олосами и сверкающими голубыми глазами. Кто угодно, взглянув на снимок, сказал бы, что с ней просто не может случиться ничего дурного, с такой-то силой и энергией, что бьют в ней через край. Иногда она приходит навестить меня: то стакан ни с того ни с сего опрокинется на стол, то ветер ударит в оконное стекло, а порой дверь захлопнется сама собой. Я улыбаюсь и говорю: «Ну ты даешь!» А вот фотография со свадьбы ее родителей: Зена и Дольфо улыбаются, глядя в объектив. На нем темный костюм с галстуком, а Зена очаровательна, хоть и одета вопреки всем канонам: да, на ней элегантный строгий костюм с юбкой, но на голове повязан белый тюрбан с нашитыми разноцветным цветами, будто у Кармен Миранды. Я улыбаюсь и думаю про себя, что что-то необычное она обязательно должна была придумать, чтобы поразить всех вокруг.
Спустя несколько лет после трагической смерти Донаты Дольфо и Зена вернулись в Капосотто. Когда я приезжала навестить родителей в Стеллате, то обязательно заглядывала и к ним. Дядя и тетя говорили, что видеть меня – словно встретиться с Донатой. Им казалось, что она ближе, когда рядом нахожусь я. Как-то вечером, наверное, в середине 1990-х, мы ужинали перед телевизором, и дядя Дольфо внезапно посерьезнел.
– Смотри! Узнаешь вон того, прямо за спиной у Берлускони, слева?
– Что-то знакомое… Кто это?
– Джованни Скудери, бывший лидер партии Донаты.
– А что он делает вместе с Берлускони?
– Карьеру делает, что же еще. Когда партию прикрыли, он сбежал с деньгами, собранными во время «коллективизации», как он это называл. Потом выждал несколько лет, чтобы все успокоились и забыли о той истории, а теперь появился снова и красуется в новостях бок о бок с Берлускони. Революция пролетариата, как же!
Я кладу свадебное фото обратно в коробку и беру в руки самую свежую карточку – моего отца. На ней подписаны имя и даты: «Гвидо, 1926–2012».
Помню, как я отвела отца сделать этот снимок: он был нужен для нового удостоверения личности. В тот день мы еще не знали про его опухоль, но теперь мне кажется, что признаки болезни уже видны у него на лице.
Неделю спустя я пошла с ним в больницу на осмотр. Стояло раннее утро, воздух был теплый, несмотря на то что на дворе стоял январь. Солнце освещало дворы, поля, улицы. Казалось, сам Господь благословляет залитый светом мир.
Я оставила отца у входа.
– Подожди, я сейчас припаркуюсь и приду, – сказала я.
Когда я вернулась, его не было. Я кинулась в приемное отделение, потом к выстроенным рядами креслам-каталкам, снова выбежала на улицу и растерянно вернулась к окошку регистратуры. Его не было нигде. Я огляделась, стала громко звать отца по имени, и наконец послышался его голос. Он сидел на улице, за углом, опершись подбородком на палку и полуприкрыв глаза.
– Папа, что ты здесь делаешь? Пойдем, пора уже.
Внезапно стая птиц поднялась в воздух, и на ветру закружились перышки, слетевшие с их невесомых тел. Я и не подумала, что птицы могут быть дурным предзнаменованием, скорее наоборот, на секунду поверила, что это хороший знак: предчувствие дара судьбы, надежды на еще немного времени. Времени, чтобы жить. Полчаса спустя врач уже говорил мне об опухоли, о невозможности операционного вмешательства или лечения из-за возраста и больного сердца.
Грузчики уносят разобранную кровать. Затем настает черед шкафа из ореха, потом вижу, как передо мной проносят комод, на который ты, папа, обычно клал свои журналы с кроссвордами, ручки «Бик» без колпачков и пачки сигарет «Эм-эс». Когда я была маленькой, ты уходил к себе в комнату сразу после обеда, опускал ставни и отгораживался от нас, погружался в собственные мечты, где мне и маме не было места. Я чувствовала, что ты все равно живешь где-то далеко, хоть в последний момент и не решился оставить нас и уйти к другой женщине. В последние годы, проведенные на Земле, ты часто смотрел на струи дождя за окном. Кто знает, может, ты жалел о том, что отказался от той любви, а может, наоборот, в конце концов пришел к выводу, что правильно сделал, когда остался.
В тот день, когда случился сильный снегопад, ты уже лежал в больнице.
– Отведи меня посмотреть на снег, – попросил ты.
Я помогла тебе встать с кровати, и мы пошли по коридору, держась друг за друга и испуганно оглядываясь, будто иностранцы в незнакомом городе. Дойдя до окна, мы остановились и стали молча смотреть. На улице стемнело, но снег продолжал идти. Мы наблюдали, как благословенный покров падает с неба, скрывая под собой все беды нашего мира. Знаю точно: мы оба в тот момент думали о том, что это последний раз, что ты больше не увидишь, как снег ложится на поля, на дома, на пустые сады. Весь мир стал белым, а мы с тобой, оставшись вдвоем, как всегда, не сказали друг другу ни слова.
После инсульта ты больше не мог говорить. Ты скользил все глубже в бездонный колодец, погружаясь в темные воды небытия. Лишь иногда ты приходил в сознание, будто прилетая к нам ненадолго. А потом наступила темнота. Мы звали тебя, касались твоих рук, но это было словно разговаривать с зародышем в утробе, еще полностью скрытым в собственном мире. Так близко и так бесконечно далеко. Перед тем как уехать обратно в Шотландию, моя дочь Федерика пришла тебя навестить. Она нагнулась и долго звала, повторяя твое имя. Внезапно ты открыл глаза, и в твоем взгляде читалась сила, боль, жажда жизни. Ты смотрел на нее с грустью умирающего человека, который с огромным трудом еще остается в своем застывшем теле. Потом волна забытья унесла тебя, веки вновь опустились. Голубые глаза Федерики стали последним, что ты увидел в этом мире. И это было правильно: она твоя внучка, дочь, которую я родила уже под старость лет, единственная из всей семьи унаследовавшая твой голос и талант. Сейчас она заканчивает консерваторию, пап. Я знаю, что где бы ты сейчас ни был, ты гордишься ею.
Когда ты умер, отпевание устроили в той же церкви, где ты прощался со своими родителями, бабушками и дедушками. Пришли твои братья и сестры с семьями, близнецы из Болоньи, друзья, которые еще остались в живых. Дольфо появился одним из первых, опираясь на руку сиделки. Увидев его, я невольно подумала, что поддерживать его в такой тяжелый момент должна была Доната. Он уже не снимал черные очки и при ходьбе постукивал по полу перед собой палкой. Дольфо сел рядом с мамой и сказал только:
– Здравствуй, Эльза.
Больше он ничего не смог добавить, но взял ее руку и крепко сжал.
Дольфо до сих пор живет в Капосотто, в родном доме своей жены Зены. К старости он превратился в добродушного великана, который кормит всех бродячих котов; пока не потерял зрение, он держал голубятню. Папа ездил к нему чуть ли не каждый день. Они садились в тени виноградника и играли в карты или вспоминали свое детство на берегу реки: летние дни, проведенные на пляже; Нену Казини, что боролась с осетрами; Ирму – с фигурой лучше, чем у Джины Лоллобриджиды; и тыквенные семечки Италы Палулы, кинотеатр «Кристалл», понтонный мост через По.
Зена покинула нас больше десяти лет назад. Дольфо, уже почти слепой, должен был переехать в дом престарелых, но предпочел вместо этого нанять сиделку, девушку с Украины. Она плохо говорит по-итальянски, и Дольфо, конечно, не сильно помогает ей в изучении языка, объясняясь исключительно диалектными словечками и разражаясь потоками отборных ругательств каждый раз, когда на что-нибудь наткнется.
Карточка отца возвращается в коробку. Я разглядываю всех ушедших, одного за другим. У многих черные глаза и одинаковое беспокойное выражение лица; у других глаза светлые и взгляд неисправимых мечтателей, который ни с чем не спутаешь. Но в каждом из них я читаю одну и ту же историю – историю их родной земли. Кажется, я вижу тень земли на их коже, во взгляде; пыль с полей в волосах, на языке, под ногтями. И я знаю, что, несмотря на свой типичный облик жителя большого города, я тоже храню в себе историю этой земли и разделяю судьбу всех моих предков-мечтателей.
– Синьора, мы вообще-то закончили, – говорит грузчик.
– Идите, я сама закрою. Спасибо большое.
Я слышу звук хлопнувшей двери, а потом шаги по лестнице, ведущей на дамбу. Затем раздается шум двигателя, и грузовик уезжает прочь.
Я оглядываюсь: вокруг не осталось ничего – ни клочка бумаги, ни забытой вешалки или пакетика с чаем. Ничего от нас больше нет в этом доме, ничего из того, чем мы были. Теперь здесь будут жить другие люди. Придут новые звуки и запахи, над плитой будут подниматься ароматы другой марки кофе, других специй. Другие ноги оставят следы на полу. И будут новые вздохи, новые праздники, новые голоса.
Я ненадолго замираю, опустив ладонь на ручку двери, потом наконец решаюсь и запираю замок на два оборота. На улице довольно холодно. Я поднимаюсь по лесенке к дороге, проложенной по дамбе, сжимая в руках коробку с фотографиями. Под ногами шуршит гравий – точно так же, как в детстве. Я оборачиваюсь в последний раз, потом решительно иду вперед, сажусь в машину и завожу мотор. Неторопливо еду по дороге вдоль берега По. Река сейчас полноводная: темная, стремительная масса воды течет в сторону моря. Уже почти стемнело, на полях пролегла полоска тумана. На другом берегу внезапно загорается множество огней в домах. А мне пора уезжать. Пора жить оставшиеся годы в спокойствии воспоминаний, в любви к детям, в маленьких радостях каждого дня. Пора забыть о наших битвах и поражениях, научившись наслаждаться таинственной силой фантазий и моментами покоя, что нам дарит судьба, вбирать в себя аромат горящих в камине дров, огоньки на краю поля, таинственных духов великой реки, очарование первого осеннего тумана.
Благодарности
В первую очередь хочу сказать спасибо моей семье. Благодаря их рассказам я научилась любить истории и традиции земли, на которой родилась, но откуда уехала в детстве, не сохранив собственных воспоминаний. Спасибо моему литературному агенту Кармен Престии, которая поверила в роман и совершила настоящее чудо. Огромная благодарность издательству Nord, принявшему меня с радостью и теплотой и превратившему мою мечту в данную книгу. Я в долгу перед всей командой, что помогла родиться этому произведению, но особенно хочу выделить Кристину Прассо, благодаря которой стало возможным все это и даже больше. Спасибо за ее любовь к литературе, спасибо за неустанную работу по совершенствованию романа, за терпение, за внимание к деталям и точность, которые она продемонстрировала во время редактуры рукописи. Также хочу поблагодарить моих подруг: Марту Бомбарду, Лорену Баретту, Габриэль Престон и Орнеллу Фьорини – писательницу и художницу, воспевающую в своих работах нашу великую реку. Именно ее рассказы вдохновили меня на некоторые главы этой книги. Спасибо моей двоюродной сестре Альфе Гавиоли и моей дочери Франческе – за ее понимание и помощь. То, что я смогла создать каркас, на который легла история семьи Казадио, – ее заслуга. Также спасибо журналу