– Не ушиблась, милая? Да как же ты так неосторожно?
Девица невнятно лепетала что-то вроде: «не волнуйтесь» и «всё хорошо», отчаянно пытаясь то ли что-то разглядеть на моём лице, то ли вообще не смотреть в мою сторону. Честно говоря, даже стало её жалко: окосеет же, если так будет продолжаться, поэтому я предложил женщинам идти в дом греться, а сам, с помощью возницы и при содействии мальчишек, принялся разбирать багаж.
Конечно, было бы проще подогнать карету прямо к крыльцу, но аллея должным образом расчищена не была, а лишний раз бряцать заклинаниями перед соседями мне не хотелось. Тем более что именно эти заклинания имели мало общего со всем известной магией. Поэтому пожитки сначала были выгружены на снег, а потом мы, закрыв ворота и отпустив возницу восвояси, принялись перетаскивать сумки и тюки в дом. Но сначала я строго спросил Содена:
– Что это значит?
– А? – Нахал прикинулся, что не понимает моих слов, и, надо сказать, ему это весьма удалось.
– Кто эта девица?
– Какая девица?
– Я с тобой разговариваю, а не со столбом! Изволь отвечать!
– А ты матушку спроси, – довольно улыбаясь, посоветовал братец.
– Я спрошу. Я всё у всех спрошу! Кто она?!
– Да не ори ты, – сморщил нос Ладар, пытающийся выбрать среди всех тюков сумку полегче. – Невеста твоя. Можно сказать, почти жена.
– Какая, к аглису, жена?
– Обыкновенная. Или ты на женщин не смотришь?
Маленький стервец! Не рановато ли ему об этом рассуждать?
– Куда я смотрю, не твоё дело! Это не имеет никакого значения!
Соден кивнул:
– Конечно, не имеет. Ты только ублажи матушку – женись, а там можешь делать всё, что хочешь.
– Почему я должен жениться?!
– Потому что все женятся, – терпеливо пояснил старший из моих братцев.
– Я не собираюсь!
– А тебе и не надо, – хмыкнул Ладар. – Тебя уже собрали.
– Да какого...
– Эй, эй! Ты куда? А сумки кто таскать будет? – Завопили оба, когда я сделал попытку отправиться на поединок с собственной матерью. Пришлось остаться и заняться переноской, которая поглотила все силы, отпущенные на негодование, так что по возвращении в дом мне уже не хотелось кричать. Мне вообще ничего не хотелось.
– Матушка, мне нужно с вами поговорить.
– Конечно, поговори, малыш!
Малыш. Двадцать пять лет и всё «малыш». Сама годится мне не в матери, а в старшие сестры, потому что родила в шестнадцать, а как считала меня маленьким, так и продолжает считать. Наверное, до самой смерти так будет. Но вот плохо ли это, быть окружённым заботой? Скорее, хорошо. Наверное. Может быть.
Она расстегнула шубу, скинула на плечи платок – на кухне тепло. И главное, пусто: мальчишки обживают свою любимую угловую комнату, гостья разбирает вещи в той, что справа от моей. В маминой. И у нас есть несколько минут для беседы.
Hevary Каула никогда не была красавицей, по мнению соседей. Невысокого роста, тоненькая, с виду болезненная, она на деле оказалась достаточно выносливой, чтобы родить и вырастить трёх здоровых сыновей. Правда, немалую роль в этом сыграл и её муж, которого выбирала для своей служанки сама повелительница: дабы избежать плохого потомства. А молоденькая девчонка, ни разу до того не влюблявшаяся, как увидела сурового солдата, так и не захотела другого. Была ли между ними любовь? Кто знает. Матушка никогда не говорила о своих чувствах, но я слышал, как она рыдала на похоронах и после. Глухо, низко, как воют звери. Именно тогда я первый раз подумал, что можно не знать красивых слов, которыми воспевают любовь, но это не способно помешать любить.
Я заглянул в тёплую зелень глаз, чуть подёрнутую пеплом грусти.
– Матушка, скажите только одно: зачем?
Каула выдернула шпильки, распустила тёмно-русую косу, ловко переплела её, перекинула на спину и только потом ответила:
– Тебе пора думать о детях.
– Скорее, Вам захотелось понянчиться с внуками... Угадал?
Матушка счастливо улыбнулась:
– Ой, ты даже не можешь представить, как мне этого хочется! И чтоб все были такие умненькие и хорошенькие, как ты. А уж я бы их нянчила... Ни минутки без присмотра не оставляла бы.
– Подождите немножко. Вон, Соден уже совсем взрослый: ещё годик-два, и приведёт в дом жену, а уж она Вам и нарожает... Сколько хотите. И умненьких, и хорошеньких.
– Я знаю, малыш.
Мамины ладони, горячие и гладкие легли мне на щёки.
– Я знаю. Но я не хочу, чтобы тебе было одиноко.
– Мне вовсе не одиноко.
– Но я же вижу, какой ты грустный!
– И когда только успеваете увидеть?
– А матери много времени не нужно, – укорила меня Каула. – Мать всегда видит, когда с её ребёнком неладно.
Видит ли? Ох, сомневаюсь. Она же сама, когда случилось непоправимое, даже бровью не повела, ни единого вопроса не задала... Неужели, притворялась? Но я бы почувствовал всё: и тревогу, и сомнения, и страх. Только ничего не было. Ничего. Кроме любви и заботы.
– Со мной всё ладно, матушка! Совсем не обязательно привозить аглис знает, кого, и пытаться подсунуть мне в качестве невесты!
Каула прикрыла глаза и качнула головой.
– Кто-то из проказников наболтал?
– О чём?
– О невесте.
– Какая разница? Вы же привезли эту девицу, чтобы меня на ней женить. Или... нет? – Добавил я, видя появившуюся на губах матушки грустную улыбку. – Хотите сказать...
– Никто не заставляет тебя жениться, малыш. Я бы никогда не осмелилась. Ты только внуков мне подари!
Докатились. Да она вообще понимает, что творит? Собирается подложить под меня девицу, чтобы я её обрюхатил? Хаос, Вечный и Нетленный! А сама девица ни голоса, ни собственных желаний не имеет? Что за дичь?!
– Матушка, Ваши старания меня несколько...
Но пока я выбирал более-менее пристойное слово для выражения своих чувств, пришла она. Хм... наложница. Будущая. Или вообще никогдашняя.
Без тёплой одежды формы девицы несколько потеряли в объёмах, но зато разница между ними стала куда заметнее, хотя талия всё же была не по-городскому плотной и сильной, а такой, как и полагается для селянки. Да и прочее... Высокая грудь, крупные бёдра – всё при всём. И платье без вычурных вышивок и ленточек только подчёркивает плавность и надёжность линий. Матушка выбирала тщательно, ничего не скажешь! Светло-русые волосы гладко зачёсаны и заплетены в толстую косу. Личико отогрелось и стало бледным, зато на нём проступили веснушки – две полянки по обе стороны от переносицы. Чётче обозначился довольно крупный рот с приятно-пухлыми губами. Помнится, по уверениям Локки, именно такие губы способны доставить мужчине... О чём я только думаю? Стоит, пожалуй, самому себе отвесить пинка, и посильнее!
Нет, она миленькая, спору нет. Но не более. Воспылать к ней страстью с первого взгляда, пожалуй, невозможно. Да и со второго не получится. Наверное. Может быть.
– Правда, у меня красивый сын? А умный какой! Такого второго ни в Энхейме не сыщется, ни по всей округе!
О, это матушка начала расхваливать товар. Чувствую себя жеребцом на рынке. Красивый, как же! Мокрый, растрёпанный и злой. А насчёт ума... Был бы умным, давно бы убедил собственную мать не вмешиваться в мои дела.
– Ну же, Ливин, ты только взгляни!
Взглянула. Глаза – как плошки с водой, только без дна, потому как ничего не выражают. Местная дурочка, что ли? Вот подвезло... Надо бы намекнуть матушке, что если хочет хороших внуков, то одного меня будет маловато: и жена нужна соответствующая.
– Красивый, правда?
Ну зачем терзать девицу? Она и так не знает, куда посмотреть, что сказать и что сделать. Не люблю насилие, особенно такое, порождённое избытком заботы. Вот только о чём матушка заботится больше: о моём счастье или о своём будущем в окружении внуков? Впрочем, что бы ни было истинной целью, во достижение её Каула проломится через что угодно. Пойдёт по трупам, только бы исполнить заветную мечту. По трупам... Надо спасать девушку.
– Ливин, Вы меня очень обяжете, если зайдёте в следующую по коридору за Вашей комнату, вытащите оттуда двух малолетних разбойников и пристроите их к делу: все сумки со съестным стоят в сенях, и нужно разложить что на ледник, что по шкафам, иначе гостинцы будут испорчены. Справитесь?
Зелёные глаза просияли пониманием.
– Как пожелаете, heve.
Или от природы голос тихий, или меня смущается. Но вроде приятный. А впрочем, какая разница? Мне же с ней не песни петь, а... Тьфу! Ну матушка, ну удружила!
– Миленькая, правда?
Ага, теперь терзать будут меня. Но я привычный к родительской опеке, сдюжу.
– Матушка, Вы...
– Она хорошая девушка, малыш.
– Я вижу.
– Она родит тебе крепких и красивых детей.
– Похоже на то.
– Она будет тебе верной и послушной женой.
– Матушка!
Каула шагнула ко мне, обхватила руками, прижала к себе и быстро-быстро зашептала:
– Ты только сразу не отказывайся, хорошо? Она девушка тихая, понятливая, без спросу и слова не скажет... Ну не хочешь жениться, не женись, кто ж принуждает? А только я без внуков скучаю. Мальчики скоро вырастут, Соден хочет, как отец, в солдаты податься, а Ладар учёным хочет быть вроде тебя... Разъедутся, разбегутся, останусь совсем одна, в пустом доме, а так хоть детишки вокруг бегать будут, плакать, смеяться... И я вместе с ними...
Плакать и смеяться. Действительно, больше ничего не остаётся. За что люблю Каулу, так это за честность: никогда не обманывала. Если чего желает, то непременно скажет. Пусть не сразу, не в первую минуту, но когда замечает укоризненный вопрос в моих глазах, сразу признается во всех грешных своих мыслях.
Хочет внуков? Что ж, похвальное желание. Немногие женщины стремятся стать бабушками, а некоторые бегут от этого всю свою жизнь, напрасно молодясь и сражаясь с неумолимым временем. А что плохого в желании увидеть продление рода своих детей? Ровным счётом ничего. Может быть, не нужно перегибать палку и силой заставлять вступать в супружество, но, честно говоря, не знаю, как бы сам вёл себя на месте Каулы. Возможно, был бы ещё суровее и непреклоннее: взял бы за ухо, да отвёл к алтарю, не спрашивая желания ни у жениха, ни у невесты...