Ты был из хора тех певцов,
Кто край любил свой,
Как Есенин,
И неприкаян, как Рубцов.
И перехватывала горло
Не водка – боль родной земли.
И ни деревня, и ни город
Тебя приветить не смогли…
Тебе размашистая смелость
Дана природою была.
Вот жаль,
Что песня не допелась,
Едва лишь голос обрела
«Далекая детства округа…»
Далекая детства округа,
Златая ее лебеда,
Ее колыбельная вьюга,
Ее голубая звезда!
Не верю, что замер твой голос,
Что скрылась от нас навсегда
В туманах родимых околиц
Твоя голубая звезда.
И очи закрылись, как ставни,
И сумрак над ликом твоим.
Я мертвым тебя не представлю,
А помню веселым, живым!
А помню свободу и волю,
И сердце пронзающий Слог.
И свет над твоей головою,
Которую ты не берег.
Который в сужденье и жесте
По-русски до удали смел,
Ты, следуя правде и чести,
Склонять ни пред кем не умел.
Да разве же только за это
Любили, гордились тобой…
Высокое имя поэта
Твоей просияло судьбой.
И светит, ни с чем не сравнима,
И смотрит с любовью сюда,
Поднявшись над русской равниной
Твоя голубая звезда.
«За державу душою болея…»
Алексею Решетову
За державу душою болея,
Отзываясь ей кровью строки,
Отмечать нам свои юбилеи
Нынче вроде совсем не с руки.
Но земные предельные миги
Заставляют прикинуть итог.
А итог – твои честные книги,
Чудотворная музыка строк.
Эти строки достались не даром,
В них такие дымятся года!
Но, судьбине своей благодарен,
Не кори ты ее никогда.
Ведь под гнетом житейского груза,
Роковые удары терпя,
Сколько раз твоя верная Муза
Выносила из бездны тебя.
Сколько песен прекрасных пропето!
И хоть век наш, как ворон, кружил —
Не рядился ты в тогу поэта,
Ты родился поэтом и жил!
Поэт
Алексею Решетову
И нет от скорби оберега,
И зыбок он, истины свет,
Но слово становится Богом,
Когда ты от Бога поэт.
У памятника Алексею Решетову, поэту
Ну как не будешь огорошен,
Когда ты видишь пьедестал
И вдруг на нем
– твой друг хороший,
Который памятником стал!
Но от ботинок до берета
Он узнаваемо-родной:
В руке дымится сигарета.
Он только что из проходной.
Он отпахал ночную смену
На солемельнице своей
И, может, к Музе неизменной
Хотел прийти домой скорей.
В пути настигло вдохновенье.
На парапет присел слегка.
Что время! —
век или мгновенье,
Когда рождается строка!
Не догорит окурок «Примы»,
И, как бывало, на двоих
С тобою он на грудь не примет
И не прочтет печальный стих.
Ты не мешай ему, не сетуй —
Не до тебя ему, друг мой:
Он занят долгою беседой,
Беседой с вечностью самой!
Анна Ахматова
Судьба России
С болью на века,
Бессмертное дыхание
Былого —
Ахматовская
Скорбная строка,
Ахматовское
Царственное слово!
«Тревожно за русское Слово…»
Тревожно за русское Слово!
Но вспомнишь —
Светлеет вокруг:
Пока есть Распутин с Беловым —
Не надо тревожиться, друг!
«Душа не ведает остуды…»
Душа не ведает остуды
К тому, чем издавна жива.
Из-под сознанья, из-под спуда
Всплывают матери слова.
Слетают с детского крылечка —
И снова, будто наяву,
Я слышу бабушки наречье,
Ее былинную молву.
Века седые с тихим гулом —
Бессонной памяти приют —
До Святогора и Микулы
Так осязаемо встают!
Былую боль приносит Слово,
Как по натянутой струне.
И снова жизнь живая, снова
Вся до озноба внятна мне!
Сердцами молча обнялись
Задевая за листья и звезды
Вад. Кузнецову
Плач ли птахи какой-нибудь малой,
Звезды ль шепчут, звенит ли роса
Или чудятся мне из тумана
Всех
ушедших от нас
голоса.
И душа, что не может таиться
Той же малою птахой во мгле,
Норовит к голосам тем пробиться:
Мыслью – в небе,
А чувством – в земле.
Но, высоты связав и глубины,
Жизнь и смерть —
в неразрывную связь,
Листья густо летят на могилы,
Золотисто над ними светясь.
И вдыхаю я горькую роздымь,
И, обняв целый мир на ходу,
Задевая
за листья
и звезды,
Между жизнью и смертью бреду…
«Да, друг мой, много было званых…»
Валентину Курбатову
Да, друг мой, много было званых,
А избранных – скупая горсть.
В густых кладбищенских бурьянах,
Затухнув, столько улеглось!
Мешая нашим разговорам,
В заупокойной тишине
Пророчит гибель хриплый ворон
Еще живым – тебе и мне.
Но в светлой думе о России
Так в душу льется синева,
Что нипочем
Его глухие,
Его картавые слова.
Мы помним всех, кого любили!
Спасибо Господу уже
За то, что мы не просто БЫЛИ —
Родными были по душе!
Светлое око
Анатолию Заболоцкому
Со встречи той первоначальной
Он возникал передо мной —
Твой взгляд прицельный и печальный
С байкальской синей глубиной.
Я не забуду встречу эту —
Мы, как на рать, тогда сошлись
И над могилой Пересвета
Сердцами молча обнялись…
Тебе с душой твоею страстной
Судьба непраздная дана —
Как сотворцу «Калины красной»
Идти стезею Шукшина.
Запечатлел ты светлым оком:
Трудом и верою велик,
И в нашем времени жестоком
Сияет православный лик!
И нам еще достанет силы
Любить родное горячо,
И пошатнувшейся России
Подставить верное плечо.
…Пусть жизни катится колеско
Через сияние и тьму —
Даст Бог, опять я, милый тезка,
Тебя по-братски обниму!
Три друга
В. Шумилину
Умирает наш друг
От недуга,
Посидели в палате втроем.
Коридорным тоннелем —
Два друга —
Как по тонкому льду,
Мы идем.
По примете – нельзя обернуться.
Он сказал – наша лучшая треть:
– Вы идите. – Сумел улыбнуться.
– Как пойдете,
Я буду смотреть.
Сзади мрак.
Нет конца коридору.
Мы уходим от друга навек.
И стараемся шагом нескорым,
Но срываются ноги
На бег!
«Это кладбище, где на могилах…»
Это кладбище, где на могилах
Забивает цветы трын-трава,
Где родных, невозвратных и милых,
Голоса ты расслышишь едва,
Где чернеют столетние ели,
Где шумят тополя,
Где оплакали всех и отпели,
Где ты будешь мне пухом, земля.
Я душой – где бы ни был – украдкой
Там с отрадой печальной брожу,
А потом за железной оградкой
На скамейке незримой сижу…
Прощание с другом
Ивану Байгулову
Разве будет земля эта пухом,
Если мерзлая – друг мой, прости! —
В крышу черную
Тяжко и глухо
Из моей упадает горсти.
Как тут надвое сердцу не рваться!
Гляну в узкую тесную тьму —
Разве мыслимо там оставаться,
Оставаться
Совсем одному?
Разве есть утешение в плаче?
Каждый скорбную думу таит,