Не проснулись твои побратимы.
Передай им поклон мой
земной.
Что ж, пора.
Докурю сигарету.
Ночь прошла.
Разговору конец.
Мы увидимся будущим летом.
А чуть что —
я к тебе за советом.
До свиданья.
До встречи, отец.
Я бессмертник кладу на могилу.
Где анютины глазки рябят.
Прячу горстку земли.
А над миром
Брезжит солнце и листья летят…
В сороковой салют Победы
Благие чаянья сбылись.
Отца погибшего проведать
Мы всей семьею собрались.
Хоть за минувшую эпоху
Поразрослась у нас семья:
Зятья добавились и снохи,
И внуки – наши сыновья.
И за неведомым пределом,
Отец, отец,
За этот срок
Ты свекром, тестем стал и дедом,
И будешь прадедом, даст Бог!
А твой наследник,
сын последний,
В ту пору – зыбочный малец,
За сорок лет послепобедных
Я старше стал тебя, отец!
Страшней, чем язвы моровые,
Пять войн, из них две мировые,
Неизгладимый выжгли след.
Но, просветлев лицом,
Россия
За век наш нынешний впервые
Не воевала сорок лет!
Поля сражений в хлебных пашнях.
Но среди будней трудовых,
Не забывали мы о павших,
Не забывали ни на миг.
…Прости, отец, но в путь неблизкий
С собой мы взяли, привезли
С могилы свежей материнской
Родимой горсточку земли.
Не сберегли. Недоглядели.
Да и уклонные года.
Но мать, я знаю, прилетела
Душой всеведущей сюда.
Где, зная, помня цену мира,
Скорбя и торжествуя враз.
На День Великого Помина
Не вся ль Россия собралась!
Здесь,
у могилы этой братской,
Под сенью скорбною берез,
Стараются не разрыдаться.
Но и сдержать не могут слез.
Ведь не прибавить и не вычесть —
Одну судьбу на всех деля,
Здесь десять тысяч,
десять тысяч
Укрыла мать сыра земля!
Взяла, укрыла, приютила,
Навек в себе соединя.
По ним тут все мы – побратимы,
По крови пролитой родня.
По крови этой вся Россия
Сейчас скорбит семьей одной.
В глазах у школьника
у сына
Блеск вороненых карабинов.
Солдатских залпов гром тройной.
Тот гром как будто обозначит
Годины гибельной возврат.
И сестры слез своих не прячут,
И стиснул зубы старший брат.
И над толпой в молчанье общем
Зашелестит слышней листва,
Как будто нам за мертвых ропщет
Неизреченные слова…
В час полночный зарницы блистают.
Свет небесный бежит по пятам.
Это души погибших витают,
Возвращаясь к родимым местам.
………………………………
………………………………
Подо Ржевом отцовское тело,
Да во горькой земелюшке той.
А родная
Сюда прилетела,
В небе след прочертив золотой.
Свет во тьме надо мной заструится,
Кровь рванется тревожно во мне,
Глухо вскрикнет печальница-птица.
Мать-старуха застонет во сне…
Это память
В горячем биенье
С глубью сшибла небесную высь.
Наши души, отринув забвенье,
Узнавая друг друга, сошлись.
В том бессмертье России родимой,
Что для павших – на тысячи лет —
В нас, живущих,
на миг на единый
Смерти нет
И забвения нет.
В озарении креста
Храм
Высокие рухнули своды,
И пылью взошел к небесам
Воздвигнутый в древние годы,
Сиявший столетьями храм.
Растворов ли связи крутые,
Иль камень твердел от молитв —
Но тьме разномастных батыев
Не дался на щит монолит!
Вся Русь и в огне, и в порухе,
Но, подвигов ратных оплот,
Твердыней нетленного духа
Сей храм в честь Победы встает!
Встает, чтобы славу и муки
Забвенью предать не смогли,
Чтоб чтили и ведали внуки
Святыни родимой земли…
Кто скажет, что храм уничтожен? —
Старинная кладка цела,
Фундамент глубок и надежен,
Чтоб вновь вознеслись купола!
И словом, подвластным пока мне,
Я кличу товарищей рать:
Не время оплакивать камни —
Пора их опять собирать!
Свет во тьме
Игорю Васильеву
Он парит и блистает, как лебедь,
Людям виден он даже во тьме —
Белый храм, возносящийся в небо,
Белый храм
На зеленом холме.
А давно ли, в багровом ненастье,
Как ослепшие, люди брели.
Били белого лебедя
Насмерть,
Но добить до конца не смогли!
…Прозреваем теперь понемногу
В тупике, на глухом рубеже.
Запрещали нам веровать в Бога,
Но молитва звучала в душе!
Мы теперь, над погибельным краем,
Отметя фарисейскую гнусь,
На обломках святынь собираем,
Поднимаем соборную Русь!
На просторе,
что злобой просвистан,
Тяга к праведности не изжита,
Если брезжит еще бескорыстьем,
Словно солнышка луч, доброта.
Разве мы на любовь оскудели?
Как бывало не раз на Руси,
В грозный час
На великое дело
Каждый лепту свою принеси!
И пускай нелегко нам придется,
Верь, мой друг,
И смотри веселей:
Ведь в итоге
Всегда воздается
По делам и по вере твоей!
«Неужели слаба наша вера…»
Неужели слаба наша вера,
Неужели спасения нет?
И зловещая тень Люцифера
Застилает над Родиной свет.
И бессмертная русская слава —
Только дым над сиротским жильем?
Разрывают на части державу,
Волокут на закланье живьем!
Но вскипает разгневанно вече
Водополицей грозной людской.
Кто ж нас нынче поднимет на сечу?
Где Пожарский,
Где Дмитрий Донской?
…Наш заступник, в молитве
усердной,
Чтоб развеялись пылью враги
Осени нашу рать,
Отче Сергий,
Укрепиться душой помоги!
Колокольня
А церковь
и у нас в селе сломали.
Но колокольня старая стоит.
И снова в детство дальнее
Поманит,
И радостью забытой
Осенит.
Заметная на сотню верст,
Пожалуй,
Теперь уже безгласная,
Она,
Чтобы лесные упреждать пожары,
Лесничеству на службу отдана.
С нее мы даль оглядывали жадно.
И, не держась за узенький карниз,
Как ангелы,
Легко и безоглядно,
За горизонт неведомый рвались.
И снова где-то ангелы запели!
На верхотуру звонкую маня.
Замшелые и шаткие ступени
Еще и нынче
выдержат меня.
Я в узкую протиснусь гнездовину,
Где крест стоял,
на маковку саму.
И руки я свои,
как крест,
раскину,
И голову, счастливый, подниму.
Все та же даль,
да нету удивленья.
Как раньше, никуда я не взлечу.
Я дом родной
и отчую деревню
Сквозь слезы
все никак не различу.
«Помню, в детстве упал я в траву…»
Помню, в детстве упал я в траву
И, впервые,
В беспомощном плаче,
Содрогнулся душою ребячьей:
Я узнал, что я тоже умру.
Поседел я теперь, но однако,
Горе горькое знавший не раз,
Я бы снова об этом заплакал,
Но уже
не умею
сейчас…
Метельный вальс
Не ангелы в душу слетели,
Не к Богу душа поднялась —
Щемящим порывом метели
Ударил свиридовский вальс!
И боль, и мольба, и рыданье,
И ропот смертельных разлук —
В такие пределы страданья
Уносит божественный звук!
И сам я не знаю,
Куда я
В метельном круженье лечу —
К могилам родных припадаю,
Обнять всех живущих хочу.
Как искры в сплошной круговерти,
Проносятся мысли во мне
О собственной жизни и смерти,
О собственной горькой вине.
Бушует вселенская вьюга,
Сливаются в хор голоса…
Плечом я почувствую друга,
Очнусь
И открою глаза.
Увижу – стакан мой не допит.