и принижают, – возразил старший рэмеи, с улыбкой качая головой. Судя по его взгляду, в мыслях Хатепер пребывал где-то очень далеко. – Потому же, почему некоторые из нас ненавидят их. Слишком много потерь понесли все мы, слишком много вражды уже перечеркнуло и переписало нашу историю. И никому не под силу начать летопись взаимодействия наших государств с чистой мраморной плиты… как бы некоторым из нас ни хотелось, – добавил он чуть слышно.
Помолчав, Хатепер протянул руку и взял со стола мастера ещё один небольшой комок глины, оставленной для них жрецами Великого Зодчего. Кроме царевны и Великого Управителя, сейчас в этой небольшой мастерской при храме больше никого не было, и потому они могли говорить свободно.
– Когда и как всё началось, – задумчиво повторил старший рэмеи. – Хороший вопрос… Две силы, равные и разные, не могут существовать без соперничества. Наши народы развивались по разные стороны континента, понемногу сдвигая границы своих изначальных владений. По эту сторону гор не было никого сильнее рэмеи, а по ту – никого сильнее эльфов. Думаю, до определённого момента и мы, и они полагали себя величайшими на этой земле по своей силе и мудрости, – Хатепер тихо рассмеялся. – Едва ли открытие народа, равного в том и другом, могло быть приятным для обеих сторон.
На миг отвлекшись от своего комка глины, Анирет украдкой посмотрела, как в руках Хатепера понемногу начала рождаться птица, но пока очертания фигурки были слишком смутными. Сама же она пробовала слепить змеедемона – кобру наподобие той, что венчала головные уборы Эмхет. С коброй пока не ладилось, но сам процесс был очень приятным. Глина скользила между её пальцами, точно живая, готовая послушно принять любую форму и ожить в ней.
Официальную историю царевна, конечно же, помнила – и о борьбе за влияние, и о возвышении людей, в те давние времена ещё дикой молодой расы без собственной культуры. Но она любила слушать размышления дядюшки, да и об эльфах он рассказывал совсем иначе, чем можно было прочитать в свитках. Он прожил в Данваэнноне много лет во время своих дипломатических миссий к наследникам фэйри. Он не понаслышке знал нравы и обычаи этого народа. Именно от него царевна впервые услышала о блуждающих огоньках, о танцах фей в зачарованных чащобах, о Дикой Охоте, проносившейся над землёй в Последний День Года, о холмах, таящих внутри себя целые города, и о диковинных зверях, блуждающих между разными планами бытия. Именно от дяди Анирет узнала имена первых предков Высоких Родов Данваэннона, об их мастерстве и вражде, об Игре Дворов, что началась в Царстве Фэйри и продолжалась на земле. От дяди же она впервые услышала эльфийские колыбельные и баллады, легенды о могучих витязях и прекрасных дамах. Некоторые из них походили на рэмейские, другие – совсем нет. Культура наследников фэйри была уникальна и самобытна, и ею могло очароваться даже обожавшее Таур-Дуат сердце. И тем сильнее было очарование, что поведал об этой культуре ей тот, кто сам был полон любви. Нельзя было не полюбить тоже.
Меж тем Хатепер продолжал:
– Ты помнишь, что Обе Земли не всегда были единым государством, что когда-то четырнадцать сепатов не могли объединиться в единую территорию. Далеко не сразу мы стали просвещённой и сильной нацией, к которой имеем честь принадлежать сейчас, – усмехнулся старший рэмеи. – Так было и у эльфов. Кланам под управлением высокорождённых принадлежали разные территории по ту сторону гор. Они враждовали между собой и ненавидели друг друга. Некоторые, – Хатепер помрачнел, – ненавидят друг друга до сих пор даже более люто, чем нас. Объединять земли – дело не из лёгких. Какие верования и традиции сделать превалирующими? Какие занятия и события возвеличить, а какие – предать забвению? Как примирить меж собой тех, чьё оружие веками обагрялось кровью друг друга? В конце концов, какой род возвысить над остальными? Но я скажу тебе, что́ во все времена действовало безотказно, помогало преодолеть все противоречия. Первое – сильный правитель, способный учесть интересы всех, но и в разумных рамках ограничить притязания других. Второе… – он помедлил и посмотрел в глаза Анирет.
– Общий враг, – со вздохом кивнула царевна. – Я понимаю, да… До тех пор, пока есть общий враг, кланы Данваэннона могут объединяться, а наши управители сепатов меньше вспоминают о своих давних распрях и обидах на династию Эмхет.
– Я всегда считал, что сильный правитель значит намного больше. То, что всем нам до сих пор нужен общий враг, чтобы жить в мире между собой… говорит лишь о том, что мы ещё чрезвычайно далеки до гармонии Божественного Закона на земле… Энергия жизни непокорная, бурная. Это – пламя, это – кровь, бурлящая в теле земли. Одновременно кровь – и символ жизни, и символ разрушения… как алый, цвет Отца Войны. Что есть война? По сути своей это – принудительная трансформация для целого общества или сразу многих народов. Любая энергия может проявиться как высшем, так и в низшем смысле. Если высшая форма энергии не воспринимается, энергия вынуждена воплотиться в своём низшем проявлении. Войны – пример такого проявления, вынужденных жестоких изменений, когда все иные возможности исчерпали себя или не могут быть применены. Но всегда это – изменение, трансформация… а значит, путь к совершенствованию, которое редко бывает безболезненным[30].
– Выйдя из горнила войны, мы должны были стать совершеннее…
– В самом яром огне куётся лучшая сталь. Так говорили жрецы культа, который сейчас в Таур-Дуат запрещён, – проговорил Хатепер.
Но, как и всегда, когда Хатепер упоминал культ Сатеха, он не развивал эту тему. Анирет было любопытно… очень любопытно, как и всё запретное, но она принимала тот факт, что, возможно, просто ещё не готова. Однажды ей расскажут. Император, в конце концов, должен уметь принимать энергию Отца Войны.
– Наши науки и искусства развивались, как и мастерство наших воинов. Во всём мы старались и стараемся превзойти друг друга. Это я могу понять.
– Да, само наличие народа эльфов на этой земле заставляло рэмеи совершенствоваться. Как и эльфов – само наличие нас, – подтвердил Хатепер. – Тому в истории немало примеров. Даже таким, как я, приходится признать это. Но мне слишком трудно назвать войну благом, не скрою, хоть подчас она и необходима… Мы – народ воинов, этого я никогда не забывал. Но не только воинов, – он чуть улыбнулся и открыл ладони. Анирет увидела в них сокола Ваэссира, пока незаконченного, но выполненного с удивительным изяществом в технике. Птица была вроде бы похожа на традиционные изображения, но вместе с тем имела красивые необычные черты, знакомые царевне по изображениям на свитках из Данваэннона. – Мы первыми научились строить города из камня. Наши науки и искусства почти не знают себе равных. Мы многому научили других… но и сами научились многому. Вот почему так нужно время мира. Вот почему так опасно лишь отрицать и ненавидеть.
Протянув руку, Анирет осторожно коснулась раскрытых крыльев сокола с тонкой насечкой намечающегося оперения. Ей никогда бы не под силу было нанести такую причудливую вязь просто с помощью собственного когтя. Она думала об эльфийских мастерах, вспоминая изящное серебряное ожерелье, которое Хатепер когда-то привёз ей из Данваэннона и которое она даже боялась лишний раз надеть, таким оно казалось хрупким. На тончайшее витьё серебряных нитей – кажется, эльфы звали это кружевом, – можно было разве что любоваться безбоязненно, но дядя со смехом заверял её, что боялась она совершенно зря, и украшение было куда крепче, чем казалось.
Эльфы называли себя народом мастеров и поэтов, далёких от «варварства демонокровных»… но они тоже были воинами, безжалостными, утончёнными в своей жестокости настолько же, насколько они были утончёнными в искусствах.
Анирет подняла глаза и встретилась взглядом с Хатепером.
– Последнюю войну… одну из самых долгих в истории наших народов… ведь начали мы. Что подвигло деда выступить на эльфов и погрузить нас в такой страшный конфликт? Вряд ли стремление к совершенствованию? Или, может быть, заговор? – царевна нахмурилась. – Я читала о ряде веских причин для очередного конфликта интересов с эльфами. Но в тот раз они уступили…
В голосе Хатепера Анирет услышала металлические нотки – как всегда, когда он говорил о своём отце.
– Император Меренрес, да будет спокойным его отдых у Вод Перерождения, думал не о совершенствовании. Он был из тех, кто верил, что мы должны сокрушить Данваэннон раз и навсегда, и в этом он был непримирим. В уступках эльфов он увидел слабость. Впрочем, это и было слабостью – начало войны пришлось на смутное время в эльфийском королевстве. Прежняя династия ослабела, и высокорождённые снова вернулись к своим извечным противоречиям. Они не были готовы к войне с нами, поскольку фактически находились в состоянии войны между собой. Первые удары Таур-Дуат были сокрушительны для королевства… и многие там не простили их до сих пор. Вся наша история наполнена таким количеством потерь с обеих сторон, что уже неважно, кто когда-то начал конфликт первым.
– Я понимаю, – тихо ответила Анирет, думая о вельможных родах Таур-Дуат.
Часть рэмеи, те, кто потеряли в войнах и земли, и близких, по-настоящему ненавидели эльфов, другие мирилась с их присутствием, найдя в себе силы преодолеть ненависть и увидеть выгоду торговых соглашений и обмена знаниями, третьи – восхищалась бывшим противником. Но, думая о родах Эрхенны и Мерха – родах, к которым принадлежали Метджен и Павах, – царевна в очередной раз осознавала, как мало на самом деле знала о мотивациях окружающих. Дядюшка был прав: неважно уже, кто когда-то начал конфликт первым. Полный хитросплетений узор истории взаимоотношений двух рас был соткан из разрушенных ожиданий и разбитых судеб, и нити были насквозь пропитаны кровью.
– Наш Ренэф очень похож на деда… его мысли, его эмоции… – чуть слышно добавил Хатепер.
Анирет стало не по себе. Девушка невольно повела плечами, почувствовав внезапный озноб. Всю ситуацию с Ренэфом никак нельзя было назвать простой.