Берег динозавров — страница 37 из 62

— Да-a, большой город, — с сомнением сказала Свайхильда, откинув локон волос, упавший ей на глаза. — Порт Миазм, какой он большой и величественный — я даже не ожидала.

— Гмм, — невыразительно отозвался Лафайет, ведя ее за руку к освещенному входу небольшой таверны, над которым висела засаленная вывеска «ПИЩА НА СЛАВУ».

Внутри дымной, но теплой комнаты они заняли угловой столик. Заспанный хозяин таверны молчаливо принял их заказ и ушел.

— Вот это больше похоже на дело, — со вздохом сказал Лафайет. — Мы провели тяжелую ночь, но сейчас как следует поедим горячего, потом заберемся в теплую постель — так что жаловаться не приходится.

— Большой город пугает меня, Лэйф, — сказала Свайхильда, — Он какой-то бездушный, все куда-то спешат, и нет времени на те маленькие хитрости, которые так важны для тела.

— Спешат? Да он мертв, как гробница, — пробормотал Лафайет.

— Вот возьми это место, — сказала Свайхильда. — Открыто в середине ночи. Никогда такого не видела.

— Да сейчас еще и десяти часов нет, — указал ей Лафайет. — И…

— И, кроме того, мне надо выйти, — добавила Свайхильда. — А поблизости ни одного куста.

— Для этого есть специальная комната, — торопливо сказал Лафайет. — Вон там, видишь, написано «леди».

— Ты хочешь сказать — внутри?

— Ну, конечно, ведь ты сейчас в городе, Свайхильда, тебе придется привыкать к…

— Ладно, неважно. Я просто быстро прошмыгну в аллею…

— Свайхильда! Будь любезна. В женский туалет!

— Тогда пойдем со мной.

— Я не могу — он только для женщин. Вон там другой — для мужчин.

— Это же надо! — Свайхильда с удивлением покачала головой.

— Беги скорее — наш суп принесут через минуту.

— Пожелай мне удачи.

Свайхильда поднялась с места и неуверенно двинулась вперед. Лафайет вздохнул, отвернул намокшие кружевные манжеты рукавов, вытер влажное лицо салфеткой, лежащей рядом с тарелкой, принюхался к аромату жарящегося цыпленка и лука на кухне. Его рот наполнился слюной при мысли о том, что его ожидает. Кроме нескольких кусочков салями и тарелки сомнительной свинины, которую ему подала Свайхильда, он ничего не ел с самого завтрака…

Завтрака — 10 часов и миллионы лет назад: резной столик, крытый на террасе, белоснежная скатерть, начищенное серебро, безупречный официант, наливающий легкое, как перышко, вино из замороженной и обернутой в салфетку бутылки, деликатесные ломтики ветчины со специями, пшеничный пирог со взбитыми сливками, тоненькая, как бумага, фарфоровая чашка черного кофе…

— Эй, ты! — загремел глубокий голос из другого конца комнаты, вдребезги разбивая сладострастные воспоминания О’Лири.

Он оглянулся через плечо, чтобы посмотреть, к кому это так грубо обращаются, и увидел двух высоких мужчин в голубых, отделанных болотом сюртуках, белых бриджах до колен, туфлях с пряжками и треугольных шляпах. Мужчины уставились на него от дверей таверны.

— Точно, это он, — сказал маленький, хватаясь за эфес своей шпаги, — Ох, это надо же, всю неделю за ним гонялись, а теперь награда наша, вся ваша, Снардли, только не упусти его.

Шпага со свистом вылетела из ножен. Ее владелец помахал ею О’Лири.

— Ну-ка, не двигайся с места, приятель, — сказал он стальным голосом. — Мы тебя арестуем именем герцога!

Второй мужчина в форме вынул из-за пояса длинноствольный пистолет, который почему-то ассоциировался со сценическими ковбоями, и небрежно направил его в голову О’Лири.

— Ну, мерзавец, сам пойдешь, или тебя подстрелить, как сопротивляющегося аресту?

— Вам, должно быть, нужен какой-нибудь другой мерзавец, — нетерпеливо ответил Лафайет. — Я только что прибыл сюда, и у меня не было времени нарушить ваши законы — разве что у вас есть закон, по которому нельзя дышать.

— Пока еще нет, но это мысль. Ты только посмотри, какой ты умный.

Держащий шпагу легонько кольнул Лафайета.

— Уж лучше пойдем по-хорошему, мы с Иоквелом получим одинаковое вознаграждение, что за живого, что за мертвого.

— Я своими глазами видел, что ты сделал с моими двумя приятелями, которые тоже хотели тебя арестовать, — предупредил его Иоквел. — У меня так и чешутся руки посчитаться с тобой за это, — он снял пистолет с предохранителя, и раздался зловещий щелчок.

— Да вы с ума сошли! — запротестовал О’Лири, — Я никогда не был до сих пор в этой богом забытой трущобе!

— Скажи об этом герцогу Родольфо!

Шпага еще раз больно кольнула Лафайета.

— Ишь ты, ну-ка, лапки, приятель. Ничего, ничего, нам недалеко идти.

Поднимаясь на ноги, О’Лири посмотрел в сторону женского туалета: дверь была закрыта, внутри все было тихо. Хозяин таверны, избегая смотреть ему в глаза, стоял за стойкой бара, начищая хрустальные фужеры. Лафайету все-таки удалось поймать его взгляд, и он послал глазами сигнал. Хозяин моргнул и сделал движение, как бы от дурного глаза.

— Вы делаете большую ошибку, ребята, — сказал Лафайет, в то время как острие шпаги помогало ему идти к двери. — Может, именно сейчас тот, за кем вы гонитесь, удирает со всех ног. Вашему шефу это может совсем не понравиться.

— Ты вполне нам подходишь, приятель. А теперь заткнись.

Несколько случайных прохожих с испугом смотрели, как двое полицейских вели О’Лири по узкой мощеной улице, петляющей по городу и ведущей к угрюмой башне, высоко уходящей в небо. Они прошли высокие железные ворота, охраняемые двумя часовыми в форме, такой же, как и на патрульных, пересекли большой двор и дошли до деревянной двери, освещаемой двумя фонарями. Дверь открылась в ярко освещенную комнату, степы которой были увешаны плакатами: «ИХ РАЗЫСКИВАЕТ ПОЛИЦИЯ». В комнате была деревянная скамья и стол, на котором грудой лежали какие-то пыльные бумаги.

— Гляди-ка, кто нам попался, — сказал высокий мужчина с желтоватым лицом, беря в руку гусиное перо и придвигая к себе чистый бланк. — Тоже мне умница. Ты сделал ошибку, вернувшись сюда.

— Вернувшись ку…

Резкий удар в сипну положил конец возражениям О’Лири. Его схватили за руки и протолкнули сквозь обитую железом дверь, повели по длинному коридору, заканчивающемуся лестничными ступеньками, которые вели вниз, к запаху, совсем как в домике горилл в зоопарке Сент Лу.

— Ох, нет, — запротестовал О’Лири, изо всех сил упираясь пятками. — Только не туда!

— Вот именно, — подтвердил Иоквел его худшие опасения, — До встречи, шут гороховый!

И удар ногой в то место, на котором сидят, швырнул Лафайета вперед, он полупролетел-полупрокатился вниз по ступенькам, свалившись в камеру с низким потолком, освещенную одной единственной высокой свечой. По стенам камеры стояли ряды клеток, из которых на него смотрели волосатые, похожие на звериные, лица. В другой стороне камеры сидел человек шире своего роста.

Сидел он на трехногом табурете и ковырял в ногтях шестнадцатидюймовым ножом.

— Нашего полку прибыло, — сказал он голосом, напоминающим скрежет мясорубки, перемалывающей мясо с костями. — Тебе повезло, что у нас еще есть свободное место.

Лафайет вскочил на ноги и успел пробежать вверх три ступеньки, прежде чем железный гриль с грохотом опустился вниз, чуть было не задев его пальцы ног.

— Чуть-чуть промахнулся, — сказал надзиратель. — Еще бы шесть дюймов, и мне пришлось бы соскабливать твои мозги с пола.

— Что все это значит? — спросил Лафайет ломающимся голосом.

— Спокойно, — сказал надзиратель, гремя ключами, — Ты попал обратно в кутузку, и теперь тебе уже не удастся улизнуть, когда я не смотрю.

— Я требую юриста. Я не знаю, в чем меня обвиняют, но в чем бы меня ни обвинили, я не виновен!

— Ты никогда никого не бил по голове? — осведомился надзиратель, морща лоб в притворном удивления.

— Ну, что касается этого…

— Никогда ничего не крал?

— Но не намеренно же. Эта лодка…

— Никогда никого не соблазнял? Не пробирался по ошибке в чужую спальню?

— Но я могу объяснить!.. — закричал Лафайет.

— Брось ты, — надзиратель зевнул, выбирая ключ из связки. — У нас уже был суд. Ты признан виновным по всем вопросам. Лучше поспи пару часов — ведь завтра у тебя большой день.

— Завтра? А что такое произойдет завтра?

— Да ничего особенного.

Надзиратель схватил Лафайета за воротник его куртки, окончательно пришедшей в негодность, и втолкнул в клетку.

— Ма-аленькое отрубление головы на заре, причем ты будешь играть главную роль.

* * *

Лафайет забился в угол своей клетки, делая все от него зависящее, чтобы не обращать внимания на различные боли, нытье и покалывание во всем теле, а также зуд, вызываемый жизнью насекомых, разделяющих с ним его хоромы, мышей, которые бегали прямо по ногам, тяжелого запаха и глубокого задушевного храпа остальных заключенных. Он попытался, но уже с меньшим успехом, не думать также о неприятном событии, назначенном на следующее утро.

— Бедная Свайхильда, — пробормотал он, обращаясь к своим коленям. — Она подумает, что я сбежал и бросил ее. Никогда в жизни не будет она больше доверять ни одной женской уборной. Бедная девочка, одна в средневековом адском городе, без денег, без друзей, без места, куда можно приклонить голову…

— Эй, Лэйф, — прозвучал знакомый голос из темноты позади него. — Сюда. У нас всего шесть минут, чтобы добраться до выхода у ворот, пока ночной часовой не начнет второй круг дозора.

— Свайхильда! — поперхнулся Лафайет, изумленно глядя на голову с всклокоченными белокурыми волосами, которая торчала из треугольного отверстия в задней стене камеры, — Где ты… как… что?..

— Шшш! Ты разбудишь надзирателя!

Лафайет бросил взгляд на своего тюремщика. Тот сидел, распластавшись на своем стуле, как мечтающий Будда, скрестив пальцы на необъятном животе, удобно прислонив голову к стенке.

— Я буду пятиться задом, — сказала Свайхильда. — Пойдем, нам долго ползти.

Ее лицо исчезло.

Лафайет вскочил на ноги и кинулся в отверстие головой вперед. Это был грубый каменный туннель, в котором он поместился с большим трудом. По туннелю дул холодный ветерок.