Настал момент отвезти Норму к бабушке. Все трое залезли на «Ламбретту», одолженную у соседа-слесаря Мелампо: девочка впереди, на ногах, потом Гвидо, а на пассажирском сиденье Эльза, боком, с чемоданом дочки на коленях.
Снежинка увидела семейную процессию в окно и быстро поднялась по ступенькам на дорогу.
– Норма, иди сюда, поцелуй бабушку, – сказала она, беря на руки внучку.
Сын и невестка обменялись с ней несколькими фразами и заторопились в обратный путь. Эльза попрощалась с дочерью.
– Слушайся бабушку с дедушкой и не заставляй их волноваться, поняла? Я скоро вернусь и привезу тебе вот такую огромную куклу, совершенно новую.
Потом отец поцеловал девочку, и родители нетвердым шагом двинулись к «Ламбретте». Норма смотрела, как Гвидо ударил ногой по пусковой педали, и мопед двинулся. От покрытой гравием дороги поднялось облако пыли.
– Мы скоро вернемся! Веди себя хорошо! – кричала мать.
На Эльзе было серое пальто, а на голове – платок с розовыми и голубыми цветами, завязанный под подбородком. Норма подумала о том, какая же она красивая. Но мать уехала. Да, она обещала вернуться за дочкой, однако Норма не знала, стоит ли этому верить. Девочка посылала воздушные поцелуи, но они не долетали до матери – они предавали ее, так же как предал отец, решивший бросить ее здесь одну. Норма смотрела, как родители скрываются за поворотом дороги, и думала о том, что, скорее всего, больше никогда их не увидит.
Вечером девочка съела суп, сделала уроки и уселась рисовать. Она полностью погрузилась в свои чудесные картинки, пока бабушка силой не отобрала у нее бумагу.
– Все, хватит. Пора идти спать, – резко сказала Снежинка.
Теперь, раз уж Норма будет жить у нее, бабушка твердо решила вернуть внучку в реальный мир. А то что вздумала, художницей решила стать! «Да уж, и с голоду потом помереть…» – мысленно прибавляла она. Вот почему в первый же вечер Снежинка отобрала у девочки альбом и карандаши и сказала пойти помолиться вместе с ней.
Радамес, сидевший за столом, на миг оторвался от газеты «Унита» и проворчал, что ни к чему забивать голову девочки религиозными бреднями и чтобы жена оставила ее в покое. Но Снежинка и слушать ничего не хотела. Она отвела Норму в спальню и начала читать «Ангела Господня», но девочка, вместо того чтобы присоединиться, залезла под одеяло и обиженно отвернулась. Бабушка поцеловала ее волосы и вышла из комнаты.
Вернувшись на кухню, она наткнулась на неодобрительный взгляд мужа. Снежинка попыталась не обращать на него внимания, но Радамес заговорил:
– Сегодня был тяжелый день. Не стоило отбирать у нее карандаши.
– Это для ее же блага.
– Ерунда! Просто ты с годами стала вредной брюзгой.
Снежинка почувствовала, как у нее перехватило дыхание.
– Ты так и не простил мне, что мы больше не спим вместе.
Радамес ничего не ответил.
– У тебя ведь есть любовница, – продолжила она. – Я уже много лет знаю.
– Это лишь следствие твоего решения.
Довольно долго никто не произносил ни слова. Потом Снежинка сказала:
– Спрашиваю тебя один-единственный раз: ты хочешь уйти к ней?
Радамес опустил голову. Казалось, он собирается с духом, чтобы ответить.
– Нет, – выдавил он наконец.
С того вечера Снежинка больше никогда не поднимала этот вопрос.
Сжавшись в комок под одеялом, Норма все никак не могла заснуть. Обхватив руками колени, она изо всех сил старалась сдержать слезы. Ей было холодно. Девочка не плакала, но лежала без сна до тех пор, пока часы на колокольне не пробили два раза.
Когда Норма открыла глаза, уже наступило утро. Она не сразу поняла, где находится, а потом неподвижно лежала в кровати, дыша тихо-тихо. Девочка слушала, как дождь стучит по оконному стеклу, по гравию на дороге, по всему вокруг. Она опустила веки, безуспешно пытаясь вернуться в блаженное забытье. Дождь все шел и шел. Норме казалось, что он не закончится никогда.
1954
Эльза и Гвидо приехали в Виджу в темноте. Только что прошел снегопад, и все вокруг покрылось белой пеленой. Белыми были ветви елей, и деревья в садах, и булыжники мостовой, и статуя Гарибальди; снег лежал и на площади перед церковью, и на холмах вокруг.
Это был городок с тремя тысячами жителей: небольшое скопление старых каменных строений, узких переулков и закрытых двориков, в которые редко заглядывало солнце. Люди здесь жили замкнутые, привыкшие работать на скудной, неплодородной земле и разговаривать только по делу. В начале двадцатого века чистый воздух и красивые холмистые пейзажи привлекли в Виджу зажиточных жителей Милана, которые принялись строить элегантные виллы в стиле либерти и проводить здесь лето. После войны, однако, миланцы в большинстве своем стали предпочитать отпуск на море, а городок превратился в удобное место жительства для тех, кто приезжал искать работу в соседней Швейцарии. Очень скоро сюда перебралось немало крестьян из бедных регионов страны, которые резко меняли образ жизни и отправлялись работать на многочисленных стройках кантона Тичино, или укладывать асфальт на швейцарских дорогах, или шить рубашки на текстильных заводах в Стабио, Ардзо и Мендризио. Они жили между двух миров и двух валют: получали зарплату в швейцарских франках, а тратили в итальянских лирах. На работу мужчины ездили на мопедах, на «Ламбретте» или «Веспе», а женщины каждое утро переходили границу пешком, благо Виджу от Швейцарии отделяли всего три километра. Попав в другое государство, они расходились по фабрикам, где учились пришивать воротники и манжеты, кроить подкладку для пиджаков или собирать часы или какие-нибудь механизмы для бурно развивавшейся промышленности.
Первое время Гвидо и Эльзе в Виджу пришлось непросто. Зена подыскала для них пару комнат, где еле-еле разместилась мебель, приехавшая на грузовике.
– Знаю, квартира так себе, но здесь новые люди приезжают каждый день, и найти жилье все сложнее, – объяснила она, заметив обескураженное выражение лица Эльзы.
Жилище представляло собой две комнатушки одна над другой, в старом доме с длинными балконами на несколько квартир. На первом этаже предполагалась кухня, но всю обстановку в ней составляла каменная мойка и кран с холодной водой. Стены были влажными от вечной сырости, а единственное окно выходило во двор, куда почти никогда не проникало солнце. Спальня находилась этажом выше, и здесь тоже стоял вечный полумрак: солнечные лучи пробивались через два крохотных окна лишь на пару часов в день. Туалет стоял на улице: вонючая постройка, которой пользовался весь двор. Уже будучи взрослой, Норма нередко вспоминала, как в те времена вечно терпела до последнего, чтобы как можно реже видеть отвратительных червей, что регулярно вылезали из сливного отверстия, несмотря на целые ведра дезинфицирующих средств, которые отправляла в канализацию ее мать. Словом, жилище казалось жалким даже для тех, кто привык к бедности, но Гвидо и Эльза были молоды и решительно настроены идти к лучшему будущему.
– Работы здесь сколько захочешь. Вот увидите, за неделю вы оба устроитесь, – сказала Зена, стараясь поддержать подругу.
Гвидо и Эльза провели первую ночь в новом доме, кое-как устроившись на двух матрасах прямо на кухонном полу. В комнате было ужасно холодно, и, чтобы согреться, они положили под одеяло грелку, которую привезли из Капосотто: деревянный ящик со сковородкой с раскаленными углями внутри. У Эльзы разболелся зуб, и она всю ночь не сомкнула глаз, а на следующее утро потратила единственные десять тысяч лир, которые им удалось захватить с собой, чтобы вырвать больной моляр. Однако, как и предсказывала Зена, через неделю Эльза уже работала на фабрике дубленок в Ардзо, а Гвидо взяли разнорабочим в ту же строительную компанию, где трудился Дольфо.
Две зарплаты, да еще и выплачиваемые регулярно, показались супругам целым состоянием. За несколько месяцев они полностью расплатились с долгами в продуктовой лавке Капосотто, а затем, сбросив этот груз с плеч, Гвидо подписал договор о покупке «Веспы 125» цвета спелого банана.
В июне, после окончания учебного года, родители съездили в Стеллату за Нормой. Ей купили раскладную кровать и поселили на кухне. Но Норма по-прежнему помнила боль, которую ощутила, когда родители оставили ее одну в бабушкином доме на берегу реки, и приглядывалась, пытаясь понять, можно ли им доверять. Девочке потребовалось немало времени, чтобы освоиться на новом месте, в маленьком городке среди гор, так сильно отличавшемся от всего, к чему она привыкла. «Веспа» бананового цвета немного помогала смириться с переменами. Каждое воскресенье семья усаживалась на мопед, чтобы поехать на пляж в Порто-Черезио, или в Лугано, или на пикник на берегу озера Маджоре. Часто компанию им составляли Дольфо, Зена и их дочь Доната: эта троица втискивалась на сиденье красной «Джилеры».
Если Эльза элегантно садилась на «Веспу» боком, расправив юбку – узкую или пышную с подъюбником, – то Зена одной из первых переняла моду носить брюки и ездить на мопеде по-мужски. На пляже у озера жене Дольфо нравилось шокировать местных моралистов своими модными бикини, такими же, как у Лючии Бозе и Софии Лорен в первых конкурсах «Мисс Италия». Ей было плевать на тех, кто твердил, что она мать и должна служить достойным примером дочери, – Зена любила выделяться из толпы своей яркостью и некоторой эксцентричностью. В то время как Эльза ограничивалась тем, что проводила по губам помадой и слегка пудрила носик, ее подруга экспериментировала с яркими тенями зеленого или голубого цвета. Зена говорила, что яркий макияж глаз подчеркивает ее рыжие волосы, которые она носила длинными и никак не завивала – тоже вопреки всем модным правилам того времени.
Как и их отцы, Норма и Доната со временем стали неразлучны.
Дочь Гвидо, голубоглазая блондинка из породы мечтателей, росла худенькой, а в характере унаследовала от отца скромность и нерешительность. У Донаты тоже были голубые глаза, но иссиня-черные волосы безошибочно напоминали о предках-цыганах. Она была высокой и спортивной, как Дольфо, и с самого раннего возраста демонстрировала дерзкий характер, похожий на обоих родителей. Доната ничего не боялась и не могла ни секунды усидеть на месте. Ей все время нужно было играть, бегать туда-сюда и придумывать что-нибудь невероятно увлекательное, а потому девочка нередко влипала в разные неприятности.