- Простите меня, государь, - промолвила она, - но я уже жена Амирана. И никакое пышное венчание не сделает меня большей женой, чем я уже есть. Вы признали наш брак, закон тоже. А остальное уже от лукавого.
В прищуренных глазах Ахонсо мелькнули лукавые искорки. Возможно, Этель показалось, но она вдруг подумала, что государь очень доволен ее словами.
- Я не ошибся, дорогая, - уважительно произнес Ахонсо. - Вы действительно умница. Поэтому…
Он не договорил - не успел. Библиотеку залило мертвенным сиреневым светом и настолько резкой вонью, что глаза слезились. Этель зажмурилась, зажала ладонью рот и нос, понимая, что еще немного, и ее вырвет прямо на роскошный восточный ковер на полу. Впрочем, свет быстро угас, и в самом центре библиотеки возникла женская фигурка в знакомой одежде для путешествий.
Алита, живая и здоровая, удивленно озиралась по сторонам, пытаясь понять, куда же она попала. Наконец, она увидела государя и сдавленно ахнула: теперь ее инкогнито рухнуло окончательно, и она стоит лицом к лицу с одним из самых важных людей из ее прошлого. Ахонсо смотрел так, словно Алита была его маленькой нашкодившей внучкой.
- Ну вот, дорогая Алита, - произнес он. - Вот мы и встретились. Ты не представляешь, как я счастлив.
Глава 11. То, что позволено королю
Лефевр неторопливо брел по одной из центральных московских улиц, чье название скользнуло в памяти и не отложилось в ней - брел и думал, что в такой прогулке без сопровождающих есть совершенно определенное очарование и какая-то беззаботная легкость.
Он был королем, а у короля была свита. Вадим в последнее время таскался за ним чуть ли не в уборную: то ли пытался заслужить расположение, то ли боялся, что Лефевр отнимет у него ту смрадную иллюзию, которую Вадим считал жизнью. Все прочие холуи покойного Знаменского тоже были тут как тут, и иногда Лефевр испытывал искреннее и пылкое желание испепелить их всех к чертям собачьим, чтобы с ним осталась только Хельга - единственный человек, которому можно было безоговорочно доверять.
Город искрился и сверкал, переливаясь пригоршнями разноцветных огней. Город был сказочными чертогами мифических государей - набитый бесценными сокровищами, он зачаровывал и притягивал взгляд то к сияющим витринам, то к летящей неоновой тройке с лихим кучером, то к окутанным искрящейся паутинкой деревьям, то к яблокам новогодних шаров над входами в магазины.
Перед витриной одного из таких магазинов Лефевр и остановился: за прозрачным стеклом была елка, ее пышные искусственные ветви были унизаны золотым кружевом изящных игрушек - звезды, шарики, шишки, ангелы… Они были праздничными, но не аляповато-пошлыми. Почти такими же, какие отец однажды принес для юной Бригитты.
Тогда она плакала несколько дней подряд - родители ее лучшей подруги Ютты запретили той общаться с уродкой, и Бригитта, которая всегда очень горячо и болезненно переживала собственную некрасивость, заперлась в комнате, и ни мама, ни брат не могли ее утешить. А отец смог. Он купил на рынке небольшую пушистую сосенку, принес домой и украсил игрушками, сделанными под заказ у государевых мастеров.
Бригитта не хотела идти смотреть на сосенку, и тогда Лефевр сгреб сестру в охапку и вынес в гостиную - а там Бригитта замерла, глядя на маленькие огни свечек и сияние позолоченного стекла, и по ее щекам по-прежнему струились слезы. Но теперь она плакала от счастья.
Интересно, впишутся ли в картину мира Хельги такие елочные игрушки? Или же она скажет, что это слишком пошло и буржуазно?
Лефевр купил огромную коробку елочных игрушек по безобразно высокой цене. Продавщица, худенькая, стильная и без единой мысли в голове, что-то говорила про уникальную ручную работу и единичный экземпляр, и в ее голосе было четкое осознание собственной принадлежности к сверкающему миру богатых и достойных. Расплатившись карточкой Знаменского, Лефевр заметил, что девушка с брезгливостью посмотрела в сторону парочки, рассматривавшей новогодние подарки со скидкой, и произнес:
- Танечка, ты снимаешь комнату в Химках и каждый день мотаешься туда-сюда. Твой айфон куплен в кредит, а желудок болит из-за плохой еды. Ты все надеешься, что на твое декольте клюнет олигарх, а он никак не клюет. И этот браслет, который тебе подарил арт-директор, не золотой. Не стоит так его демонстрировать.
Напарница Танечки замерла возле прилавка-как и сама Танечка. Они смотрели на Лефевра с одинаково ошарашенным выражением. Лефевр одарил их очаровательной улыбкой и сказал:
- Так что напрасно ты относишься к другим с таким высокомерием. Ты ничуть не лучше и не выше.
Еще мгновение он наслаждался покрасневшим личиком Танечки, на котором сейчас отражалась целая палитра самых невероятных чувств, а затем взял коробку и вышел. Уже в спину ему понеслась эмоциональная и грубая ругань вперемешку со слезами; Лефевр усмехнулся, покачал головой и вдруг замер, узнав среди гуляющих горожан того самого человека, которого видел в воспоминаниях Хельги.
В нем не было ничего необычного. Абсолютно ничего. Молодой мужчина в зимней куртке, с несколькими подарочными пакетами в руках, должно быть, вышел на предпраздничный поход по магазинам. Наверняка у него много близких людей, которых ему хочется порадовать. Глядя на него, нельзя было и подумать, что он подбирает девушек, путешествующих автостопом, а потом насилует их на болотах.
Сперва Лефевр подумал, что ошибся. Некоторое время он незаметно следовал за мужчиной в куртке, пока не сумел наладить контакт с его сознанием и выцепить имя «Борис». Дальше уже было проще. Борис оказался весьма успешным торговым представителем крупного холдинга - благодаря этому он имел разъездную работу и возможность для маленьких приятных развлечений. Лефевру пришлось покопаться в его памяти, чтобы дорыться до того момента, когда на обочине дороги Борис увидел Хельгу - юную путешественницу, которая еще не знала, что ее ждет через четверть часа.
Уже потом, анализируя события этого вечера, Лефевр понял, что действовал не сам - это Король Севера, живший в нем, поднял его руку и метнул в голову Бориса одно из местных боевых заклинаний. Кажется, оно называлось Хаармин, Лефевр не запомнил в точности - важнее было то, что заклинание вызывало кровоизлияние в мозг и быструю смерть. Борис рухнул на тротуар, выронив пакеты с подарками и еще не понимая, что умирает, а Лефевр обошел его и, встав поодаль, возле очередной сияющей витрины, стал смотреть, как вокруг Бориса суетятся зеваки. Кто-то кричал, что человеку плохо и требовал вызвать скорую, кто-то снимал происходящее на телефон, а Лефевр, который по сути своей был весьма миролюбивым человеком и не убивал без серьезной причины, понял, что полностью слился с Королем Севера, иррациональной и жестокой силой природы.
И это ему нравилось.
В витрине Лефевр видел свое отражение - туманный силуэт с темными провалами на месте глаз и с золотым обручем на голове. А потом - он и сам не понял, как это получилось - витрина превратилась в зеркало. Старое зеркало в потемневшей раме с россыпью темных пятнышек в правой нижней части стекла.
В зеркале отражалась крошечная комната с аскетической, почти убогой меблировкой и - на миг Лефевр перестал дышать - Алита. Печальная, уставшая, она сидела на полу возле кровати, держала в руках глыбу разрыв-камня и сложенный вчетверо лист бумаги. Должно быть, письмо.
Лефевр смотрел на нее, не в силах оторвать взгляд. Он бы все отдал, лишь бы дотронуться. Прикоснуться к этим рассыпавшимся каштановым прядям, веснушкам на скулах, тонким белым пальцам.
Он бы и себя отдал - да некому было.
Но Алита, должно быть, почувствовала его взгляд. Поднявшись с пола и взяв светильник, она медленно подошла к зеркалу, и Лефевр замер, боясь спугнуть, разрушить возникшую связь неосторожным движением. Несколько минут Алита всматривалась в свое отражение и постепенно надежда на ее лице сменилась разочарованием.
- Кто там? - он не услышал, прочел по губам. - Огюст-Эжен, это ты?
На мгновение Лефевр окаменел, застыл, лишившись способности и двигаться, и думать - а потом Алита подняла руку и прикоснулась к зеркалу, и вот тогда он рванулся к ней, прорубаясь сквозь колючие пласты пространства и не понимая, что делает.
Лефевр пришел в себя в тот момент, когда витрина, возле которой он стоял, взорвалась и рассыпалась по тротуару звенящим золотым ливнем. Опомнившись, Лефевр отступил назад, со странной отстраненностью глядя, как скачут по мостовой стеклянные брызги, как визжит миловидная барышня, прижимая к лицу окровавленные ладони, как испуганные продавщицы выглядывают из магазина, не понимая, что произошло. Кто-то среди прохожих упомянул теракт.
Вздохнув, Лефевр медленно отошел в сторону и опустился на скамью. Тихонько, сама по себе, пришла мысль о смартфоне во внутреннем кармане пальто, о том, что надо позвонить Хельге.
Она сняла трубку сразу, словно ждала звонка. На заднем плане играла этническая музыка - наверняка Хельга сидела в каком-нибудь антикафе, пила кроваво-красный каркаде и писала стихи на салфетках. Или заваривала кофе по невероятно сложному рецепту.
- Привет, - сказал Лефевр. - Где ты?
- На Нижней Первомайской, - ответила Хельга и встревоженно спросила: - Жень, что случилось?
- Скинь мне точный адрес, - попросил Лефевр. Только сейчас он понял, насколько устал. - Я приеду.
В ожидании Лефевра Хельга успела несколько раз заварить себе прекрасного чаю на кухне антикафе и употребить его с шоколадным печеньем, посмотреть веселые авторские мультфильмы о приключениях забавного бегемота и поиграть в настольный хоккей с долговязым пареньком по прозвищу Джекоб. Он был не против продолжить общение, но тут в антикафе появился Лефевр, и Джекоб дал задний ход, не желая впрягаться в конкурентную борьбу. Хельга ничуть об этом не пожалела: парень показался ей вялым и не слишком инициативным.
Игрушки привели ее в полный восторг. Хельга подумывала притащить в свою комнату маленькую елку, но теперь ей пришла в голову совершенно потрясающая идея нарядить одну из сосен на участке перед особняком Знаменского и каждый вечер зажигать на ней гирлянду.