– Обязательно успеем, донна Адела, хоть бы пришлось ползти туда на коленях!
1936
Рим, 9 мая 1936 года. Еще до заката площадь Венеции наполнилась людьми. По всей стране миллионы итальянцев не отходили от радиоприемников. Без пятнадцати десять Дуче вышел на балкон и объявил неистовствующей толпе:
– Великое событие происходит на наших глазах: сегодня определяется судьба Эфиопии! – Затем он добавил: – Легионеры, поднимите флаги и оружие и всем сердцем приветствуйте возрождение Империи на судьбоносных холмах Рима по прошествии пятнадцати веков. Будете ли вы достойны ее?
Огромный хор голосов слился в едином:
– Да!
Речь длилась всего около четверти часа, но вошла в историю как одно из самых удачных выступлений Дуче.
Наиболее скептически настроенные граждане переживали, что эксцентричная колонизаторская политика Италии не доведет страну до добра. Муссолини метит слишком высоко, шептались в народе.
Реакция многих иностранных правительств, напротив, оказалась неожиданной. Поначалу Франция и Англия благосклонно отнеслись к имперским замашкам Дуче, надеясь тем самым предотвратить возможный союз Муссолини с Германией. Только некоторое время спустя Лига Наций подвергла Италию санкциям, и фашистские власти принялись еще сильнее раздувать огонь патриотизма. Итальянцы массово вступали в армию и не раздумывая откликнулись, когда Муссолини призвал женщин жертвовать Родине свои обручальные кольца. Королева Елена показала пример, одной из первых отдав свое украшение, а знаменитый комик Тото поспешил в Абиссинию поддерживать боевой дух солдат. Чтобы разжечь в народе ненависть к введенным санкциям, власти приказали выставить во всех городах плиты с надписью «Вечный позор тем, кто возжелал, содействовал и совершал ужасные преступления». Кроме того, бесчисленное множество пропагандистских открыток разлетелось по всей стране. На одной из них был изображен улыбающийся мальчик – «Сын волчицы»[11], сидящий на горшке. Рядом с ним лежал рулон туалетной бумаги, надпись на котором гласила: «Санкции».
В Абиссинии тысячи людей гибли во время вооруженных стычек с местными. Большая часть населения страдала от голода и болезней, вызванных войной. Чтобы сломить сопротивление, на территории Абиссинии распылили 350 тонн ядовитого газа – итальянское правительство признает этот факт только шестьдесят лет спустя.
В 1936 году Гвидо и Рудольф Мартироли ходили в четвертый класс. В школе учитель объяснял им, почему фашистское приветствие гораздо предпочтительнее рукопожатия и что Муссолини – спаситель Италии. В их учебнике было написано:
Глаза Дуче следят за вами. Никто не может разгадать, что скрывается в этом взгляде. Это орел, что расправил крылья и взлетает в воздух. Это огонь, что ищет ваши сердца, чтобы воспламенить их. Кто устоит перед этим горящим взглядом, мечущим стрелы? Не бойтесь, для вас стрелы превратятся в лучи радости.
– Ну что за кретины! – воскликнула Снежинка, прочитав эти строки. Затем она продолжила, обращаясь к мужу: – Ребенок, который даже не отказываясь слушаться задается вопросом «Почему?», – это занесенный кинжал. Слушайтесь, потому что вы должны слушаться… Лишь одна заповедь создала Империю: Муссолини всегда прав.
Радамес выругался, поминая недобрыми словами Дуче и его мать, но вполголоса, чтобы не услышали дети. Впрочем, в глазах фашистского режима, штрафовавшего неженатых как «намеренно чинящих препятствия деторождению», Снежинка и Радамес выглядели образцовой парой. «Маленьких итальянцев» у них было уже семеро, а Снежинке еще даже не исполнилось тридцати лет.
– Скажи ему, пусть будет осторожнее, – советовала Армида. – Не то он тебе еще десятерых заделает.
Слово «осторожнее» мать выделяла особенным тоном, подразумевавшим слишком интимные подробности, чтобы обсуждать их с дочерью. Радамес вроде и пытался «быть осторожнее», но безуспешно: каждый год у его жены снова начинал расти живот.
Для семьи настали тяжелые времена. Вот уже несколько лет, как Радамес потерял работу в пекарне: булочник мог позволить себе только одного работника на несколько часов в неделю. Некоторое время он помогал отцу с семейным хозяйством, но с такой оравой детей пришлось искать новую работу и новый дом.
Жилище нашлось неподалеку, в местечке под названием Пиластри: три убогие комнаты с утоптанной землей вместо пола, насос для воды на улице и никакого туалета, даже во дворе. Работать же получалось только летом, батраком, и получал Радамес совсем мало. Чтобы устроиться получше, многие в округе вступали в партию, но никто из детей Ансельмо Мартироли даже помыслить об этом не мог.
Снежинка, еще недавно юная бунтарка, за несколько лет превратилась в иссохшую женщину, вечно усталую и разочарованную в жизни. Ее собственная семья была если не богатой, то по крайней мере обеспеченной, а теперь муж ничего не мог ей предложить, кроме голода и бедности.
Однако Снежинка отличалась гордым характером, а потому никогда не жаловалась, особенно в присутствии родителей. Те же пытались хоть как-то ей помочь. Армида раз в неделю ходила на рынок, набирала пару сумок сухой фасоли, колбасы и лепешек, а потом садилась на велосипед и, тяжело дыша, крутила педали до самого дома дочери в Пиластри. Внуки поджидали ее на обочине дороги и, едва завидев бабушку вдалеке, кидались к ней с радостными воплями.
За прошедшие годы связь между семьями Мартироли и Казадио укрепилась еще двумя союзами. Две сестры Радамеса, Мими и Виолетта, вышли замуж за старших братьев Снежинки: Неллюско и Паскуино. Мартироли приняли оба брака с радостью: во-первых, потому что вообще ко всему в жизни относились весело и с оптимизмом, а кроме того, дочери выбрали себе мужей из хорошей семьи, владевшей землями и скотом.
Беппе и Армиду, напротив, ужасно раздражало это бесконечное смешение родственных связей. Браки сыновей были настолько похожими, что порой они путались, называя невесток не теми именами.
– Все, хватит! – сказал Беппе, обращаясь к оставшимся детям, когда семья вышла из церкви после третьего венчания Казадио – Мартироли. – Пора начать смотреть дальше собственного носа.
На этом браки между представителями двух семей завершились, но их судьбы продолжали переплетаться и в дальнейшем.
Случилось так, что старшие братья Снежинки унаследовали обширные угодья от болонских родственников – сыновей Альфонсо, – у которых не было своих детей.
Завещание в один миг превратило Паскуино и Неллюско в зажиточных землевладельцев. Однако, несмотря на неожиданную удачу, обе пары не были полностью счастливы, так как ни у той ни у другой не было детей.
Снежинка никак не могла смириться с такой несправедливостью: у кого были деньги, чтобы растить детей, не могли произвести на свет ни одного наследника, в то время как они с Радамесом каждую весну крестили нового отпрыска. Ели у них в доме лишь пустой овощной суп, кукурузную кашу с молоком да хлеб. Зимой приходилось настолько туго, что Радамес воровал дрова для печки у соседей, а младшие дети не играли на улице, потому что у них не было ботинок.
Именно тогда, в особенно тяжелый год, братья Снежинки впервые заговорили с ней о том, чтобы усыновить парочку ее детей. Как-то раз Неллюско и Паскуино появились на пороге дома в Пиластри в сопровождении своих жен. Некоторое время они кружили вокруг да около, потом наконец изложили неожиданное предложение.
– Мы видим, что вам очень тяжело, – заявил Паскуино. – Если вы отдадите двоих детей нам, то можете быть уверены, что у них будет все необходимое, а в свое время они унаследуют все, чем мы владеем.
– И они же будут не с чужими людьми! Мы их кровные дяди и тети, с обеих сторон, – поспешила добавить его жена Виолетта.
– Да что вы такое говорите! Речь о моих родных детях, – возмутился Радамес.
– Не будь эгоистом, подумай об их будущем, – тут же возразила Мими.
Наконец, Паскуино сказал открытым текстом:
– Речь не только о детях, мы и вам готовы помочь. Дадим вам денег, чтобы вы наконец съехали из этой дыры.
Тут Радамес уже не выдержал и выставил за дверь всех четверых.
Несколько месяцев он не разговаривал с сестрами и их мужьями. Снежинка изо всех сил старалась их помирить.
– Разозлиться может каждый, но обижаться – удел глупцов, – повторяла она супругу.
– Да, мы бедные, но не настолько, чтобы продавать собственных детей! Как-нибудь справимся.
– Да? А как, если все деньги, которые ты получаешь, уходят на долги с прошлого года?
– Тогда я поеду куда-нибудь на заработки, в Африку.
– Вот и отлично. Поезжай в Африку, я хоть беременеть перестану.
Он обиделся, потому что понял: жена не шутит.
В то время многие уезжали работать на строительстве дорог в Восточной Африке. Радамес поначалу скептически отнесся к этой затее, но встав перед выбором – отдать собственных детей или поехать на другой континент, – выбрал меньшее из зол и подал заявку, чтобы отправиться на два года в Абиссинию.
В день отъезда в его глазах стояли слезы. Радамес целовал детей, опечаленный мыслью о том, что младшие могут и не вспомнить его, когда он вернется.
Снежинка, напротив, выглядела совершенно спокойной. Она устала от долгов и постоянной необходимости вынашивать очередного ребенка. Любовь к Радамесу постепенно иссякла под гнетом бедности и забот о многочисленном потомстве. «Любовь придумали, только чтобы молодежи голову морочить», – говорила она. Именно это произошло с ее сестрой Аделе, а потом и с самой Снежинкой, когда в шестнадцать лет она вообразила, что Радамес – архангел Гавриил. Ее муж был добрым человеком и хорошим отцом, всегда готовым застегнуть детям пальто в морозные дни или вытереть полотенцем волосы, если они попадали под дождь. «Я вышла замуж за порядочного человека», – повторяла себе Снежинка, но чувствовала, что на этом ее чувства заканчиваются. Десять лет прошло со свадьбы, а во что она превратилась.