урчание Итценки. Больше здесь ничего не было. Я прошел по коридору, заглядывая в пустые комнаты. Все выдержано в традиционном стиле: стены из плит полудрагоценного камня, парчовые занавеси, ковры словно лужи огня. В одной комнате я прихватил плащ и накинул на плечи, поскольку весьма ощутимо продрог, блуждая по городу среди призраков прошлого. Затем мы поднялись по широкой винтовой лестнице, но всюду находили только опустевшие комнаты. Куда же пропали все их обитатели?
Я обнаружил музыкальный инструмент, похожий на кларнет, и взял несколько нот. По опустевшему коридору заметалось эхо, прозвучавшее печально и одиноко. Я вышел на балкон, нависающий прямо над садом, облокотился на балюстраду и уставился на яркий диск Синты. Он казался огромным, раза в четыре больше земной Луны.
— Стоило ли так далеко забираться, чтобы ничего не найти, — пожаловался я Итценке.
Она потерлась о мою ногу и утешительно вильнула хвостом. Но мне это не помогло. После долгого полета и напряженного ожидания, столкнувшись с такой действительностью, я ощутил себя опустошенным, как молчаливые залы здания.
Я присел на балюстраду, прислонившись спиной к стене, поднес к губам кларнет, принялся наигрывать мелодию и вновь испытал острый приступ ностальгии по миру, которого не знал… Я закончил и вздрогнул от постороннего звука. Из тени ко мне приближались четверо в серых плащах.
Я выронил кларнет, соскочил с балюстрады и, попытавшись попятиться, уперся в нее спиной. Четверка разомкнулась, предводитель покрутил в руках короткую дубинку и произнес какую-то тарабарщину. Я мигнул и попытался ответить подобием остроты.
Он щелкнул пальцами, и двое других придвинулись ко мне, собираясь взять под локотки. Я невольно принял боксерскую стойку, занеся кулак, но потом расслабился. В конце концов, я был всего лишь туристом по имени Дргон. Но, к сожалению, прежде чем я успел опустить руку, предводитель шарахнул меня дубинкой по затылку. Я невольно вскрикнул от боли, и в тот же момент меня скрутили. Рука онемела, я попытался пнуть одного из них своим шлепанцем, но тут же пожалел об этом: под плащами у них были бронежилеты. Предводитель что-то буркнул и показал на кошку.
Наконец я взял себя в руки, расслабился и постарался дать волю своему валлонскому «я». Вслушиваясь в ритм языка, а это был хоть и искаженный, но все-таки валлонский язык, я постепенно начинал кое-что понимать:
— …музыкант, должно быть, станет доменьером, — сказал один из них.
Общий смех.
— Ты кому служишь, дудочник? Какие у тебя цвета?
Я, старательно вывихивая челюсть, попытался примериться к их варварскому наречию. И так как оно не отличалось от того языка, который помнило мое второе «я», кое-что мне все-таки удалось.
— Я… гражданин Валлона, — с трудом выдавил я.
— Пес бесхозного ренегата? — Предводитель примерился ударить меня дубинкой. — Что у тебя за идиотский диалект?
— Я… вернулся… из далекого путешествия… — с запинками выдавил я. — Прошу… информацию… где жить.
— Ну уж где жить, мы тебе найдем, — заверил предводитель. — В бараках Рат-Гальона.
Он махнул рукой, и вокруг моих запястий защелкнулись наручники.
Предводитель повернулся и пошел прочь, меня потащили за ним. Через плечо я успел заметить, как исчез за балюстрадой хвост Итценки. Снаружи на лужайке нас поджидал длинный серый аэрокар. Они швырнули меня на заднее сиденье и уселись сами. Последний взгляд на башни Окк-Хамилота, и мы понеслись над вершинами холмов.
Плащ я потерял и теперь дрожал на холодном ветру. Конечно, я попытался прислушаться к разговорам, но от них мне легче не стало. Наручники беспрестанно позвякивали, и я понял, что эта музыка будет сопровождать меня еще очень долго. Я примчался сюда с идеалистической надеждой найти себе место в здешнем обществе. И нашел его, уж в этом-то сомневаться не приходилось.
Я стал рабом.
Глава 14
Банкет в Рат-Гальоне был в самом разгаре. Я поспешно проглотил на кухне свою порцию супа и мысленно пробежался по мелодиям, которые мне предстояло исполнить. Я находился в домене всего несколько недель, но, как ни странно, успел стать любимым флейтистом доменьера Гопа. Если и дальше продолжать с таким же успехом, то я заполучу в свое полное распоряжение комнатушку в бараках для рабов.
Сайм — кондитер — подошел ко мне.
— Сыграй-ка нам что-нибудь веселенькое, Дргон, — попросил он. — Я награжу тебя мороженым.
— С удовольствием, любезный Сайм, — отозвался я.
Быстро дохлебав остатки супа, я вынул кларнет — из полудюжины опробованных мною инструментов он нравился мне больше всего.
— Что бы ты хотел услышать?
— Одну из тех мелодий, что ты привез издалека, — крикнул Кагу, старший охранник доменьера Гопа.
Я послушно отозвался «Полькой пивной бочки», и все принялись восторженно колотить по столу. А потом Сайм преподнес мне мороженое и стоял, с удовольствием наблюдая, как я его ем.
— Послушай, а почему бы тебе не занять место старшего музыканта, Дргон? — спросил Сайм немного погодя. — При твоих способностях ты этого олуха обставишь в два счета. Тогда ты обретешь статус свободного гражданина и сможешь сидеть с нами на кухне почти как равный с равными.
Я облизал пальцы и отставил плошку.
— Я был бы рад стать равным такому прекрасному кондитеру, как ты, любезный Сайм, — сказал я, — но что может сделать раб?
Сайм озадаченно поморгал:
— Ты можешь вызвать старшего музыканта на состязание. Мы же видим, что ты превосходишь его во всем. Так что можешь не бояться за исход поединка. Победа наверняка будет за тобой.
Он оглядел присутствующих:
— Разве не так?
— Это точно, — отозвался супных дел мастер. — А проиграешь, так я готов даже лечь под плетки за тебя.
— Погодите-погодите, я что-то не поспеваю за вашими мыслями, — озадаченно заговорил я. — Ну как я могу занять чужое место?
Сайм всплеснул руками:
— Ты, наверное, действительно слишком долго путешествовал, дудочник Дргон. Да ты что, не знаешь теперешних порядков? Можно даже подумать, будто ты какой-нибудь еретик с Синты.
— Я уже рассказывал вам, что в дни моей юности все люди были свободны и император правил в Окк-Хамилоте…
— Лучше не говори о таких вещах, — вполголоса предупредил меня Сайм. — Только доменьеры помнят о своих прежних жизнях… Хотя, правда, и я слышал, что давным-давно каждый человек записывал воспоминания о своем прошлом и хранил их в безопасности. Но как ты нашел свою память, я не спрашиваю, и ты лучше молчи об этом. Доменьер Гоп ревнивый хозяин, хотя и самый благородный и щедрый лорд на свете, — добавил он поспешно, оглядывая столы.
— Ну что ж, тогда я не стану больше говорить об этом, — ответил я, — но мне действительно довелось много путешествовать, даже язык изменился, пока я отсутствовал. Посоветуй, что мне делать?
Сайм надул щеки.
— Прямо не знаю, с чего начать, — выдохнул он. — Все принадлежит доменьерам, впрочем, как и должно быть. — Он оглядел присутствующих в поисках подтверждения своим словам, и все поспешно закивали. — Люди без всякой профессии тоже являются собственностью доменьера, и это правильно, иначе они просто помрут с голоду. Если только на них не натолкнутся серые плащи. — Он сделал знак от сглаза и сплюнул. Его примеру последовали остальные.
— Владеющие мастерством относятся к свободным людям, фрименам, и зарабатывают согласно своим способностям. Вот я, например, старший кондитер доменьера Гопа, с квалификацией, соответствующей моему положению. И таким образом, здесь нет никого, кто мог бы сравниться со мной по таланту. — Он самодовольно оглядел присутствующих, не встречая возражений. — И так со всеми нами.
— А если кто-то покушается на занятое место, — вставил Кагу, — то должен пройти через состязание.
— И тогда, — продолжал Сайм, беспокойно теребя пальцами свой передник, — этот выскочка кондитер должен будет сразиться со мной в искусстве выпечки. В таком случае все здешние обитатели выступят в роли судей, и победитель станет старшим кондитером, а проигравшему достанется двенадцать ударов плеткой за дерзость.
— Но тебе бояться нечего, Дргон, — высказался Кагу, — положение старшего музыканта стоит от силы пяти ударов. Только гувернанты по своему положению ниже его среди фрименов. Да и вообще, чего бояться-то — ведь супных дел мастер вызвался принять твой проигрыш на себя.
За дверью загомонили, она распахнулась, и я, схватив свой кларнет, бросился за пажом. Доменьер Гоп терпеть не мог ждать. Пробираясь к свободному месту перед ломившимся от яств столом, я заметил, что доменьер уже поднялся от нетерпения. Слух противно резанула волынка старшего музыканта. Тощий, с вечным прищуром, он просто обожал гонять своих рабов-музыкантов. Он прыгал по кругу, с ожесточением давя на разноцветные мехи волынки. Я невольно поморщился от непрестанного завывания. Вот именно этот момент доменьер Гоп и выбрал, чтобы наконец обратить внимание на горе-исполнителя. Он подхватил тяжелую латунную кружку и замахнулся, чтобы запустить ею в старшего музыканта. Тот все-таки заметил движение доменьера и едва успел увернуться. Кружка врезалась в желтый с зелеными кисточками мех, и он лопнул с жалобным блеянием.
— Это блеяние ничуть не хуже твоей музыки! — проревел доменьер Гоп. — Сгинь, пока не призвал всех демонов с холмов. — И тут его взгляд упал на меня: — А вот и Дугон, или Диген! — воскликнул он. — Вот это настоящий музыкант. А ну-ка, сыграй нам что-нибудь веселенькое, Другой, или как тебя там, и разгони тоску, пока вино еще не совсем скисло от его паршивой музыки.
Я низко поклонился, облизнул губы и заиграл «Прыжок в час ночи» [5]. Судя по восторженному реву по окончании музыки, мое исполнение пришлось присутствующим по вкусу. Я вдохновенно исполнил «Коричневый кувшинчик» и «Жемчужное ожерелье». Гоп неистово заколотил кулаком по столу, и все наконец угомонились.
— Могу поклясться, это редчайший раб во всем Рат-Гальоне! — пробасил он на весь зал. — Не будь он рабом, я бы выпил за его здоровье!