«Это потому что он чувствует себя отвергнутым», – убеждала себя Аделе.
Шли недели, а она по-прежнему спала в одиночестве. У нее никак не получалось выкинуть из головы воспоминания о Паоло. «Я совершила ужасную ошибку», – повторяла Аделе сама себе, не зная, как долго еще Родриго будет мириться с таким положением. Но о возвращении в Италию не могло быть и речи: она сделала свой выбор, и теперь ее жизнь – в этом доме. Нужно забыть о прошлом, и чтобы это сделать, надо по-настоящему стать женой Родриго. И вот однажды вечером, после ужина, пока супруг сидел за столом, разбираясь со счетами, а сама Аделе штопала рубашку, она собралась с духом.
– Приходи ко мне сегодня, – сказала молодая жена, не поднимая глаз от работы.
Тем вечером Родриго отправился в ее комнату. Аделе ждала его, накрывшись простыней. Он сел на край кровати и разделся, не глядя на нее, а потом молча лег в постель рядом. Родриго стал касаться ее тела, не проявляя грубости, но и без малейшей нежности. Внезапно супруг схватил Аделе за волосы на затылке и заставил взглянуть на него: его лицо было напряженным, губы дрожали. Он стянул ее волосы так сильно, что ей стало больно. Это длилось лишь мгновение, потом Родриго разжал руку. Аделе не двигалась: она словно окаменела и не могла выбросить из головы взгляд супруга, полный ненависти. Родриго лег на нее сверху. Все походило на заученный ритуал. С улицы доносился шум дождя, а в глубине двора лаяли собаки.
У Снежинки начались схватки на несколько недель раньше срока. Роды были тяжелыми, и юный возраст матери создавал дополнительные трудности. Когда боль усилилась, девушку охватила паника. Она хотела убежать, и матери пришлось удерживать ее силой. В какой-то момент Армида воскликнула:
– Да куда ты собралась! Ребенок вот-вот появится! Что, хочешь посреди улицы его родить?
Но Снежинка бормотала что-то бессвязное и вырывалась с такой силой, что матери пришлось позвать на помощь Радамеса, чтобы остановить ее. Только в полночь, после двадцати трех часов схваток, родился ребенок. Его тельце было совсем худеньким, а кожа сморщенная и какого-то лилового оттенка. Малыш не плакал, только оглядывался вокруг с величайшим любопытством.
– Боже мой… У него глаза как у взрослого! – воскликнула испуганная акушерка, не зная, что больше ста лет назад другая повитуха произнесла почти точно такие же слова в этом самом доме, когда родился Доллар.
– У Снежинки был такой живот, что я думала, ребенок родится весом килограмма в четыре, а он вполовину меньше, – задумчиво сказала Армида, по своему обыкновению, сосредоточенная на земных, конкретных вещах.
– Погодите-ка… Мы тут еще не закончили, – воскликнула акушерка.
Через несколько минут на свет появился второй мальчик. На сей раз с белоснежной кожей, пухлыми щечками и весом в два раза тяжелее первого.
– Кто бы мог подумать, что они вышли из одного живота, – заметила повитуха.
Снежинка, успокоившись, улыбалась. Сладкий аромат наполнил комнату, и не пойми откуда прилетело несколько пчел.
Когда пришел момент выбирать имена, Ансельмо Мартироли захотел продолжить оперную традицию и назвать своего первого внука Набукко, а его брата-близнеца – Рудольф, как главного героя «Богемы».
– Если мы назовем его Набукко, все нас засмеют, – предупредила мужа София.
– Снежинка хотела назвать его Гвидо, – встрял Радамес. – Давайте так и сделаем, а ты, папа, выберешь имя для второго.
На том и порешили: старшему из близнецов досталось имя Гвидо, а его брату – Рудольф, который для удобства тут же превратился в Дольфо.
В день крестин устроили грандиозный праздник и выпили несколько дюжин бутылок вина. Мартироли любили шумные компании, и любой повод годился, чтобы позвать гостей. Может, именно благодаря их веселому характеру Снежинка быстро освоилась в новой семье. Если ее родители были сдержанными и серьезными, то свекор и свекровь оказались воплощением жизнерадостности и беспечности. В доме не было особенных правил и ограничений. Например, дети ели, когда проголодаются, и отправлялись в кровать, как захотят спать.
Ансельмо был красивым мужчиной: такой же высокий, как и сын, но пошире в плечах, с умным взглядом и пышными усами, которые он постоянно подкручивал пальцами. Полвека спустя его фотография напомнит внукам картинку на бутылках пива «Моретти». Ансельмо Мартироли любил жизнь, а больше всего он любил оперу, вино и постельные утехи. Он был трудолюбив и никогда не отказывался от работы, если подворачивалась возможность добыть немного денег, но вечера с друзьями в кабаке не променял бы ни на что на свете. Там он играл в карты, пел свои любимые арии, выпивал бутылку вина и пару стаканчиков бренди «Веккья-Романья», по совету одного старого лекаря, который уверял, будто этот напиток лечит проблемы с сердцем. Домой Ансельмо возвращался за полночь, когда заведение закрывалось и его практически выталкивали на улицу.
– Эй! Ну что за манеры! – возмущался Мартироли, нетвердой походкой выходя на пустую площадь.
Потом он надевал шляпу, отряхивал пиджак и направлялся в сторону дома, напевая «Вернись с победой к нам» из «Аиды».
София Мартироли все перепробовала, чтобы заставить мужа бросить пить. Мольбы сменялись угрозами, бурные ссоры – ледяным молчанием, которое могло длиться и больше недели. Бойкот мужу София всегда совмещала с категорическим отказом заниматься любовью. В такие дни вынужденного воздержания Ансельмо кружил около нее, шепча нежности и непристойные предложения. Он совершенно не мог смириться с целибатом, к которому его принуждала жена после крупной ссоры, и каждый раз в конце концов уступал, прощался с «Веккья-Романьей» и торжественно клялся, что больше никогда не притронется к вину. «Никогда в жизни!» – и София неизменно прощала его. Она отправляла детей поиграть во дворе и запиралась с мужем в спальне, чтобы отметить окончание воздержания, которое и ей самой вовсе было не по нраву. Однако порой ее собственная готовность предаваться любовным утехам вызывала в ней сомнения.
– Может, это грех? – спрашивала она порой у мужа.
– Да нет, что ты, я уверен, священники и сами этим занимаются, – хохотал Ансельмо.
Однако Софии казалось странным, что такое удовольствие никак не осуждается Богом.
– Наверное, я слишком страстная… – настаивала она.
Супруг с удовольствием хлопал ее по ягодицам и успокаивал со смехом.
К угрызениям совести из-за греха сладострастия присоединялось чревоугодие: если слабостью Ансельмо было вино, то его жена обожала вкусно поесть. София Мартироли превосходно готовила, и теперь, когда Снежинка стала помогать ей по дому, начала подрабатывать поварихой в доме семьи доктора. Ах, как же ей нравились вяленые свиные окорока, ветчины и колбасы, что свисали с потолка в кладовке! А что говорить про фокаччу с луком, свежий инжир или фрукты в сиропе? На кухне у доктора София пробовала соусы с закрытыми глазами, с таким же благоговейным выражением, как обычно принимают причастие в церкви.
Однажды хозяева подарили ей миндальное печенье для детей. София отправилась домой, твердо решив не притрагиваться к лакомству, но потом не выдержала. «Самое маленькое, только попробовать», – пообещала она себе. Она попробовала одно, потом второе, и в итоге печенья осталось так мало, что София поняла, что нести сладости детям уже бесполезно: только перессорятся, когда начнут их делить. Словом, она съела все подаренное печенье, но вечером никак не могла уснуть.
На следующее утро София поспешила на исповедь с тяжелым сердцем.
– Простите меня, святой отец, ибо я согрешила, – сказала она священнику, мучаясь угрызениями совести.
– Ох, София! Что ты в этот раз натворила?
Она сделала глубокий вдох и излила душу, покаявшись сначала в сладострастии, а потом в том, как съела печенье. Слабости Софии всегда были одни и те же, и священник привычно назначил ей то же самое наказание, что и обычно: прочитать три раза «Аве Мария» за грехи плоти и пять – «Отче наш» за чревоугодие, а также посоветовал соблюдать умеренность как на кухне, так и в постели.
1927
За несколько месяцев Аделе выучила все, что нужно знать о производстве кофе: и как бороться с вредителями, и как защитить деревья во время засухи. Теперь она знала, как отбирать лучшие плоды, как определить их зрелость по цвету и когда нужно начинать сбор урожая. Поскольку Родриго часто уезжал по делам, ей вскоре пришлось взять на себя заботы обо всем, что касалось плантации, включая выплату жалованья и наем сезонных работников.
Однако отношения между супругами не стали более теплыми. Родриго держался вежливо, но отстраненно. За исключением отдельных вспышек раздражения, он не обижал ее, но по ночам они занимались любовью без души, как будто для обоих это было лишь обязанностью. Пара сразу же начала пытаться завести ребенка, но по прошествии десяти месяцев Аделе все еще не была беременна.
– Нужно обратиться к врачу, – сказала она однажды вечером мужу.
Супруги уже записались на прием, но тут Аделе как раз обнаружила, что долгожданная беременность наступила.
Родриго на радостях приказал налить кайпириньи всем работникам плантации и был так взволнован, что не сомкнул глаз всю следующую ночь. Казалось, его характер потихоньку смягчается. Аделе все чаще замечала, что он смотрит на нее иначе, казалось, в его взгляде мелькает если не любовь, то по крайней мере нежность. Он никогда не задавал жене вопросов о ее прошлом и не спрашивал, о чем она думает, когда у нее на лице вдруг появлялось грустное, задумчивое выражение. Аделе замечала это и невольно краснела, потому что в такие моменты она думала о Паоло.
«Вот глупая!» – укоряла она саму себя. Пора уже было выкинуть из головы прежние фантазии. Она замужем, и теперь это ее мир: спокойная жизнь, совместное будущее в заботах о земле, доме и детях. Но Аделе унаследовала характер предков-мечтателей, а потому, несмотря на все усилия, никак не могла стереть из памяти воспоминания о бывшем любовнике. Долгое время она надеялась обнаружить в почтовом ящике письмо от него. Если он захочет, думалось ей, то вполне может раздобыть ее адрес. Аделе мечтала, что разлука окажется для Паоло невыносимой, что он бросит жену и поедет искать ее. Или что Родриго рано или поздно смирится с тем, что их брак не сложился, и тогда она сможет вернуться в Италию. Она подолгу предавалась подобным грезам, а потом сама корила себя за это. Скоро у нее родится ребенок от Родриго, пора перестать мечтать. Но однажды, когда Аделе вернулась домой, Нубия сообщила, что ее искал какой-то итальянец, и она сразу же подумала о Паоло.