнезда, — посоветовал он себе. — Прежде чем ты не окоченел до такой степени, что не в состоянии будешь пошевелить рукой.
С сожалением посмотрел он последний раз на телефон и начал свой долгий спуск на землю.
Было уже почти темно, когда Лафайет спрыгнул вниз и последние десять футов пролетел по воздуху, свалившись в густой кустарник. С жадностью принюхавшись, он понял, что не ошибся, и что из города до него действительно доносился восхитительный аромат жареного лука. Он побренчал монетами в кармане. Неплохо бы было найти подходящую таверну, в которой можно было бы слегка перекусить и, может быть, выпить небольшую бутылочку вина, чтобы успокоить разгулявшиеся нервы, а затем уже осторожно порасспросить, что к чему — конечно, максимально дипломатически. Что именно он будет спрашивать, он пока еще не знал, — но уж что-нибудь придумает. Он пошел вниз по холму, чуть прихрамывая от слегка растянутой лодыжки из-за не совсем удачного падения. Что-то уж больно хил стал он с годами.
Казалось, целая вечность прошла с тех пор, когда он прыгал, как акробат, бегал по крышам, забирался по веревкам, воюя с разбойниками, усмиряя драконов, а также ухаживая и добиваясь прекрасной Дафны. При мысли о ее очаровательном личике он ощутил на мгновение какое-то щемящее чувство. Что она подумает, когда выяснится, что его нигде нет? Бедная девочка, сердце ее будет разбито, она с ума сойдет от беспокойства…
Да полно, так ли? То, как он пренебрегал ею все последнее время — ведь она может просто не заметить его отсутствия несколько дней. Возможно, в эту самую минуту ее убалтывает один из молодых придворных, которые всегда шляются по дворцу якобы для того, чтобы научиться рыцарскому поведению, а на самом дело все свое время проводят за бутылкой, игрой и с бабами…
Кулаки Лафайета сжались. Они накинутся на бедную маленькую беззащитную Дафну, как стервятники, как только поймут, что его нет. Бедная невинная девочка, она и не знает, как защититься от этих волков в овечьей шкуре. Возможно, она будет слушать все их утешения и…
— Ну, ну, хватит, — резко одернул себя Лафайет. — Дафна женщина верная, лучше не бывает, разве что чуть-чуть неосмотрительна. Но она засветит в глаз первому же ухажеру, который позволит себе лишнее! Слишком много лет она махала метлой, и удар у нее что надо, да и все последнее время она держала себя в форме: скакала верхом, играла в теннис, плавала — ведь теперь она стала аристократкой.
Лафайет вспомнил ее изящную фигурку в купальном костюме, застывшую на вышке для прыжков в бассейн…
— Я же сказал — хватит, — приказал он сам себе. — Займись-ка лучше настоящей проблемой — конечно, когда выяснишь, в чем она заключается, — добавил он.
Главная улица города была грязной, немощеной, в рытвинах дорожкой, достаточно широкой разве для того, чтобы по ней проехала телега, с кучами мусора и отбросов по бокам. В окнах виднелся тусклый свет. Один-два подозрительных местных жителя оглядели его с ног до головы из теней, прежде чем скрыться в аллеях между деревьями, еще более узких и темных, чем главная дорога. Впереди скрипела грубо намалеванная вывеска, раскачиваясь перед обветшалой дверью, находившейся на две ступеньки ниже уровня улицы. На вывеске был изображен корявый человек в серой куртке и штанах, с чугунком в руке. «ТВОЯ НИЩАЯ ДОЛЯ» — было написано грубыми готическими буквами над фигурой. Лафайет почувствовал тоску, невольно сравнивая эту унылую картину с гордым рисунком топора и дракона там, в Артезии, где он неоднократно проводил вечера с группой собутыльников… оставляя Дафну дома одну, — пришла ему в голову мысль.
— По крайней мере, надеюсь, что одну, — простонал он. — Какой я был дурак. Но теперь, как только вернусь, я займусь ею по-настоящему… — он сглотнул комок, застрявший у него в горле, и толкнул дверь.
От жаркого чада в воздухе слезились глаза. В ноздри ому ударил запах кислого пива, смешанный с дымом угля, пригоревшего картофеля и другими, еще менее приятными запахами.
Он пошел по грязному неровному полу, наклоняя голову, чтобы не удариться о низкие перекрытия, щели в котором были заткнуты мхом, к грязной стойке, за которой тоненькая женщина в сором домашнем переднике и запачканной косынке стояла спиной к нему, начищая черный от грязи котелок и что-то напевая себе под нос.
— Э-э-э… не могу ли я немного перекусить у вас? — спросил он. — Чего-нибудь простенького, скажем, дичи с артишоками и бутылочку легкого винца, хоть Пулли-фиизи, примерно 59-го…
— Ну-ну, — сказала женщина, не поворачиваясь. — По крайней мере, ты не лишен чувства юмора.
— В таком случае, хотя бы простой омлет, — торопливо исправился Лафайет. — К нему очень подойдут сыр и фрукты, я думаю, и скажем, еще кружку сладкого пива.
— О’кей. Ты своего добился. Я ужо смеюсь, ха-ха.
— Может быть, у вас найдется бутерброд с ветчиной? — сказал Лафайет с отчаянием в голосе. — Швейцарская ветчина на баварском ржаном хлебе — мое любимое кушанье…
— Сосиски и кружка пива, — отрезала женщина. — Хочешь бери, хочешь нет.
— Только, пожалуйста, жареные с корочкой, — торопливо сказал Лафайет.
— Эй, Халк! — повернулась женщина. — Зажарь-ка джентльмену сосисочку так, чтобы сгорела — это ему нравится.
Лафайет уставился на ее широкие большие голубые глаза, маленький прямой носик, непричесанные, но прекрасные белокурые волосы, выбивающиеся из-под косынки на лоб.
— Принцесса Адоранна! — вскричал он. — Как вы сюда попали?
II
Официантка бросила на Лафайета усталый взгляд.
— Меня зовут Свайхильда, мистер, — сказала она. — А как я сюда попала, это долгая история.
— Адоранна, разве вы не узнаете меня? Я же Лафайет! — его голос поднялся до визга, — Я разговаривал с вами всего лишь сегодня утром, за завтраком!
Дверь позади нее внезапно открылась с глухим стуком. Сердитое, с квадратной челюстью и правильными чертами, но небритое лицо выглянуло из нее.
— За завтраком, а? — взревело лицо. — Придется тебе объясниться по этому поводу, дрянь!
— Алан! — вскричал Лафайет. — И ты тоже!
— Ты что хочешь этим сказать — тоже?
— Я имею в виду, я думал, что я один… Адоранна и я, то есть… конечно, я не понимаю до сих пор, что она… я имею в виду, что ты…
— Опять мне изменяла, да?
Длинная мускулистая рука, принадлежавшая небритому лицу, попыталась схватить девушку, но промахнулась, так как та с неожиданной живостью отпрыгнула в сторону и схватилась за сковородку.
— Только дотронься до меня, образина, и я растоплю тот жир, которым ты пользуешься вместо мозгов! — завизжала она.
— Ну, ну, спокойнее, Адоранна, — успокаивающе произнес Лафайет. — Сейчас не время для любовных ссор…
— Любовных! Ха! Если бы ты знал, чего только я натерпелась с этим ублюдком!
Она прервала свою речь, потому что в эту минуту предмет их обсуждений выскочил из кухни, чуть не сломав двери. Она быстро отскочила в сторону, потом размахнулась тяжелой чугунной сковородкой на длинной ручке и с грохотом опустила ее на его нечесаную голову. Сделав два шага на негнущихся ногах, он сел на стойку, и лицо его оказалось в шести дюймах от Лафайета.
— Так что тебе приготовить, парень? — пробормотал он и куда-то скользнул, исчезнув из поля зрения. Девушка отложила в сторону свое грозное оружие и одарила Лафайета раздраженным взглядом.
— Чего это тебе пришло в голову дразнить его? — требовательно спросила она.
Потом она нахмурилась и внимательно осмотрела его сверху вниз.
— Да и вообще, солнышко, я тебя не помню. Ты кто? Могу поспорить, что с тобой я вообще ему никогда не изменяла.
— Неужели не помнишь? — изумленно выдохнул Лафайет. — Я хочу сказать, не помнишь, что произошло? Как вы с Аланом попали в это свиное стойло? И Дафна — вы не видели Дафну?
— Даффи? Есть тут один такой бродяга, у которого не все дома — так он заходит и клянчит выпивку. Но я не видела его уже пару недель.
— Да не Даффи, а Дафна. Это девушка — моя жена. Она небольшого роста, но не очень маленькая, вы понимаете, что я хочу сказать, с хорошей фигуркой, таким приятным личиком, темными вьющимися волосами…
— Это мне подойдет, — раздался глубокий несвязный голос откуда-то с пола. — Только вот соображу, в какую сторону тут качается палуба…
Девушка опустила ногу на лицо Халка и толкнула, пробормотав:
— Проснись, битюг.
Затем она посмотрела на Лафайета, приподняв бровь, и чуть подняла свои волосы рукой сзади. Затем холодно спросила:
— У этой твоей дамы есть что-нибудь, него нет у меня?
— Адоранна! Я говорю о Дафне — графине — моей жене!
— Ах, ну, конечно, графине, что ж, по-правде говоря, солнышко, мы сейчас мало принимаем графинь. Мы слишком заняты, пересчитывая наши жемчуга, сам должен понимать. А теперь, если ты, конечно, не возражаешь, я должна втащить этот хлам обратно на кухню.
— Разрешите мне помочь вам, — быстро вызвался Лафайет.
— Да брось ты. Я и сама с ним управлюсь.
Лафайет поднялся и перегнулся через стойку, пытаясь рассмотреть упавшего шеф-повара.
— Но с ним все в порядке?
— С Халком? Его череп не пробить и подковой, даже если она будет на ноге у лошади.
Она схватила его за ноги и попятилась сквозь дверь кухни.
— Адоранна, подождите, послушайте меня, — позвал Лафайет, перебираясь через стойку.
— Я тебе уже сказала — меня зовут Свайхильда. Что это еще за Одер и Анна?
— Неужели вы действительно не помните? — Лафайет уставился на знакомое прекрасное лицо, так непривычно выпачканное копотью и жиром.
— Я тебе все честно говорю, милый. А теперь, если ты кончил валять дурака, выметайся отсюда — мне надо закрывать харчевню.
— Разве еще не рано?
Свайхильда подняла бровь.
— У тебя есть другие предложения?
— Мне надо поговорить с вами! — с отчаянием произнес Лафайет.