Среди всех Божеств Таур-Дуат, великих в своей Силе, не было у народа Божества более трепетно и нежно любимого, чем Золотая Хэру-Хаэйат, Госпожа Бирюзы, чьё сладостное дыхание освящало собой жизнь всего сущего. Была Она вечной, как сам Амн, Отец-и-Мать Мира, и присутствием Её было озарено каждое из творений. Но, согласно легендам, лишь когда Аусетаар и Ануи осознали и познали друг друга, Амн раскрыл Любовь для других, позволил познать Её и поклоняться Ей. Именно тогда ступила в мир Хэру-Хаэйат такой, какой теперь знали и чтили Её живущие. Песни Её озарили все планы бытия, и равно преклонились перед сиятельной Её красотой все создания Амна.
Песнью, запечатлённой в камне, был и Её храм. Своды пронизанных солнечным светом открытых залов поддерживались огромными колоннами, испещрёнными священными символами. Каждую колонну по четырём сторонам света венчал лик Богини в драгоценном уборе. Её мудрый ласковый взгляд созерцал вечность и вместе с тем был обращён к тайне каждого сердца, к каждому гостю, что пришёл соприкоснуться с теплом Её Силы. Потолки храма была расписаны созвездиями и Божествами, изображениями движения небесных светил и течения времени. Потолок центрального святилища Золотой – Анирет помнила его почти во всех деталях – был украшен огромным кругом созвездий, единственным в своём роде – уникальным творением мастеров и звездочётов. Мудрецы со всех уголков известных земель старались хотя бы однажды побывать в Тамере, в этой Песни Творению, чтобы соприкоснуться с чудом. В отличие от служителей других культов, жрецы Хэру-Хаэйат на несколько дней в году открывали святилище для всех желающих. Они считали, что таинства Золотой принадлежат всем. «Что ты увидишь в таинстве, зависит лишь от глубины твоей личности. Никто не увидит, не познает, не унесёт с собой больше, чем способен, а значит, и утаивать не имеет смысла», – объяснил когда-то царевне жрец, обучавший её.
Его звали Икер. Он был одним из самых красивых мужчин, которые встречались Анирет, но свет Золотой, наполнявший его в ходе ритуалов, делал молодого жреца поистине прекрасным. Своим мягким глубоким голосом он чем-то напоминал Хэфера, а также и тем, как он терпеливо и доходчиво всё объяснял, с какой нежностью и пониманием помогал раскрыться своей царственной ученице. А ещё у Икера были удивительные руки, танец которых по струнам арфы зачаровывал не меньше, чем их танец по сокровенным струнам тела.
Анирет не знала, где сейчас был её друг, в каком именно храме служил Золотой. Писем от него она давно не получала. В последнем он выражал своё сочувствие к её потере, буквально парой строк, но так бесконечно искренне. Для общины жрецов Тамера Хэфер был не просто наследником трона. Из этой общины была родом его мать Каис…
Возможно, Икер покинул Тамер. Возможно даже, служение теперь проходило в иной сфере Её искусств. Но, по крайней мере, когда-то они расстались друзьями – уже после того как Икер объяснил и показал ей, где лежала грань между любовью к Божеству и любовью к другому смертному, энергии этого Божества пропускавшему. Её сознание и сердце сохранили тепло и нежность тех дней. Пред ликом Богини не могло быть смущения. Хэру-Хаэйат заставляла петь потоки энергий в теле и сознании, пробуждая искру творения и тот потенциал, что помогал воплощать намерение в жизнь на земном плане. Теперь-то Анирет и сама смогла бы пробудить потенциал другого, но своего первого проводника она не забыла.
Хэру-Хаэйат даровала миру целый сонм прекрасных искусств, с помощью которых все живущие теперь могли выражать и воплощать свои чувства. Музыка, танец, живопись, стихосложение – всему этому покровительствовала Золотая, даровавшая вдохновение, позволявшая прозревать красоту Мира во всей множественности его граней и аспектов. И одним из самых удивительных, упоительных искусств, дарованных Той, что есть сама Любовь, было искусство брачных покоев. Немало было сложено стихов и трактатов об этом, и всё же познание этого пути Богини было бесконечным в своей глубине – настолько же бесконечным, как путь к одухотворению материи и само стремление к Золотой. Примитивные умы, не видевшие в физическом выражении желания и единения ничего, кроме животной страсти или, в лучшем случае, необходимого действа для продолжения рода, подчас низводили роль некоторых служителей Золотой до храмовой проституции. Истины же в их словах было не больше, чем в нарекании праздников Богини оргиями, а святилищ Её – рассадниками разврата и греховности. Знание, касавшееся единения, было не менее сакральным, чем иные таинства, к которым не допускались непосвящённые. Часть этого Знания жрецы и жрицы Золотой передавали наследникам древнейших родов Таур-Дуат в ходе их обязательного обучения при храмах.
Согласно преданиям, именно Хэру-Хаэйат даровала смертным и само понятие празднеств. Её присутствие наполняло радостью всякий аспект жизни. В рэмейском календаре Ей было посвящено больше всего праздников, и зарождались они и начинались именно здесь, в Тамере. Сама земля этого города и всей Тантиры пела Её Силой.
Ладьи причалили к берегу. Управительница сепата Тантира со свитой и жрецы Золотой встречали дорогих гостей с музыкой, как было принято здесь. Атмосфера всеобщего ликования, казалось, царила тут даже вне праздников, впитавшись в землю и воздух.
Стоило Анирет только ступить на каменные плиты тропы, ведущей к храму, её буквально пронизало теплом. Любящие руки Богини обняли её, заставляя отступить скорбь и тревоги, и слова древнего гимна, который она не раз пела здесь же, в этом храме, ярко вспыхнули в её разуме.
«О ты, Малахитовоокая Богиня,
Излучающая изумрудное сияние!
О ты, Золотая Богиня всех Наслаждений,
Утешительница, дарующая Любовь каждому существу во Вселенной,
Ты, кто есть радость Амна,
Увенчанная Солнцем Повелительница жизни.
Ты, чьё Лоно порождает всевозможные формы,
Ты – вдохновение всех Богов и живущих,
Олицетворение всех форм Любви,
Сокрывающая в себе Ваэссира,
Суть страсти и силы Могущественного Владыки.
Тело Твоё усеяно златом, которым Ты щедро осыпаешь своих возлюбленных.
Красота красоты,
Жизнь жизни,
Природа,
Бесконечная Любовь!
Благословенны благословляющие Имя Твоё, Хэру-Хаэйат!
Да будешь Ты прославлена в Вечности во всех формах Своих!»[23]
Даже тревога Анирет за Хэфера отступила в эти мгновения перед величием Золотой, ведь разве могла несправедливо заблудиться, потеряться душа, которую так сильно любили? Нет, Богиня просто не могла оставить его!
Анирет почувствовала, как тяжесть, сжимавшая её сердце, отпустила, и не удержалась от улыбки. Обернувшись через плечо, она посмотрела на своих спутников. Лицо дядюшки Хатепера светилось спокойствием, и даже тревожные складки, которые не сходили с его лба с самой гибели Хэфера, казалось, разгладились. Нэбмераи, при всей своей сдержанности, выглядел если не счастливым, то удовлетворённым – как если бы он снова оказался в Обители Таэху, где ему не нужно было нести бремя своего долга. Он и правда казался красивее, когда обнажалась часть его жреческой сути. Что до Мейи – она просто сияла, ослепительная в своей радости и очаровании. От Анирет не укрылось, как она украдкой взяла Нэбмераи за руку. Тот не возражал и переплёл пальцы с пальцами девушки.
Хатепер выступил вперёд, приветствуя темнокожую женщину, высокую и статную, облачённую в светлый драпированный калазирис. Шею её украшали ожерелья и амулеты из бирюзы, а руки – браслеты из золота, дерева и кости, причудливо сочетавшие в себе моду традиционную и южную. Её немолодое уже лицо, обрамлённое мелкими кудрями длинных чёрных волос, было всё таким же прекрасным, а зелёные глаза – всё такими же яркими, какими их помнила Анирет. Фераха, уроженка сепата Нэбу, занимала пост Верховной Жрицы Хэру-Хаэйат в Тамере и всей Таур-Дуат большее число лет, чем Анирет было от роду. Свет её улыбки, её удивительное обаяние не померкли с годами и всё ещё притягивали взгляды.
Минуя рамки придворных приличий, Фераха крепко обняла Хатепера, и он ответил ей тем же. Жрецы Золотой вообще открыто выражали душевное тепло, пренебрегая этикетом, но притом тонко чувствовали, какая дистанция была комфортна собеседнику.
– Добро пожаловать! – прозвучал низкий звучный голос Ферахи, в котором, казалось, таились искорки смеха. Её речь была тягучей, как жидкое золото мёда, и произносила слова она как-то особенно… вкусно. – Анирет, как я рада снова видеть тебя!
С этими словами Верховная Жрица сгребла царевну в объятия, и девушка невольно улыбнулась, обнимая Фераху в ответ. Родная мать не приветствовала её настолько искренне никогда.
– Я тоже так рада…
– Вести о вашем скором прибытии, к счастью, дошли до нас вовремя. Свет Золотой пусть сияет для вас ярко!
Под песни и музыку храмовых инструментов Фераха повела гостей в храм, и целая процессия жрецов и жриц сопровождала их. Анирет радостно приветствовала своих старых знакомых, которых помнила ещё по обучению.
У входа в колонные залы именитых гостей приветствовали двое жрецов высокой ступени посвящения. Собственноручно они поднесли Хатеперу и Анирет вино из храмовых погребов, настоянное на меду. Царевна с радостным изумлением узнала в одном из жрецов Икера. Именно он подал ей чашу.
Он был так же хорош собой, как и в день, когда она увидела его впервые. Мейа не просто так отмечала некоторую экзотичность его внешности. Его кожа была темнее, чем у жителей более северных сепатов, но всё же не такой тёмной, как у Ферахи. Вроде бы, отец его был охотником из Нэбу, но Анирет не помнила точно – они мало говорили о прошлом жреца. Его лицо было у́же, чем у большинства южан, но притом гармонично сочетало в себе характерные для них крупные черты. Чувственная полнота его губ не раз становилась предметом игривых шуток Мейи. И оказывается, Анирет уже позабыла, какими невероятными вблизи были его глаза – зеленоватые с желтыми искрами.