от деда. Если они выходили на прогулку после грозы, девочка бежала впереди и убирала с дороги улиток, которых Доллар в рассеянности давил, не глядя под ноги.
И вот в возрасте девяносто одного года Доллар Казадио покинул этот мир – уже много лет как вдовец, но окруженный любовью своих родных. В течение последних, предсмертных дней дети и старшие внуки по очереди дежурили у его постели и держали его за руку. Незадолго до того, как испустить последний вздох, Доллар резко открыл глаза.
– Что такое, дедушка? – спросила Эдвидже, в тот момент сидевшая рядом.
– Какой странный сон, – сказал он и расплакался.
– Что вам приснилось?
– Тут были все наши родственники, даже те, что еще не родились…
– Что еще не родились?!
– Да, я хорошо всех их видел. И ваших детей, и детей ваших детей… – слабым голосом ответил Доллар.
– Но почему вы плачете, дедушка?
– Слишком многие из них были несчастны, все гонялись за какими-нибудь несбыточными мечтами… А еще… Господи, это было ужасно…
– Это просто из-за лихорадки, не переживайте.
– Нет, ты не поняла!.. Моя мать не смогла угадать, что нас ждет, у нее не получилось разглядеть как следует. А вот я… Теперь я знаю, что случится… Эдвидже, послушай, это очень важно…
Смерть не дала ему закончить фразу. Доллар умер в слезах, а девочке казалось, что он продолжал плакать и потом, еще довольно долго после того, как перестал дышать.
Его похоронили в семейной часовне. Родные сняли тяжелую каменную плиту, чтобы положить нового мертвеца в центральную общую могилу, где уже покоились родители Доллара, и в изумлении обнаружили, что гроб Виолки открыт: кто-то залез туда и украл ее ожерелья и кольца. Все подумали, что это отомстили цыгане, может, даже близкие родственники Виолки, которые так никогда и не смирились с тем, что она вышла замуж за гадже. Однако никто не решился произнести это вслух. В том числе и потому, что было кое-что еще, гораздо более странное: если тело Джакомо за годы превратилось в груду костей, то Виолку время будто и не тронуло. Ее черные волосы не перестали расти и теперь доходили до пят. Даже фазаньи перья были на месте. Родные положили Доллара между родителями, и пока возвращали крышку на гроб Виолки, одному из них показалось, что труп цыганки вздрогнул. Свидетель готов был поклясться, что покойная скосила взгляд в сторону единственного сына и, кажется, на миг улыбнулась ему.
1909
Семья Казадио продолжала жить в том же доме, в местечке под названием Ла-Фосса, ровно на границе Феррары и Мантуи. Полы из потертого обожженного кирпича, которые когда-то мыла Виолка, потом Доменика и наконец Анджелика, теперь старательно начищала Армида, жена Беппе – младшего сына Акилле. Она доводила их до блеска, подолгу стоя на коленях, натирая тряпкой и покрывая маслом, ловко орудуя сильными, похожими на мужские руками. Армида без остановки хлопотала по дому. Любовь в ее понимании выражалась не в ласках и поцелуях, а в конкретных делах: убедиться, что дети пошли в школу с чистыми ушами и в выглаженных фартуках; разлить по банкам абрикосовое варенье; достать теплую шерстяную одежду с приходом осени и снова убрать в дальний ящик, когда наступят жаркие дни. Только на такие вещи, по мнению Армиды, и нужно было тратить время. Она была в этом совершенно уверена, как и в том, что ей ужасно повезло выйти замуж за Беппе Казадио: хоть он и любит поворчать, но человек честный, порядочный, да к тому же еще владеет землей и скотом. В хлеву стояли две коровы и лошадь, в свинарнике – хряк и три свиноматки. В городке семья Казадио считалась зажиточной, хотя в ней было много детей и деньги в основном уходили на то, чтобы одеть и обуть их всех. Впрочем, на хлеб с маслом тоже хватало.
В те времена многие в Стеллате жили совсем бедно. Каждый год, после Дня святого Мартина, когда заканчивалась уборка урожая, те, кто не владел клочком земли, собирали вещи и готовились к отъезду. Погрузив свои скромные пожитки на тележки, они отправлялись скитаться по городам и весям в поисках хоть какой-нибудь работы на следующие месяцы. Скитальцы исчезали в тумане, хилые и вечно голодные, с рахитичными детьми и женами, что оставались без зубов уже к сорока годам.
Тогда же многие в округе эмигрировали, следуя за родственниками или знакомыми, что отправились попытать счастья за океаном. Те рассказывали в письмах, что в Америке работы полно, надо лишь засучить рукава и как следует трудиться, тогда и деньги не заставят себя ждать. Тут есть «мани», много «мани», писали они, и города с улицами широкими, словно реки, и дома высотой с башни, и звонкие трамваи, и быстрые поезда, и бульвары, полные автомобилей! А по вечерам в городах зажигают столько огней, словно каждый день Рождество.
От таких рассказов с каждым месяцем все больше жителей Стеллаты мечтало о новой жизни. Они продавали последнюю корову или мула и отправлялись в путь – хилые, полуголодные, с заплатками на штанах. На маленькой станции Стеллаты садились в поезд до Поджо-Руско, оттуда – до Милана. Сколько страхов: «А вдруг я потеряюсь, вдруг у меня украдут несчастные несколько лир, зашитых в поясе трусов? А если я не найду нужный поезд? А если не разберу названия и расписание, что написал на листочке приходской священник?» В Милане отчаянные путешественники пересаживались на поезд до Генуи, чтобы там попасть на борт какого-нибудь парохода Королевского флота и отплыть в далекую Америку. В чемоданах они увозили фотографии пожилых родителей, готовых скорее умереть от голода, чем ехать неизвестно куда, ведь жизнь в бедности им не в новинку и она уж точно не так страшна, как неизвестная земля посреди океана, одна мысль о которой повергает в ужас. Кто оставался, продолжал бороться с нашествиями вредителей, болезнями пшеницы, страхом перед сильным градом в разгар лета или разливами реки в ноябре. Любая подобная беда могла в один миг уничтожить весь годовой урожай.
В 1909 году никто в Стеллате не умер, зато священнику пришлось провести многочисленные обряды крестин, а еще больше – освящений, потому что в городке произошло невиданное количество странных событий. В течение нескольких месяцев родилось целых пять пар близнецов, на Пасху упал и разбился церковный колокол, а в Ночь святого Лаврентия кобылица в хлеву у Мариетти родила жеребенка с двумя головами.
По Стеллате поползли странные слухи.
– Слишком много добрых змей поубивали, вот мир и перевернулся с ног на голову, – шептались соседи.
– Каких еще змей? – спрашивала Армида: она была родом из-под Мантуи и не знала здешних суеверий.
В самом деле, за прошедший год целых семь змей с белым брюшком были найдены мертвыми в окрестностях. Крестьяне, которые не знали об этой легенде или не верили ей, убивали рептилий, отрезая им головы. Но большинство жителей Стеллаты, перепуганные обилием странных происшествий, теперь не забывали оставлять миску с молоком у порога.
Именно в этот год, изобильный на рождения и шутки природы, появилась на свет шестая дочь Беппе Казадио. Она родилась в августе, вышла из утробы матери ножками вперед, и когда ее поднесли к окну, перед девочкой предстал перевернутый мир: посреди лета пейзаж вокруг больше всего напоминал Северный полюс.
Когда отошли воды, Армида была в поле, собирала свеклу. Она позвала старших сыновей Неллюско и Паскуино, возившихся неподалеку, и сняла веревку с ножки Амелии, младшей дочери, которую привязывала к дереву, чтобы та не уползла куда-нибудь. Подхватив девочку под мышку, Армида, пошатываясь, направилась в сторону дома.
Жара стояла удушающая: над полями колыхались волны раскаленного воздуха, каждый вдох обжигал легкие. Внезапно огромная тень, размером в полнеба, опустилась на окрестности. Поднялся ветер. Армида с изумлением смотрела, как гнутся верхушки деревьев во внезапно сгустившейся темноте, а развешанные сушиться рубашки срываются с веревок и летят по воздуху, будто привидения. Утки и куры во дворах, хлопая крыльями, кидались врассыпную, а над полями кружили смерчи из золотистых колосьев сжатой пшеницы.
Армида добралась до дома, еле дыша под тяжестью одного ребенка в животе и второго – на руках. Боль становилась все сильнее.
Первым человеком, кто попался ей на глаза, оказалась сестра мужа Эдвидже.
– Поставь греться воду, малыш решил родиться, – сказала Армида.
Ее губы побелели, по лицу градом катился пот. Она глянула вниз и увидела, как по ногам на пол струится кровь.
– Эразмо, зови скорее акушерку Анджелину! – крикнула мать старшему сыну. – Пусть придет как можно скорее! – Потом она обратилась ко второму сыну: – Неллюско, найди отца. Он, кажется, к кузнецу пошел.
Мальчишки кинулись выполнять поручения, напуганные строгим голосом матери и видом крови.
– Тебе лучше лечь. Если хочешь, я посмотрю, как идут дела, – предложила Эдвидже: ее мать была акушеркой и кое-чему научила дочь.
– Да нет, не стоит, я подожду Анджелину. Ты присмотри за детьми, пожалуйста, – попросила Армида.
Женщины никогда особенно не ладили между собой. Когда Эдвидже появлялась на кухне, всегда с ног до головы одетая в черное и с выражением глубокой скорби на лице, Армиде казалось, будто в комнату ворвался ледяной ветер, даже если стоял разгар лета.
Тем временем, ничего не зная о том, что происходит у него дома, Беппе Казадио шел по дороге, проложенной на дамбе вдоль берега реки. Оказавшись посреди густой тучи пыли, он зажимал нос и смотрел вслед удаляющемуся автомобилю. «Фиат 1» с рокотом катился вперед, в нем ехал местный богач Самуэле Модена и его родные. Модена были евреями, и поговаривали, будто у них полно денег, причем заработанных ростовщичеством, то есть от грабительских ссуд, выданных беднякам Стеллаты. Однако это не имело ничего общего с реальным положением вещей. На самом деле Самуэле и его семья просто очень много работали, долгие годы занимаясь продажей шерсти и дорогих тканей. Они всегда выглядели элегантно: муж одевался в английском стиле, жена не выходила из дома без перчаток и вуали, сыновей они наряжали как маленьких морячков, а дочки щеголяли в кружевных платьях и атласных лентах.