Теперь каждый вечер, перенеся фотографию маленького Витторио из кухни в спальню, она исполняла новый ритуал – обходила дом, разбрасывая по углам красные комочки. На следующее утро то тут, то там обнаруживались мышиные трупики – застывшие, с задранными лапками и пеной изо рта. Снежинка поднимала их за хвост и хоронила рядом с кустами роз. В эти моменты ей обычно становилось грустно, и в голову лезли мысли о том, что к старости она осталась совершенно одна. Уже много лет они с Радамесом жили будто соседи по квартире. Порой ей так хотелось получить немного ласки, чтобы муж хотя бы просто поцеловал ее в лоб. Но было поздно. Слишком много лет они прожили каждый своей жизнью, слишком много недоговоренностей скопилось в ее полупустой постели.
Увидев «Фиат 127» на дороге, Снежинка поставила лейку на землю и поднялась по лестнице, ведущей на дамбу. Когда-то она перепрыгивала по две ступеньки за раз – теперь к концу подъема тяжело переводила дыхание. Машина подъехала, и из нее вышла Аделе.
– Пятьдесят лет… – прошептала Снежинка, невероятно взволнованная.
Сестры обнялись, после чего все пошли в дом. На кухне стоял полумрак, ставни были закрыты.
– А папа где? – спросил Гвидо.
– Да где ему быть: пошел на реку искать какой-то клад, как обычно, – ответила Снежинка, качая головой.
На старости лет Радамесом вновь овладела забытая страсть к старинным вещам. Из-за больной спины он теперь все время ходил сгорбившись, но именно благодаря тому, что постоянно смотрел себе под ноги, однажды заметил в придорожной пыли что-то блестящее. Нагнувшись, Радамес выкопал из земли серебряную монету. Потом оказалось, что это дукат Венецианской республики XV века.
После столь удачной находки Радамесом овладела навязчивая идея поиска кладов. Он выписал по почте английский металлоискатель и, не слушая предостережений о том, что закон не разрешает заниматься поиском старинных сокровищ без соответствующей лицензии, превратился в доморощенного археолога.
– В газете пишут, что в реке Адде нашли золото, почему бы мне не найти его в По? – отвечал он скептикам.
Теперь Радамес каждое утро гулял то по одному, то по другому берегу реки, прочесывая своей кладоискательной машинкой окрестные поля, виноградники и огороды соседей. Согнувшись, подтягивая за собой больную ногу, он неторопливо бродил по тропинкам, тщательно изучая грунт. Летом по лицу реками тек пот, а после сильного дождя под подошвами ботинок скрипели панцири повылезавших улиток. Иногда металлоискатель издавал резкие звуки. Долгое время обнаруженные сокровища оказывались старой вилкой или проржавевшим гвоздем, но в конце концов настойчивость Радамеса была вознаграждена. Сначала он нашел несколько средневековых момент в речном иле, а потом – об этой находке он из осторожности не рассказал даже жене – выкопал прекрасно сохранившееся старинное золотое ожерелье. Много лет спустя после смерти деда Норма отвезла украшение на экспертизу в Британский музей в Лондоне и выяснила, что оно относилось к эпохе Римской империи.
Снежинка и прибывшие гости уже около часа сидели на кухне и разговаривали, когда вернулся Радамес.
– Привет, пап, смотри, кого я привез! – сказал Гвидо.
– Последний раз, когда я тебя видела, у тебя еще борода не росла, – засмеялась Аделе, обнимая зятя.
– Что-нибудь нашел? – спросила Снежинка.
– Да нет, какое там! Но когда меньше всего ожидаешь, оно случится.
– Ага, случится, что в тюрьму тебя посадят! – сухо ответила жена.
В этот момент раздался бой часов с кукушкой. Последний раз их заводили еще до войны, но часы все шли и шли, так что хозяева давно перестали удивляться. Рядом с часами висел фотопортрет в оттенках сепии, запечатлевший Беппе и Армиду: муж в застегнутой на все пуговицы рубашке и шляпе, жена – с седыми волосами, в темном платье с квадратным вырезом. Супруги смотрели в объектив серьезно, явно относясь с некоторым опасением к странному аппарату, способному так правдоподобно передавать человеческие чувства.
Родственники еще поболтали о том о сем, потом Аделе спросила:
– А как Дольфо?
– После несчастья, постигшего его семью, он уже не тот, что раньше, – вздохнула Эльза. – И Зена тоже. Как вообще можно оправиться после подобной трагедии? Единственная дочь, да еще и внук, который должен был вот-вот появиться на свет.
– Нужно время, а дальше кто знает. Но прежними им уже не стать, – сказала Снежинка со слезами на глазах.
Все ненадолго замолчали. Воспоминания о Донате наполнили комнату.
– А тетя Эдвидже? – спросила Аделе, пытаясь сменить тему.
– Она совсем старая и не вполне дружит с головой. Разговаривает сама с собой, а когда вспоминает, что нужно поесть, накрывает на двоих или на троих. Говорит, что ждет гостей, но уже много лет она никого, кроме нас, не видит. Сейчас поедем ее навестить.
– Я отвезу вас на машине, – предложил Гвидо, и все родственники поехали в сторону дома в Ла-Фоссе.
Уже лет двадцать назад Эдвидже перестала шить свадебные платья, потому что мучилась от артрита и почти потеряла зрение, но переезжать отказывалась категорически. Она жила как отшельница, практически не выходя из родного дома, разве что в гости к Снежинке по воскресеньям пару раз в месяц, когда племянники увозили ее чуть ли не силой. В остальном все ее дни проходили одинаково. Утром Эдвидже вставала, умывалась и шла на кухню, где ее уже ждал готовый завтрак: скатерть на столе, свежий хлеб, чашка с ложкой и сахарница. На плите уже кипел кофейник, в ковшике грелось молоко.
– Спасибо, мама, – говорила она.
Для Эдвидже в происходящем не было ничего странного: она давно жила наполовину в мире живых, а наполовину – в мире мертвых. Каждый вечер она играла в карты с Джакомо, который всегда являлся с неизменной веревкой на шее. Прадед и правнучка садились друг напротив друга, и Эдвидже угощала его кофе, печеньем и анисовой водкой. Когда она добавляла бутылку любимой настойки в список покупок, Снежинка поражалась:
– Да я же тебе неделю назад ее покупала!
– Ну, я же не одна ее пью, – оправдывалась тетя, а потом, вечером, напоминала Джакомо не перебарщивать с анисовой настойкой, чтобы ее не обвиняли, будто слишком много пьет.
Казалось, некоторая часть Эдвидже уже перешла в иное состояние. Она ненадолго возвращалась в мир живых, когда усиливалась боль от артрита или какие-нибудь очередные свидетели Иеговы стучались в дверь, но все чаще проводила целые дни, ругаясь со своим отцом Акилле или матерью Анджеликой, как делала в юности, когда ее запирали в комнате на ключ, или играя в карты с прадедом Джакомо. Все чаще ей доводилось сомневаться, врач ли выписал ей отвар для желудка или этот рецепт ей сообщила Виолка, по радио она слышала забавную фразу или от дедушки Доллара. В любом случае Эдвидже постепенно смирялась с собственной смертью гораздо легче, чем когда бы то ни было – с собственной жизнью.
Единственной крупной переменой в ее быте за последние пятьдесят лет стала покупка телевизора. Как-то раз, в середине шестидесятых, в гостях у Снежинки она увидела на экране эпизод из сериала «Цитадель» с Альберто Лупо и Анной Марией Гуарниери. В молодости, после трагической истории с Умберто и двумя его утонувшими детьми, Эдвидже поклялась, что до конца своих дней не прочитает больше ни одного романа. Однако тем вечером, завороженно сидя перед маленьким экраном, она решила, что столь чудесное открытие не нарушит обет, ведь теперь романы можно не читать, а смотреть. Через несколько дней, отринув последние сомнения, Эдвидже собрала свои сбережения и отправила Радамеса в Бондено купить ей телевизор. Теперь, когда она не играла в карты с Джакомо и не ругалась с душами Анджелики и Акилле, то смотрела подряд самые разные передачи: новости, концерты, телевикторины. Ей нравились и документальные фильмы о животных, а еще больше – детективные сериалы, особенно «Портрет женщины с вуалью» и «Встреча с тенью». Самым же ее любимым оставался «Белфегор», хоть он и вышел много лет назад.
За годы, проведенные перед телевизором, Эдвидже в своем почтенном возрасте выучила много новых слов, повторяя их за Тито Станьо, Руджеро Орландо и другими журналистами каналов RAI. Случалось, что в ответственный момент карточной игры она выдавала Джакомо фразы из какой-нибудь новостной или политической программы.
– Тут требуются стра-те-ги-чес-ки-е расчеты, – предупреждала она.
Или же начинала фразу с:
– Из всего этого следует, что…
– Говори по-человечески! – отвечал на это прадед.
Порой Эдвидже и сама путалась в новых словах, что в беспорядке кружили у нее в голове.
– Вчера полковник Бернакка объявил, что грядет всеобщая мастурбация, – заявила она как-то за семейным столом, заставив родных сложиться пополам от смеха.
«Фиат 127» резво ехал по дорогам Стеллаты в сторону семейного гнезда Казадио. Аделе ожидала, что родной городок сильно изменился за время ее отсутствия. Она представляла себе новые дома, снесенные старые постройки, полностью переделанную площадь Пеполи… На самом же деле прошедшие полвека почти не сказались на облике Стеллаты. Площадь была точно такой же, да и церковь тоже, а дома только сильнее обветшали. Развалины крепости были по-прежнему заброшены, и тополиную рощу у реки никто не тронул. Вот кинотеатр «Кристалл» закрылся, на его месте строили супермаркет. В остальном все осталось как раньше. Однако Аделе не могла отделаться от ощущения, что чего-то не хватает. Она поняла, чего именно, когда машина выехала на площадь Пеполи: на улицах были одни старики. Вся молодежь уехала из городка.
Приехав в Ла-Фоссу, родные обнаружили Эдвидже на кухне: она сидела за столом и лущила целую гору фасоли. Это был все тот же дубовый стол, на котором двести лет тому назад лежало тело Джакомо; та же кухня, где Доллар разговаривал с умершим отцом и где в 1916 году явился призрак Эразмо.
Эдвидже методично брала стручок за стручком, открывала их и пальцем сбрасывала фасолины в миску.