Дольфо Мартироли сделал шаг вперед. Когда работник расстегнул молнию, несчастный отец издал нечеловеческий стон. Далеко не сразу ему удалось выдавить:
– Да, это моя дочь.
Через неделю Норма и Зена приехали в квартиру в Сесто-Сан-Джованни забрать кое-какие вещи, прежде чем их выбросят грузчики, которых наняли, чтобы очистить помещение.
Норма и Зена растерянно оглядывались, не решаясь начать складывать в пакеты вещи, еще недавно принадлежавшие Донате. Они открывали шкафы, касались вешалок с жакетами, блузками в цветочек, пышными юбками и яркими платьями. Наконец они опустили в коробку бусы, сережки и индийские браслеты, потом пришел черед блокнотов, дневников, фотографий. На многих снимках Доната была со Стефано. Среди самых старых Норма нашла черно-белую карточку, запечатлевшую их с кузиной в детстве. Они стояли на высоком берегу реки в Стеллате. Дело было летом, на девочках были шорты и резиновые сандалии. Норма состроила недовольную гримасу, она никогда не любила фотографироваться. Доната же смотрела в объектив дерзко, с вызовом: одна нога выставлена вперед, руки уперты в бока, изо рта ехидно высунут язык. Волосы рассыпаны черной гривой вокруг лица.
– Тетя Зена, можно я возьму эту карточку?
– Конечно, бери, что хочешь.
Постепенно они прошлись по всей квартире, целуя вещи Донаты, гладя незаправленную постель, вдыхая ее запах с брошенной на стуле футболки, полотенца, куска мыла в ванной. Обеим хотелось еще хотя бы на миг ощутить ее присутствие.
Норма и Зена складывали то, что, как им казалось, хотела бы сохранить Доната, что она наверняка взяла бы с собой, собираясь в долгое путешествие. В верхнем ящике комода обнаружились вещи для новорожденного: одеяльце, пинетки и шапочки, связанные Зеной.
Когда они пришли на кухню, стеклянная банка с рисом вдруг упала на пол и разбилась. Вокруг ног двух женщин рассыпались белые зерна.
– Но как она упала, если никто туда не подходил? – поразилась Зена.
Внезапно воздух наполнился ароматом пачули.
– Запах Донаты… – прошептала Норма тихо-тихо, боясь разрушить волшебство момента.
Зена сжала руку племянницы. Они молча постояли, взволнованные, ожидая какого-нибудь знака – чего-то, что хоть чуть-чуть облегчило бы их боль.
Уже перед выходом Зена заметила красный огонек на автоответчике.
– Погоди, лучше проверить.
Она подошла к телефону и нажала на кнопку. На автоответчике было пять новых сообщений. Три из них оказались от Нормы, четвертое – полученное в пятницу, 29 июня, в 17:32 – от мужчины.
– Доната, привет. Это Стефано. Надеюсь, ты заглянешь домой, перед тем как ехать в Геную. Я хотел тебе сказать, что у меня возникли небольшие сложности. Отец с утра плохо себя почувствовал. Врач приходил и сказал, что ничего страшного, но что-то мне боязно сегодня оставлять его одного. Ты не переживай, я вызвал для тебя такси на Порта-Принчипе. Водитель будет ждать на платформе, на которую прибудет поезд, с табличкой…
Сообщение прервалось. Оставалось еще одно. Зена нажала на кнопку.
– Черт побери, эти штуки никогда не дают договорить! Значит, так… Извини, пожалуйста, что сам не приеду тебя встретить, но даже если ты не получишь сообщение, обязательно увидишь водителя. И еще… Я люблю тебя, Доната. Вот. Собственно, да, я просто хотел сказать тебе это.
1974
Аделе проснулась в дурном настроении и долго лежала в кровати. Лицо ее еще сохраняло красоту, но иссохшее тело и руки в пигментных пятнах безошибочно выдавали возраст. Ей было холодно, и в голову лезли мысли обо всех старческих хворях. Ведь ей уже почти восемьдесят лет, и жить, скорее всего, осталось недолго. Здоровье у Аделе было крепким, она до сих пор продолжала работать, но приходилось признать, что смерть может подкрасться в любой момент.
Ей казалось, что какая-то часть ее души уже давно пребывает в ином мире. Все мы задумываемся о ходе времени только в определенных ситуациях, обычно же продолжаем считать себя такими же, как всегда, без возраста. Для Аделе Казадио такой момент настал год назад, когда она получила известие о смерти Донаты. Она не почувствовала боли, потому что никогда не видела свою внучатую племянницу, но что-то сжалось внутри, и внезапно ей стало страшно. Аделе была готова получить новость о смерти брата или друга, но она никогда не задумывалась ни о собственной смерти, ни тем более о том, что может трагически оборваться жизнь такой юной девушки, да еще и беременной. Когда она узнала о смерти Донаты, Аделе охватило ощущение того, что незримые узы, связывавшие семью на протяжении многих поколений, рушатся, будто нить, что соединяла воедино их жизни, внезапно истончилась.
Родители ее умерли уже давно: Армида – во время войны, Беппе – несколько лет спустя. Тогда ей написали, что однажды воскресным вечером отец отправился в кровать и больше не проснулся. Его нашли на следующее утро: тело лежало поперек постели, одна нога спущена на пол. Может, смерть застала Беппе Казадио в тот момент, когда он пытался позвать на помощь, а может, он сам решил, что умереть будет проще, и передумал вставать.
Аделе мысленно подсчитала, что из поколения ее родителей в живых еще оставалась только самая младшая сестра отца, тетя Эдвидже. Сколько же ей сейчас лет? Если не подводит память, уже почти сто. Снежинка писала, что Эдвидже по-прежнему живет одна в доме Казадио в Ла-Фоссе и слышать не хочет ни о каком переезде: «Я захожу к ней два-три раза в неделю, чтобы проверить, жива ли она. Приношу ей продукты и прибираюсь, но каждый раз боюсь обнаружить ее мертвой».
Иногда Снежинка отправляла в Бразилию фотографии с какой-нибудь свадьбы или крещения внуков. На этих снимках Эдвидже выделялась в толпе родни: всегда в черном, в платьях по моде былых времен, совсем худая, но с пышной гривой седых волос, которые всегда носила распущенными, не заботясь о том, чтобы подстричь их или хотя бы расчесать – прическа вокруг лица напоминала сияющий нимб. Аделе улыбнулась и подумала о том, что именно тетя однажды круто изменила ее жизнь, повлияв на нее сильнее, чем кто бы то ни было в мире. И если она хочет еще хотя бы раз увидеть Эдвидже, откладывать нельзя.
Чуть позже, сидя за столом с чашкой кофе, Аделе объявила Нубии Вергаре:
– Сегодня я поеду в город и куплю билет в Италию.
– Когда вы уезжаете? – спросила Нубия.
Она недавно отпраздновала девяностолетие и почти ничего не видела, но ум оставался таким же живым, как в молодости.
– С ближайшим рейсом. В этот раз никаких пароходов, полечу на самолете.
Купив билет, Аделе отправила Снежинке письмо с деталями своего приезда:
17 августа я буду в Италии. Рейс Сан-Паулу – Мальпенса, прилетает в полдень. Раз твой Гвидо живет неподалеку, может, он мог бы встретить меня? В этот раз я полечу на самолете. Говорят, там засыпаешь, открываешь глаза – и ты уже на другом краю света. Не то что когда я плыла в Бразилию, я тогда еле выжила, учитывая, сколько меня тошнило на корабле.
Гвидо поехал встречать тетю в Мальпенсу на «Фиате 127», который он купил пару лет назад вместо старенького «пятисотого», который в свою очередь когда-то заменил «Веспу» бананового цвета. В миланском аэропорту к нему и Эльзе присоединилась Норма, приехавшая туда из своего городка в Брианце. Вместе они нашли небольшую группу людей, ждавших у выхода с международных рейсов.
Как раз появлялись первые путешественники из Сан-Паулу.
– Вот она! – воскликнул Гвидо, узнав в толпе тетю Аделе.
Он никогда не видел ее до отъезда из Италии, потому что в те времена еще не родился, но как только увидел ее лицо среди прочих прибывающих, не сомневался ни секунды: у Аделе были те же черты, что и у половины семьи, а светлые глаза оказались один в один, как у него самого и его дочери.
Норма ожидала увидеть высокую властную синьору, которая привыкла командовать. Все-таки двоюродная бабушка – крупная землевладелица и за годы, проведенные в Бразилии, заработала целое состояние. Однако перед ней стояла невысокая седая женщина, скромная и деликатная. Первое, что бросалось в глаза, – ее вечная легкая грусть и добрая, но слегка печальная улыбка. Все обнялись, потом погрузили вещи на тележку и вышли из аэропорта.
В машине оказалось, что Аделе говорит со странным акцентом, проглатывая «р», как это делают в Бразилии. В ее речи было много иностранных слов, да и память порой немного подводила. В любом случае родственница явно устала после перелета, так что родные решили не мучить ее расспросами.
Они молча ехали по окружной трассе Милана. Окраина города казалась единой стройкой, простиравшейся на много километров. Почти вплотную друг к другу стояли скелеты будущих многоэтажных домов, а между ними тут и там торчали подъемные краны. Съехав со скоростной дороги на загородное шоссе, они увидели нескончаемую череду рекламных щитов, предлагавших зубную пасту, лечебные настойки и новые модели проигрывателей для пластинок. На стенах домов то и дело мелькали огромные граффити: «Да здравствует Маркс!», «Да здравствует Ленин!», «Да здравствует Мао Цзэдун!». Или: «Власть рабочим!» А чуть дальше: «Фашистские гниды, убирайтесь к черту!»
Через несколько часов, когда автомобиль подъехал к берегу реки в Стеллате, Снежинка поливала пионы. С тех пор как дети обзавелись собственными семьями и забот по дому стало совсем немного, она с удовольствием занималась цветами в саду: сажала тюльпаны, срезала сухие листья с гераней, удобряла гортензии. Казалось, вся ее нерастраченная любовь, запрятанная глубоко в душе с того дня, когда она сказала Радамесу спать в другой комнате, теперь проявляла себя в бесконечной заботе о каждой розочке, фиалке или кусте жасмина.
Ухаживая за цветами, Снежинка порой вспоминала слова, когда-то брошенные мужем, о том, что с годами она стала вредной брюзгой. Может, он и прав. Снежинка всегда думала, что ведет себя так же, как ее собственная мать, но у Армиды сердце было добрее. Вспомнить хотя бы, как она спасала пауков во дворе или выметала метлой муравьев, не прибегая к ядам. Мать никогда никому не причинила бы зла, тем более собственному мужу. Снежинка же часто спрашивала себя, только ли из-за боязни новой беременности она в свое время отказалась спать с Радамесом. Однажды, много лет назад, что-то в ней надломилось и так никогда и не срослось. Хотя любви в ее душе было много. Она любила детей, внуков, даже домашних животных. Несколько дней назад ей пришлось похоронить кота, прожившего в их доме двадцать лет. Радамес предлагал сразу взять другого, хотя бы для того, чтобы ловил мышей, но Снежинка не хотела снова страдать, когда любимец умрет, поэтому вместо нового кота сказала мужу купить отраву для крыс.