– Полковник, но меня даже здесь не было во время бунта.
И полковнику ничего не оставалось, кроме как ответить:
– Если ты невиновен, Господь учтет это.
По-прежнему льет дождь. Эразмо смотрит, как унтер-офицеры раздают бутылки с крепкой настойкой. Он уже знает: алкоголем их поят, чтоб не боялись идти на смерть. Солдаты отпивают из бутылок и передают их дальше, не глядя друг на друга.
Эразмо ищет глазами своего друга. Данило двадцать два года, но он худой, как подросток, и на лице нет и следа бороды. Вчера ночью Эразмо слышал, как он плачет, но ничего не сделал. Никто ничего не сделал. Теперь он смотрит, как товарищ наполняет стакан, держа его тонкой, почти женской рукой. Он подносит настойку ко рту и выпивает залпом.
Подходят карабинеры и выстраиваются в шеренгу позади пехоты. Когда начнется атака, они будут стрелять в каждого, кто попытается покинуть строй, а солдат, которые не хотят кидаться под огонь австрийских пулеметов, хватает в каждом бою.
Данило держится рядом с Эразмо, как будто присутствие друга может защитить его и принести удачу.
Подъезжает машина. Дверца неспешно открывается, и выходит генерал.
– Боже ты мой… Похоже, дело серьезное, – шепчет кто-то.
Генерал чисто выбрит, у него светлые волосы и до блеска начищенные сапоги. Над его головой солдат держит раскрытый зонт. Голос у генерала громкий, четкий: его речь звучит властно, но в то же время тепло, по-отечески. Он говорит о мужестве, о матерях, что ждут их и гордятся, о детях, которых нужно защищать, чтобы в будущем они могли называть себя итальянцами.
– Ерунда! – тихонько заявляет Данило.
Сам он никогда не говорит о Родине, зато постоянно – о марксизме и обществе без социальных границ; говорит о богатых, которые используют бедных и посылают их на смерть, чтобы спасти свои деньги. Эразмо кажется, что Данило немного чокнутый.
– Меня никто не использует. Я работаю в кузнице, и хозяин там – мой крестный. По вечерам он играет в карты с моим отцом и никогда не забывать выдать мне жалованье вовремя. Иногда еще и на чай добавляет.
Но Данило не понимает. Он все твердит о неравенстве и о капиталах, которые промышленники приумножают в банках. Похоже, он прочитал слишком много книг и слегка тронулся умом. И чего он так взъелся на богатых, если и сам из зажиточной семьи?
Все ждут приказа атаковать. Эразмо смотрит на окопы противника. Земля такая твердая, что вода не проникает внутрь, а разливается по поверхности, словно дельта реки. Что они вообще тут делают? В этих краях даже сорняки не растут.
Предыдущей ночью Эразмо видел странный сон. В нем была женщина в ярком платье и с разноцветными перьями в волосах. Она тянула к нему руки, но он не хотел дотрагиваться до нее и все отступал. Однако наконец женщина все-таки обняла его, причем так крепко, что у него перехватило дыхание. Эразмо проснулся весь в поту, сердце бешено колотилось.
Кто-то поет вполголоса, многие молятся. Мужчины постарше целуют фотографии жен и детей. Есть и те, кто несется в нужник, расстегиваясь на ходу: когда так страшно, то и в штаны наложить недолго. Воздух тяжелый, не смолкает шум дождя. Солдаты ждут, понурив головы. И вот раздается приказ лейтенанта:
– Вперед, ребята! Да здравствует Италия!
Их пинками выталкивают из окопа с криком: «Да здравствует Италия!» Карабинеры становятся сзади, готовые стрелять в каждого, кто попытается сбежать или повернуть назад. И все несутся в атаку.
– Вперед, вперед! – кричат солдаты, ступая на покрытую водой жесткую землю, и бегут, бегут, бегут.
Они не знают куда, не знают зачем, но бегут: некоторые с пустыми руками, некоторые сжимая винтовку. Шум поднимается оглушительный, небо озаряется множеством вспышек – почти как на праздниках в детстве, когда в городе устраивали фейерверки и ночная темнота вдруг наполнялась светом. Пули свистят вокруг солдат, словно взбесившиеся птицы. Одна пролетает совсем близко от головы Эразмо и попадает в того, кто бежал рядом. Юноша наклоняется и подхватывает выпавшую винтовку. Падает еще один солдат, и еще один. Эразмо продолжает бежать. Где же Данило? Только что был здесь. Эразмо оборачивается, ища друга.
Вдруг вспышка – и все исчезает за пеленой белого света. Звуки пропадают. Как будто молния пронзила его плоть, как будто он снова потерял сознание, как бывало в детстве, на воскресной мессе, от слишком насыщенного запаха ладана. Он больше не слышит криков солдат, и даже страх больше не сжимает грудь.
На мгновение он снова видит родительский дом, лицо матери, ночную Стеллату… Прозрачные глаза Нины…
И вот вокруг темнота материнского чрева. И вот вокруг неведомая сила и музыка. И вот вселенная взрывается в его голове. Он больше не сын своего отца, не сын своей матери, не брат, не друг, не возлюбленный Нины. Это просто он. Без тела. Без сожалений. Без времени.
Беппе Казадио резко проснулся. «Матерь Божья, какой кошмарный сон!»
Тяжело дыша, он поднялся, набросил на плечи куртку и спустился на кухню. Там он открыл кран и налил себе стакан воды. Руки Беппе еще дрожали, когда он услышал какое-то движение за спиной.
– Здравствуй, папа.
Стакан выскользнул из рук Беппе и упал на пол. Беппе замер у раковины, не находя в себе сил повернуть голову, ноги едва держали. Через несколько мгновений, показавшихся ему вечностью, он наконец собрался с духом и обернулся. За спиной оказался лишь размытый силуэт, сотканный из света, но отец сразу узнал в нем сына.
– Бедный мой мальчик, – только и сказал отец сдавленным голосом.
– Не расстраивайся из-за меня. Мне теперь так хорошо, ты даже не представляешь.
Беппе почувствовал такую боль, какую никогда не испытывал раньше – всепоглощающую, безграничную.
– Что же я скажу твоей матери? – пролепетал он.
– Скажите, что никто не умеет жарить такой вкусный омлет с луком, как она, и чтобы не боялась смерти, ничего страшного в ней нет.
– Но как нам жить дальше, где взять силы?
Ответа не последовало, но Беппе почувствовал, как к нему приближается волна тепла, крепко сжимает и наполняет его грудь. Кто-то или что-то обнимал его, оставляя внутри след своей любви. Это тепло словно разлилось в его крови, добравшись до самого сердца. Потом объятие ослабло. Свет будто сжался, превратился в маленький сгусток и полетел прочь по коридору, пока совсем не исчез.
Беппе снова почувствовал холод, царивший в пустой кухне. Он попытался открыть рот и позвать сына, но смог лишь застонать. Он оперся о раковину, неподвижный, уверенный, что сердце не выдержит такой боли. Только через некоторое время Беппе нашел в себе силы вернуться в спальню.
– Армида, Армида, проснись! Эразмо ушел… – пробормотал он сквозь слезы.
– Куда ушел? – сонно отозвалась она, не открывая глаз.
– Он умер. Я только что его видел. Он сказал… Сказал передать тебе, что ему хорошо… И что никто не умеет жарить омлет с луком, как ты.
– Омлет? С тобой точно все в порядке?
– Он так сказал, а потом… Что умирать совсем не тяжело.
– Это страх шутит с тобой злые шутки, – сказала Армида, внимательно глядя на мужа.
Мало ей истории с добрыми змеями! Женщина уже слышала, что в семье Казадио иногда разговаривают с мертвецами. Беппе как-то рассказал ей о своем дедушке Долларе, который в детстве сумел пообщаться с умершим отцом, и что сам он, когда был маленьким, тоже имел такой дар. Ему было шесть лет, когда он подружился с душами Нино и Клементе – двух рыбаков, утонувших в По с полвека тому назад. Иногда мальчик сидел на берегу, а они рассказывали ему свои истории, но, когда Беппе попытался поделиться новостью с матерью, Анджелика только обругала его и сказала, что он все придумал. Так что разговоры с Нино и Клементе с тех пор он держал при себе. Потом, с годами, Беппе перестал приходить к утонувшим рыбаками и постепенно забыл об их необычных беседах.
Армида, однако, не верила всем эти россказням.
– Вот увидишь, завтра придет письмо от Эразмо, и ты успокоишься, – уверенно заявила жена. Но и ей самой не спалось в ту ночь.
Наутро Армида, казалось, совсем забыла о странном разговоре с супругом. А вот Беппе все помнил. Он точно знал, что видел, и не нуждался в подтверждениях. Когда пришла телеграмма, он передал ее жене, опустив глаза, заранее зная, каково ее содержание.
1918
Снежинка сидела за столом, болтая ногами в воздухе, и дула на горячее молоко. Двумя пальцами она сняла пенку и теперь опускала в чашку кусочки подсохшего хлеба, которые ей только что отрезала мать. Война закончилась, в камине горел огонь, а около него, свернувшись калачиком, дремала кошка. В мире царило спокойствие.
С фотографии на буфете улыбался Эразмо в военной форме.
– А что происходит с теми, кто умирает? – ни с того ни с сего спросила девочка.
На дворе стоял ноябрь, и Армида рылась в теплых свитерах старших детей, выбирая, что отдать младшим. Она замерла, опустив руки в коробку с шерстяными вещами, остро пахнущими камфорой.
– Им… хорошо. Для них больше нет ни боли, ни переживаний. Они в раю.
– А Эразмо смотрит на нас из рая?
– Конечно. И сейчас он здесь, вместе с нами.
«И что это значит?» – задумалась Снежинка. Неужели он смотрит и на то, как она ковыряется в носу или какает в ямку за домом?
– А только Эразмо на меня смотрит или все умершие родственники? – обеспокоенно спросила она.
– Да это просто так говорят! – отмахнулась Армида и вернулась к своим делам.
Наверное, это она виновата в том, что Снежинка задает подобные вопросы, подумалось матери. Армида часто водила дочь на кладбище, и, по всей видимости, вид могил слишком ее впечатлил. Хотя, с другой стороны, других детей она тоже туда водила, но только младшая потом говорила такие вещи.
На кладбище они наводили порядок в семейной часовне, а летом меняли воду в вазах и ставили туда цветы, собранные в поле. Когда Снежинка научилась читать, она стала разбирать надписи на камне: