Около двух она уложила дочку спать и сама растянулась в гамаке в тени портика. Ее уже почти было сморил сон, как вдруг раздался топот несущихся галопом лошадей. Аделе резко открыла глаза. Нубия Вергара уже распахивала ворота. Подъехавшие всадники спешились, окружили служанку и стали что-то взволнованно ей рассказывать. Аделе наблюдала за сценой издалека. Она смотрела на крестьян, на их напряженные лица. Гамак тихо качался, воздух был неподвижен. Надоедливая муха лезла в лицо.
Тишину разорвал вопль Нубии Вергары: крик, который женщина пыталась сдержать, но не смогла, был красноречивее любых слов. Аделе вскочила на ноги и бросилась к ней. Нубия пошла было навстречу, но каждый следующий шаг давался ей все труднее. Аделе спешила, Нубия замедлялась, но наконец женщины встретились и остановились одна против другой.
– Донна Адела… – служанка не нашла в себе сил договорить и закрыла лицо руками.
– Где он?
– Его везут сюда на тележке. Они говорят, что… лучше вам не смотреть на это, госпожа. У него больше нет лица. Ему выстрелили прямо в голову.
Эти слова казались бессмыслицей. Они отдавались в воздухе, не проникая в сознание Аделе. Казалось, что все это ее не касается, происходит с кем-то другим. Она так и стояла посреди двора, без выражения уставившись на Нубию. Кажется, она даже перестала дышать. Потом Аделе обняла верную служанку, как будто это ее нужно было успокоить, помочь справиться с болью, которую сама хозяйка еще не ощутила.
– Пойдем, нужно приготовить воду, чтобы омыть его, и одежду, чтобы надеть потом.
Позже, когда женщины сидели перед гробом Родриго, Аделе сказала:
– Надо найти Антонио. Он же брат и имеет право знать. Еще нужно будет поделить плантацию. Ты точно не знаешь, где он?
– Подождите минуту.
Нубия ушла в другую комнату и вскоре вернулась с конвертом в руках.
– Каждый раз, когда от него приходили письма, Родриго говорил мне их выбросить. Но одно я все же сохранила, и здесь есть адрес. Держите, оно старое, но после первых нескольких месяцев мы больше ничего не получали. Столько лет они не перемолвились ни словом, а ведь жили всего в тридцати километрах друг от друга.
– Отправь ему телеграмму от своего имени, ведь он понятия не имеет, кто я такая.
Два часа спустя Нубия диктовала сообщение сотруднице почты: «Родриго умер. Похороны пятницу два часа. Ждем вас. Нубия».
В пятницу утром, за несколько часов до начала похорон, в дверь постучали. Аделе и Нубия переглянулись, потом служанка пошла открывать.
– Элена! – Нубия обняла женщину, что стояла на пороге. – Заходите, – пригласила она. – Это синьора Аделе, жена Родриго… А где Антонио?
Гостья ничего не ответила. Она не могла оторвать глаз от Аделе.
Две женщины уставились друг на друга с удивлением и некоторым испугом: они оказались похожи, как две капли воды. Такие же голубые глаза, такая же стройная фигура и даже одинаковые светлые прядки возле лба.
Слегка оправившись от изумления, Аделе сказала:
– Извините… Заходите, присаживайтесь.
Гостья сделала несколько неуверенных шагов и медленно огляделась по сторонам – в доме, где много лет назад она должна была стать хозяйкой. Она вздрогнула и снова повернулась к Аделе и Нубии.
– Я решила приехать пораньше, чтобы поговорить с вами. Антонио умер много лет назад. Я писала вам об этом, но не получила ответа.
При этих словах у Нубии подкосились ноги, и она опустилась на стул.
– Умер… Но как?
– Попал под машину.
– Мы ничего не знали. Родриго выбрасывал ваши письма не читая.
– Я так и поняла. Когда я получила известие о Родриго, то не знала, что делать, но в конце концов решила, что должна попрощаться с ним. Могу я его увидеть?
– Пойдемте, – ответила Аделе.
Около гроба показалось, что Элена слегка колеблется.
– Лицо у него закрыто из-за того, что случилось… – пояснила Нубия.
– Да, я слышала. – Она подошла и коснулась ткани, что закрывала лицо Родриго. – Столько лет молчания и сожалений… моих и его брата.
Элена рассказала, что Антонио умер всего несколько месяцев спустя после их побега. Они собирались пожениться, но за неделю до свадьбы случилась трагедия.
– Его смерть стала наказанием Божьим. Я сразу это поняла.
Аделе смотрела на Элену и не могла не преисполниться сочувствия к ней, но больше всего ее поражало их необыкновенное сходство: и единственная светлая прядка, и глаза…
Теперь все обрело смысл: смущение Нубии в день ее приезда, изумление на лицах остальных работников, а главное, противоречивое поведение мужа… «Он женился на мне, потому что я похожа на нее», – поняла она.
Аделе вспомнила его холодность в начале их совместной жизни; то, как они в первый раз занимались любовью; взгляд, полный ненависти, что на мгновение мелькнул на лице супруга. Родриго обратил на нее всю ту гремучую смесь ненависти и любви, что всегда испытывал к Элене. «Нет, не может быть», – возразила она сама себе. Может, в первое время так оно и было, но потом все изменилось. Родриго полюбил ее, а не призрак прошлого. Но теперь мужа больше не было в живых, он не мог успокоить ее, а значит, Аделе придется всегда жить с этим сомнением в душе. Может, она так никогда и не узнала Родриго до конца, и он по-прежнему оставался таким же, как на фотографии, которую когда-то прислал ей в Италию, – с половиной лица, скрытой в тени.
Аделе не могла плакать до самого конца похорон. Она отвечала на вопросы, организовывала погребение, но делала все это машинально, так до конца и не осознавая, что произошло. Только когда священник ушел и тело Родриго упокоилось под землей, когда работники разошлись по домам и наступила ночь, которая, казалось, продлится вечно, Аделе выпустила наружу свою боль. И теперь уже не было места Богу и прощению. Ей было все равно, что убийцу ее мужа – работника, уволенного некоторое время назад, – поместили под арест. Ее душу наполнила ненависть. Она возненавидела этого человека, и Кашуэйра-Гранди, и всю страну. Без Родриго она больше не чувствовала себя дома.
Аделе потеряла интерес к делам плантации и даже, казалось, к собственной дочери. Пару недель спустя Нубия решила, что должна вмешаться.
– Девочке нужна мать, донна Адела, да и нам вы тоже нужны.
– Я хочу все продать, Нубия.
– Да что вы такое говорите?
– Найди кого-нибудь, кто купит плантацию. Я возвращаюсь в Италию. Здесь мне больше нечего делать.
– Но сейчас неподходящий момент для продажи, вы получите какие-то гроши.
– Меня интересует только, чтобы кто-нибудь позаботился о вас и о фазенде.
Разубедить ее было невозможно. Несколько недель спустя Аделе приняла предложение семьи Гуиральдес. Это были их соседи, те самые, у кого несколько лет назад Родриго выкупил часть земель в честь приезда своей итальянской невесты. Теперь они вернули себе все, что продали, вместе с основной частью владений, причем за цену в два раза ниже.
Через месяц все было готово. Не хватало только подписи Хулио Гуиральдеса на договоре купли-продажи.
Шесть лет спустя после приезда в Бразилию Аделе оказалась на террасе своего дома с собранными чемоданами и дочкой на руках. В кармане у нее лежало два билета на пароход до Европы. Ей было тридцать семь лет, но Аделе чувствовала, что жизнь для нее кончена.
Она попрощалась по очереди с каждым работником. У многих из них в глазах стояли слезы. Нубия Вергара настояла на том, чтобы проводить хозяйку на вокзал – тот самый, куда она приехала в первый раз вместе с Родриго. Багаж погрузили в повозку, Нубия щелкнула хлыстом, погоняя лошадь. Они медленно проехали через двор, по обеим сторонам которого стояли работники. Кто-то окликнул Аделе, еще раз пожелав счастливого пути, но она не обернулась. Повозка выехала из ворот Кашуэйра-Гранди и скрылась за поворотом.
Аделе следовала обратно по тому же пути, каким шесть лет назад добиралась до своего нового дома, но теперь вокруг дороги простирался пустынный, мертвый пейзаж. Они ехали мимо заброшенных плантаций, смотрели на пустые поля, на огромные костры из кофейных зерен, на черный дым, поднимающийся к небу. Многие дома стояли пустые, с распахнутыми окнами и дверьми. Огороды были засыпаны сеном, сады заросли сорняками.
Мария Лус сидела на коленях у матери. Аделе подумалось, что дочь – это все, что у нее останется от проведенных здесь лет. Ей вспомнился тяжелый период долгой болезни и слова Виолки, прозвучавшие в видении. Цыганка предсказала, что ее ждет много горя, и вот все оно пришло разом, как удар под дых. В эту секунду Мария Лус подняла голову и улыбнулась матери. Аделе почувствовала, как у нее екнуло сердце. Раньше она и не замечала, как сильно дочь похожа на своего отца. Озарение пришло, будто вспышка молнии. Аделе поняла, что нет никакого смысла в том, чтобы пытаться перечеркнуть последние шесть лет своей жизни в надежде на то, что в Италии они постепенно изгладятся из памяти. У нее есть дочь, и это дочь Родриго. Она смотрела на Марию Лус, и с каждой секундой туман рассеивался, все становилось четким и ясным. Девочка родилась в Кашуэйра-Гранди, и только на кофейной плантации она сможет сохранить память об отце. Жизнь Родриго была в запахе кофейных зерен, разложенных для сушки; в шуме водопада на вершине холма, в рассказах Нубии Вергары и песнях крестьян.
Нубия сидела рядом, крепко сжимая вожжи. Они смотрела вперед, лицо было совершенно непроницаемым.
– Сколько сейчас времени? – спросила Аделе.
– Почти шесть.
– Если мы повернем назад, успеем домой вовремя?
Служанка дернула поводья, и лошадь, громко заржав, остановилась. Солнце клонилось к горизонту, теплый свет озарял ее лицо без возраста, большие добрые глаза, черные волосы с нитями серебра.
– Вы хотите сказать, в Кашуэйра-Гранди?
– Да. Мы успеем вернуться до того, как Хулио Гуиральдес подпишет договор?
Тогда Нубия рассмеялась. Она залилась хохотом человека, невероятно довольного жизнью. Затем служанка хлестнула лошадь, направляя ее в обратный путь.