Та же дата, хоть и по другой причине, навсегда осталась в памяти у старой подруги Снежинки Лучаны. Вот уже тринадцать лет как вдова после смерти Аттилио, мать двух сыновей-подростков, именно тогда, на городском празднике, она наконец нашла свою любовь. Лучана потеряла голову, встретив учительницу танцев из Феррары – женщину андрогинной внешности, вызывавшую много сплетен и пересудов. Одного взгляда на то, как она танцует танго, хватило подруге Снежинки, чтобы влюбиться. Это было как удар молнии или, по мнению матери Лучаны, удар по голове, который вышиб у дочери последние мозги. Едва взгляды двух женщин пересеклись, Лучана покраснела и покрылась потом. Когда танцовщица пригласила ее выпить вместе по стаканчику, суровая хозяйка процветающей продуктовой лавки последовала за ней на подгибающихся ногах.
– Я бы очень хотела научиться танцевать танго… – выдавила она дрожащим от волнения голосом.
– Это можно устроить, – ответила вторая, подмигивая.
Страсть, вспыхнувшая между двумя женщинами, вызвала немыслимый скандал в округе, но злые языки не могли помешать счастью Лучаны. В этот раз даже мать не смогла ее разубедить. К тому времени та уже весила сто двадцать килограммов и передвигалась в кресле-коляске, но призвала на помощь весь свой драматический талант, чтобы отвратить дочь от отношений с «омерзительной бесстыдницей». Мать переходила от уговоров к оскорблениям, от мольбы к угрозам, от клятв Деве Марии до морального шантажа.
– Ты сведешь меня в могилу! Тебе еще нужно сыновей женить… И хоть была бы она красавицей, но тут и смотреть-то не на что: груди нет, носит мужские ботинки, а когда танцует, топает, как крестьянин!
Но Лучана не обращала ни на кого внимания и с головой погрузилась в роман, которому было суждено длиться до самой ее смерти. Она устроила мать в дом престарелых, сдала магазин в аренду и переехала вместе с детьми в дом своей любовницы. Когда сыновья выросли и начали жить отдельно, Лучана продала лавку, отдала половину денег детям, а остальное потратила на роскошные морские круизы. Последние годы своей жизни она провела попивая шампанское и занимаясь любовью в каютах первого класса. Умерла Лучана от инфаркта, на руках у своей любимой, пока лайнер пришвартовывался в порту Александрии. Она промотала целое состояние и так и не научилась танцевать танго.
1962
Неприязнь Радамеса к служителям культа достигла своего апогея с технологическим рывком 1960-х, когда приходской священник Стеллаты решил установить громкоговорители, чтобы его проповеди были слышны по всей округе.
В один прекрасный день дон Романо обратился в компанию из Феррары, производившую музыкальные инструменты, а через две недели городок наводнили звуковые колонки. Только на площади Пеполи их повесили целых четыре: по одной на каждом углу; остальные громкоговорители оказались на колокольне, над входом в церковь и на фасаде школы. Теперь каждое воскресенье голос священника в сопровождении хора, распевающего церковные гимны на латыни, раздавался по всей Стеллате. Дон Романо остался очень доволен новинкой, в том числе и потому, что сам он с возрастом почти оглох, что, кстати говоря, делало довольно проблематичной процедуру исповеди: кто хотел покаяться в грехах, должен был теперь орать на всю церковь, к вящей радости соседей.
У населения города же активное привлечение современного звукового оборудования для распространения проповедей дона Романо только вызвало раздражение, особенно среди коммунистов, и отобрало немало голосов у христиан-демократов.
Впрочем, на религиозное рвение Снежинки эта история никак не повлияла: она продолжала ходить на мессу каждое утро и читать молитвы перед сном. Напрасно Радамес пытался убедить жену, что истории про ад и рай – это лишь небылицы, придуманные, чтобы пугать людей.
– Ад – это то, что на земле. Мы живем в нем всю свою жизнь! – твердил он.
Радамес по-прежнему виделся с любовницей, все с той же, но с годами встречи становились все реже. Поначалу Снежинка больше всего боялась, как бы у мужа не появился ребенок на стороне, но по неким необъяснимым причинам этого не произошло. Может, любовница была хитрее, чем законная жена, а может, не могла иметь детей, поскольку – в этом Снежинка не сомневалась ни минуту – муж ее проявлять осторожность точно не умел.
Какое-то время Радамес еще искал близости с супругой, но потом они оба настолько привыкли к отсутствию телесных контактов, что ему и самому стало казаться странным добиваться их.
Как-то раз, когда муж предпринял последнюю попытку, Снежинка стояла к нему спиной у раковины и мыла посуду. Радамес обнял ее сзади, не говоря ни слова, но прижавшись всем телом – так, чтобы она почувствовала его желание. Несколько секунд Снежинка не шевелилась, потом протянула мокрую руку и, не оборачиваясь, сжала ладонь мужа.
– Да мы уж старые, – сказал она.
С того дня Радамес окончательно оставил попытки к сближению.
В 1959 году, спустя пять лет с переезда в Виджу, Гвидо и Дольфо начали строить новый дом. В юности, в Стеллате, они даже не могли себе представить, как взяться за такое масштабное дело, но за несколько лет работы на стройке освоили основные навыки и решили, что готовы. Близнецы купили участок земли рядом со швейцарской границей. На нем росла маленькая березовая роща, которую пришлось выкорчевать, чтобы заложить фундамент скромного домика в два этажа: по одному на семью.
Три года кряду каждые выходные братья проводили на стройке будущего дома. Когда нужно было заливать бетоном перекрытия или выполнять какие-то другие крупные работы, они звали на помощь соседей, зная, что в любом случае вскоре предоставится случай отплатить услугой за услугу. Эльза и Зена тоже, как могли, участвовали в строительстве: держали шланг с водой для цементно-песчаного раствора, возили кирпичи на тачке, ходили покупать гвозди или еще какие-нибудь расходные материалы.
Дома у обоих братьев Мартироли теперь все разговоры вертелись вокруг стройки и ремонта. Гвидо, Дольфо и их жены постоянно обсуждали, какую плитку положить в ванной или какой формы мойку выбрать на кухню. Доната тем временем не на шутку увлеклась картами Таро и теперь постоянно обращалась к заветной колоде, чтобы узнать ответ на любой вопрос: хоть важный, хоть нет. В то время как родителей полностью поглотили ремонтные заботы, девочка в очередной раз разложила карты, двести лет назад принадлежавшие Виолке, и получила довольно неожиданный результат.
– Мы проживем в новом доме всего несколько лет. Сначала я уеду, а потом ты. Но карты говорят, что в конце концов мы все его покинем.
– Да ну, что ты такое говоришь, после того как наши родители столько лет его строили! – удивилась Норма.
– Точно тебе говорю, мы не станем там жить. Я вижу круг – нечто такое, что вертится, вертится, но рано или поздно возвращается к исходной точке.
– Да это в голове у тебя колесики вертятся к исходной точке, – засмеялась двоюродная сестра.
Наконец, в середине января 1962 года, после трех лет тяжелой работы, наступил день переезда. Норма и Доната, которым тогда уже исполнилось по четырнадцать лет, не могли нарадоваться на ванную с горячей водой, красивой плиткой, унитазом и биде. Да еще и из розовой керамики, по последней моде! Больше никаких вонючих сортиров с червями во дворе или огромных кастрюль, в которых надо греть воду, чтобы помыться. Братья Мартироли и их родные почувствовали себя настоящими богачами, несмотря на то что систему нагрева воды еще предстояло подключить, а участок вокруг дома пока пребывал в полном запустении.
После того как дом был достроен, в жизни двух семей стали появляться первые признаки достатка. Как-то субботним днем, вернувшись из школы, Нормы услышала взволнованный голос матери, звавшей ее из ванной. Там обнаружилась новенькая стиральная машина, около которой сидели Эльза и Зена и завороженно наблюдали в полной тишине, будто в кинотеатре, за уникальным зрелищем под названием «Хлопок 60 градусов». Затаив дыхание, они смотрели, как белье ненадолго останавливается, а потом снова начинает крутиться в барабане. Когда начался отжим, обе вздрогнули от неожиданности, а потом восторженно выдохнули:
– Ого!
– Интересно, она рабочую одежду нормально отстирает? – задумчиво тянула Зена.
Подруги чувствовали себя настоящими лентяйками, потому что уже час сидели на месте, ничего не делая, но в то же время ощущали детский восторг, слегка приправленный суеверным страхом перед неизведанным.
В старших классах Норма и Доната ездили на учебу в Варезе. Родители мечтали о лучшем будущем для дочерей, однако, когда подошел момент определяться с образованием, стали уговаривать обеих обучиться профессиям, которые позволили бы сразу начать работать. Норма по-прежнему обожала рисовать и хотела учиться живописи, возможно в Милане, однако отец и мать воспротивились этой идее.
– Слишком далеко. Да и потом, что ты будешь делать после учебы? Надо освоить профессию, чтобы зарабатывать себе на жизнь. Лучше иди в профтехучилище, потом сможешь работать где-нибудь в офисе.
Норма пыталась объяснить, что единственное, чем она хочет заниматься в жизни, – это рисовать.
Гвидо понимал ее. Он узнавал в дочери свою юношескую страсть к пению, но сам он давно смирился с тем, что мечты о творчестве – удел богачей, и был уверен, что Норме тоже придется рано или поздно это признать.
– Какое будущее тебе даст изучение живописи? – твердил он.
– Хотя бы я не стану такой же неудовлетворенной и озлобленной, как ты! – ответила как-то девушка.
Гвидо опустил глаза и вышел из комнаты, ничего не ответив.
Убедить его отправить дочь в художественную школу так и не удалось, но, по крайней мере, он разрешил ей закончить среднее образование, а потом пойти в педагогический институт. Доната же настояла на том, чтобы учиться в классическом лицее и готовиться к поступлению в университет.
Каждое утро кузины садились на семичасовой автобус до Варезе, а после школы гуляли по городу и останавливались съесть по бутерброду под портиком. Иногда они до вечера сидели в каком-нибудь баре, популярном среди молодежи. Там они играли в пинбол, флиртовали с мальчиками, кидали монетку в сто лир в музыкальный автомат, чтобы проиграть новую песню Сэма Кука, «Битлз» или «Роллинг Стоунз». Придя домой, девочки продолжали слушать музыку на пластинках: