В тот же вечер Михкель поспешил в волостное правление, чтобы посоветоваться с Сааром. Силы мужиков, особенно многодетных, иссякали; надо было срочно доставать денег или по крайней мере продукты; без выплаты жалованья дальше строить нельзя, сбегут и последние рабочие.
Волостной писарь сел на велосипед, а сам мастер в воскресенье тоже обошел некоторых состоятельных пайщиков. Якоб Таальдер после долгих отговорок взял еще один пятидесятирублевый пай, кийратсиский Михкель тоже вынул из-под соломенной подстилки своей постели десять золотых пятирублевок. Леонаский Лаэс после вмешательства мастера согласился занять Кусти из Лайакиви, приходившемуся ему дальним родственником, три пуры ржи. А разве сам мастер жил в достатке? И ему очень кстати пришлась бы пура-другая ржи. Но он не стал и спрашивать, только велел Эпп класть побольше картошки в тесто, благо скоро можно будет рыть на огороде молодую. Немногие свои сбереженные рубли он уже вложил в корабль, а теперь отправил за море письма сыновьям и брату Танелю, чтобы и они посильно помогли общему делу земляков. Деньги в корабле не пропадут, можно даже рассчитывать на проценты.
Прежний кюласооский, а ныне рыуна-ревалаский Матис получил немного денег от сына Пеэтера из Таллина. Теперь он с младшим сыном мог продержаться лето на постройке. Но все же семье приходилось туго. Старая Ану грызла дома корки, а Матису и Сандеру старалась каждый день дать с собой на работу хлеб, рыбу и бутылку молока. Вийя пошла в поденщицы и кормилась у хозяев, да еще выпрашивала плату вперед, чтобы прокормить мужа и сына.
К сенокосу многие мужики вернулись из Таллина и Риги на пару недель в родные места. Но никому из них не привелось помахать косой, сенокос лег на плечи женщин. У корабля кипела работа над наружной обшивкой, и каждая пара мужских рук была здесь нужна до зарезу.
Наконец, спустя недели две после Иванова дня дело продвинулось настолько, что однажды вечером заложили в парилку подбалочные брусья, и ночной сторож тут же развел огонь под котлом. Подбалочные брусья толщиною в десять дюймов должны были находиться в парилке по крайней мере по часу на каждый дюйм. Мастер уговаривал мужиков поплотнее поесть с вечера и пораньше улечься спать (парням не разрешил даже и глянуть в сторону деревни), чтобы к утру каждый работник был в полной силе и приналег вовсю.
Глава восьмая
Три месяца короткого северного лета прошли в напряженном труде, давно миновало осеннее равноденствие, и сейчас, когда мастер, щелкнув крышкой своих часов, зажег спичку, они выстукивали предутренний час последнего воскресенья октября. Мастер с вечера уснул лишь на короткое время, сон давно отлетел от него, и он выбрался потихоньку из сторожевой будки.
Мягкая, почти безветренная осенняя ночь. С опушки леса доносились медленные шаги ночного сторожа, старого анеиского Реэдика. Луны не было, две-три звезды тускло мерцали над головой. Тут же, совсем близко, темнел огромный корпус корабля, еще увеличенный ночным мраком, от него исходил острый запах смолы. Далеко на западе слышался гул подводных камней Хуллумятаса и Суурекуйва.
«Днем, верно, забушует, ишь, как гудят даже при таком слабом зюйд-осте, - думал мастер, медленно ступая по берегу к свинцово-серому морю. Вода за ночь еще поднялась. - Ну что же, пусть поднимается, кораблю легче будет поплыть. Только бы успеть закончить работу при этой погоде».
Да, наконец-то они достигли того, что можно начать спуск корабля. Вчера удачно посадили бархоут правого борта на полозья из мощных бревен-это работа, требующая большой осторожности. Прежде всего пришлось клинить и ставить подпорки под левый борт, в то время как подпорки правого борта стесывались топорами и концы их или глубже уходили в землю, или обламывались дюйм за дюймом. Таким образом, корабль всей тяжестью медленно сел на полозья, заранее густо смазанные жиром. Смазали также до самой воды березовый желоб для киля и дорожку из березовых плах для полозьев. Уже в сумерки успели поставить и грунтовы вокруг судна. Оставалось еще завести головной канат в море к закрепленным на каменной глыбе блокам, и оттуда обратно на берег, к воротам, а уж тогда…
Что и говорить, все сделано так, как положено, еще ни один построенный им корабль не валился на бок.
И все же мастер волновался. Сегодня он еще главный ответчик, сегодня он держит экзамен перед всеми жителями прихода, но как только корабль свободно поплывет по заливу, ответчиком станет капитан. Установка мачт и вся такелажная работа - дело капитана, в оснастке корабля он, мастер, может только оказывать помощь Тынису.
Дотрагиваясь слегка до корабельного штевня, чтобы узнать, насколько подсохла на нем смола, мастер уловил на востоке первые, едва различимые признаки зари. Теперь они стали заметны уже и здесь: борт корабля, обращенный к востоку, уже как-то выделялся, а противоположный борт мастер только с помощью воображения мог отделить от окружающей темноты… Да-да, у Юлиуса в далекой Австралии сейчас уже полдень, Карла в Канаде, верно, только забрался на койку, если он пришвартовался где-нибудь. Ведь оба парня прислали немного денег на этот корабль, скорее, конечно, по его просьбе, чем из интереса к делу. «Не верю, чтобы что-нибудь вышло из этой вашей затеи с небольшими парусниками, - писал Карла, - везде, по всему свету, все больше и больше переходят на пароходы. Время - деньги, как говорят здесь в Америке, - и кто из деловых людей захочет теперь перевозить грузы на маленьком паруснике, который месяцами порой болтается в море? Сто лет тому назад, когда еще не знали парохода, был другой разговор. Теперь же постройка парусных кораблей кажется допотопным делом…»
Горечь подступила к горлу мастера, когда он подумал о письме Карлы, тем более что парень во многом был прав. Но разве он, Михкель, виноват в том, что жизнь в этом заброшенном уголке так отстала от всего остального мира?
Да, уже около ста лет прошло с тех пор, как рууснаский барон Шренк, Страшный Шренк, как его называли в своих рассказах старики, приказал пограничникам изрубить в пределах своих владений все рыбачьи лодки, чтобы народ не мог бежать за море, спасаясь от рабства и истязаний. Даже песня была сложена о том, как старый кассемазский Таави, которого Страшный Шренк за тайную поездку за море приказал до полусмерти избить на конюшне мызы, как этот Таави, несмотря ни на что, снова построил в лесу тайком лодку и однажды в осеннюю ночь при попутном ветре ушел отсюда со всей семьей.
Таави нипочем граница;
За море махнул, как птица…
Отстали на сто лет! Спросил бы лучше, как здешний народ, несмотря на все, дошел хоть до теперешней жизни! Да и прочий мир не совсем еще перешел на железные пароходы, небольшие парусники для перевозки грузов на близкое расстояние стоят еще во всех портах, и никто не посмеет сказать, что парусники, построенные здешними мужиками, хуже других. Зачем бы шведы купили за хорошую цену «Эву» у старого Кронштрема - «Эву», построенную им, Михкелем, - если бы шведские корабли были лучше? Если бы здешний народ многие сотни лет мог жить и работать свободно, были бы и у него уже пароходы.
С кормы корабля послышался внезапный треск, и мастер замер, весь обратившись в слух. Но все было тихо, и Михкель, осторожно шагая, пошел к корме. Он сразу успокоился - по-видимому, ничего страшного не случилось, - однако на всякий случай решил подняться по лестнице на палубу.
Нет, ничего подозрительного не было. Почти каждый кусок дерева - обычная ли доска или массивный подбалочный брус, - все это вогнано в корабль в изогнутом виде. Что ж удивительного, если какое-нибудь бревно трещит, в бессилии тоскуя о своей первоначальной форме? Рассказы о котермане - пустая болтовня. Если есть злые духи, должны быть и добрые духи, прогоняющие злых. Но Михкель считал, что двуногий котерман опаснее всякого четвероногого хвостатого и рогатого черта. Существуй на земле одни лишь рогатые черти, Михкель мог бы спокойно оставить нынче ночью корабль на попечение старого анеиского Реэдика, а уж против двуногого котермана, может статься, и его бдительности будет недостаточно. Построенное в Кюдема, на острове Хийю, судно «Эммасте» пытались ведь сжечь за две ночи до спуска на воду. Несчастье хоть и предотвратили, но негодяю удалось вырваться и удрать. Ярость завистников становится черным-черна именно перед спуском корабля: в эту пору корабль еще досягаем для них, а уж когда он поплывет, расправит крылья и уйдет за море, попробуй-ка навреди ему тогда.
Поэтому каждую ночь к кораблю назначалось по крайней мере по два сторожа, а вдобавок еще целая ватага спала на чердаке у папаши Пуумана, чтобы по первой тревоге прийти на помощь сторожам.
- Ну чего ты тут лестницей громыхаешь? - спросил Реэдик, осмелившийся с первыми проблесками зари покинуть свою сторожевую будку у кузницы и подойти к кораблю.
- Да так, подбалочный брус с правого борта затрещал что-то. Поглядел, не сорвался ли с шипов.
- А я уж думал, сам мастер гонится за ворами или котерманом, - сказал Реэдик, посасывая коротенькую трубку, и, так как мастер ответил не сразу, добавил: - Ну нет, они-то знают, что выставлены сторожа. В Кюдема один уже обжег себе нос. Неужто они еще…
- Лучше в оба глядеть, чем потом сожалеть! Уж если «вослюбленная душа» выгнал нас из Папираху, что же говорить о тех, в чьих руках земная власть? Трудно ли рууснаскому барону отвалить сотню рублей какому-нибудь прохвосту, чтобы тот поджег корабль?
На востоке разгоралась заря. С зарей стали сходиться и мужики - сначала по одному, по два, а потом и группами. Сегодня был знаменательный день не только для мастера, но и для всех, кто вложил в корабль свою душу и заботу, деньги или труд. Хороший кузнец, старый Рейн из Кообати, который вместе со своим сыном Яаном выполнил всю поковочную работу, ранехонько был на месте. Сегодня и на нем лежала большая ответственность: если сдадут где-нибудь тали или какой-нибудь шпинь, если крепление головного троса не выдержит или сам трос сорвется от напряжения с ворота, тогда держись, кузнец! Каждый глянет в твою сторону, ты в ответе за все, что как-нибудь связано с железом и сталью.