Муж и жена нерешительно вошли внутрь. Внезапно из часов на стене выскочила кукушка, отбивая время. Снежинка и Радамес переглянулись: эти часы на ручном заводе, как это возможно, что они до сих пор идут? Супруги осторожно двинулись вперед по залитому водой полу. Радамес остановился посреди комнаты. Рядом с ним пробежала огромная крыса, пронеслась к стене напротив и скрылась в норе – он даже не двинулся, лишь стоял и растерянно оглядывал разруху вокруг, опустив руки.
Снежинка первой пришла в себя. Она подошла к окну, сорвала с него паутину и дергала за ручку, пока створки наконец не поддались. Потом она распахнула ставни и с решительным видом повернулась к мужу:
– Ну, чего ты стоишь? Смотри, сколько работы!
На следующий вечер Гвидо и Дольфо пошли на танцы в недавно открытый клуб в Сермиде. На обоих были белые рубашки, наглаженные Снежинкой, волосы тщательно уложены бриолином.
Едва войдя в помещение, близнецы заметили двух девушек, сидевших за столиком: одна была миниатюрной брюнеткой с кудряшками и пухлыми губками, а ее подруга – повыше ростом, с дерзким взглядом – сразу привлекла внимание Дольфо.
– Мне рыженькая, тебе брюнетка. Хорошо? – предложил он.
– Просто отлично, – ответил второй.
Братья подошли к девушкам. У брюнетки были три маленьких шрамика на лбу. «Значит, это и правда она», – подумал Гвидо.
Оркестр заиграл мелодичную песню, и близнецы решили, что она прекрасно подойдет для первого танца.
Tornerai da me
perché l’unico sogno sei del mio cuor,
tornerai, tu, perché,
senza i tuoi baci languidi, non vivrò.
Ho qui dentro ancor la tua voce
che dice tremando «amor»,
tornerò perché tuo è il mio cuoooor…[16]
Дольфо обнял рыжеволосую девушку уверенно, но мягко. Она очень ему понравилась, и он совершенно не хотел отпугнуть ее излишней дерзостью. Когда они закружились в танце, Дольфо овладело незнакомое, необыкновенно волнующее чувство, которого он ранее никогда не испытывал. Юноша закрыл глаза и подумал о том, как приятно пахнут волосы незнакомки: пудрой и лавандой. Когда мелодия закончилась, рыжая красотка хотела вернуться за столик, но Дольфо удержал ее за руку.
– Куда ты? Я не дам тебе сбежать.
– Ты мне три раза на ногу наступил. Хватит на сегодня!
– Вообще-то, по правде говоря, это ты мне на ногу наступила.
– Неужели? Ну, тогда пригласи кого-нибудь, кто танцует лучше меня.
– Но мне нравишься ты, хоть и танцуешь как бегемот.
– Ну ты и нахал!
– Как тебя зовут?
– Тебе какое дело?
– Раз уж мы должны пожениться и родить как минимум четырех детей, было бы неплохо узнать твое имя.
– Да-да, вот только тебя я и ждала.
– Давай так: танцевать я с тобой больше не буду, но раз ты настаиваешь, можешь купить мне что-нибудь выпить. Меня зовут Дольфо, – заявил он, протягивая руку.
– Я Зена, – со смехом отозвалась девушка. – Но это ты купишь мне выпить.
Когда мелодия стихла, брюнетка, с которой танцевал Гвидо, тоже хотела вернуться на свое место.
– Вы не сказали мне, как вас зовут, – задержал ее юноша.
– Эльза.
– А я вас знаю.
– Не думаю.
– Вы же из Капосотто?
– Да…
– Живете в имении за церковью, такой желтый дом с двумя башенками?
– Вы откуда знаете?
– Я был у вас дома во время войны…
– У меня дома?
– Да, мы хотели отобрать свинью.
Поначалу девушка совершенно не обрадовалась этой новости, но в конце концов, по всей видимости, решила оставить инцидент в прошлом, так как год спустя она благополучно вышла за похитителя свиней замуж.
Это был счастливый вечер для близнецов: не только Гвидо встретил свою будущую жену, но и Дольфо, на два месяца позже брата, женился на Зене.
Оба они переехали жить в Капосотто, откуда были родом их супруги, и в октябре 1947 года у Гвидо и Эльзы родилась дочь. Прадед Ансельмо сразу же предложил назвать ее Аида, но получил в ответ возмущение Эльзы, которая хотела выбрать какое-нибудь модное имя. Наконец сошлись на Норме – тоже из оперы, но в то же время имя бабушки по материнской линии.
Жена Дольфо тоже ждала ребенка и должна была родить в скором времени. Ее беременность протекала странно. В последние месяцы Зена не чувствовала движений ребенка. Живот рос, тошнота не давала покоя, но не слышно было ни единого толчка. Она боялась, что малыш умер в утробе, однако на каждом осмотре врач успокаивал ее.
– Сердце ребенка бьется, ваш живот растет. Наверное, он просто соня.
Зена все равно продолжала беспокоиться. Она знала, что у беременных часто возникают неожиданные желания, однако ее были уж совсем странными. Например, ей вдруг безумно захотелось приготовить и съесть дикобраза, а в другой день она ни с того ни с сего кидалась делать отвар из каких-то кореньев, найденных в поле. С приближением родов странных происшествий становилось все больше. Однажды Зена сидела во дворе и ощипывала курицу, как вдруг поднялся сильный ветер, и вокруг нее закружился целый смерч из перьев. На мгновение женщине стало нечем дышать, но ураган почти сразу же прекратился, вот только когда Зена вынула перья из волос, наряду с белыми куриными обнаружила несколько более крупных и ярких, больше всего похожих на фазаньи.
Как-то ночью Дольфо приснился странный сон. В темный зимний вечер он стоял на обочине дороги и вдруг увидел цыганскую телегу. Повозка тяжело катилась, наклоняясь то вправо, то влево, в ней копошилось множество детей. На землю то и дело падали какие-нибудь кастрюли и сковородки, а порой и несчастные малыши вывались из телеги. Днем это было бы не так страшно, потому что цыган, управлявший повозкой, сразу бы остановился подобрать утварь и сопляков, но ночью потери тут же скрывались во тьме. На крутом повороте телега особенно опасно наклонилась, и сверток упал к ногам Дольфо. Он подобрал его и в свете луны, неожиданно выглянувшей из-за облаков, увидел очаровательную новорожденную девочку – голую, пухленькую, с огромными глазами и копной волос цвета воронова крыла. Дольфо почувствовал, как волна любви наполняет его грудь, и спрятал малышку под плащом, намереваясь отнести домой.
Его разбудила Зена, проснувшаяся на мокрых простынях.
– Начались роды! – сообщила она мужу.
Через несколько часов родилась девочка с ярко-голубыми глазами и иссиня-черными волосами. Дольфо в изумлении смотрел на нее. Насколько он знал, еще ни разу в его семье не смешивались черты двух ветвей: все новорожденные безошибочно делились на мечтателей с голубыми глазами и светлой кожей и прорицателей из цыганской линии с темными глазами и черными волосами. То, что два рода наконец смешались в одном ребенке, показалось Дольфо хорошим знаком. Он погладил дочь по щеке и вспомнил странный сон, увиденный прошлой ночью: малышка из свертка, что в видении упал ему под ноги, как две капли воды походила на новорожденную. Дольфо подумал и объявил:
– Назовем ее Доната, потому что она дана нам как дар небес.
Снежинка тоже поразилась, когда увидела внучку. Она долго смотрела на Донату и думала: «Как странно, до сегодняшнего дня две ветви никогда не смешивались. Что бы это значило?»
Дочка Дольфо росла крепкой и с сильным характером. Играм для девочек она предпочитала мальчишеские забавы: соревноваться в меткости, пытаясь закатить в лунку стеклянный шарик, или бегать наперегонки по дороге вдоль берега реки. В четыре года она постоянно торчала в мастерской автослесаря Мелампо, открытой напротив их дома в Капосотто. Доната быстро выучила названия частей двигателя и каждый раз, когда возвращалась домой перепачканная машинным маслом, уверяла, что, когда вырастет, станет механиком, как и ее старший друг. Дольфо смеялся, а Зена изо всех сил пыталась убедить дочь, что это неподходящее занятие для девушки и что отстирывать платья от масла ужасно тяжело. На каждое Рождество ей дарили кукол, но Доната на них и не глядела.
Снежинке внучка напоминала ее саму в детстве – в те времена, когда она ругалась с матерью, чтобы та отпустила ее купаться в По вместе с соседскими мальчишками. Бабушке нравились смелость и решительность Донаты, но в то же время она нередко ловила себя на мысли, что рано или поздно девочка непременно попадет в какой-нибудь переплет.
Что же касается Нормы, то Снежинке сразу стало ясно: она пошла в породу мечтателей. Достаточно было посмотреть на то, как малышка еще прежде, чем научиться говорить, следила огромными голубыми глазами за тенями на потолке, и смеялась, и хлопала в ладоши.
– Будь осторожна, следи, чтобы она росла без лишних фантазий, – сказала однажды свекровь Эльзе.
– А что плохого в фантазиях?
– Потом дети вырастают, и иллюзии вырастают вместе с ними. Нашей семье мечты принесли немало бед, – отрезала Снежинка.
Когда Норме исполнилось три года, Гвидо подарил ей альбом и цветные карандаши. Девочка начала рисовать, и с тех пор ее было не остановить. Когда карандаши закончились, отец купил ей пастельные мелки. Норма без устали заполняла яркими картинками все, что только попадалось ей под руку: альбомы, тетради, газетные страницы… Потом, к великому неудовольствию матери, перешла на стены кухни и спальни.
Воспитательницы в детском саду заметили ее талант и всячески поддерживали интерес девочки к рисованию. Гвидо не мог нарадоваться на Норму, но когда Снежинка узнала об этом увлечении, то сочла его опасным:
– Если ты сейчас ее не остановишь, твоя дочь плохо кончит, – твердила она сыну.
Однако девочка продолжала рисовать на любой доступной поверхности, и родителям ничего не оставалось, кроме как смириться.
Их дом превратился в волшебное царство: со всех сторон обитателей окружали странные, а порой и немного пугающие картинки. Они ужинали в компании драконов и фей, спали рядом с вулканами и огненными закатами, ходили по звездам и пылающим кометам. Гвидо и Эльза чувствовали себя как во сне, когда разглядывали фантастические пейзажи или шли по коридору, покрытому граффити, загадочными символами и великолепными горными видами – непривычным зрелищем для Мантуанской равнины, где самой высокой точкой была дамба у берега реки По.