Алия позвала всех трапезничать. Проходя в дом, ещё недавно принадлежавший его врагам, Никес подумал о том, как простые хорошие люди делали жизнь других приятнее и легче даже в тяжёлые времена.
Когда он переступил границу портала, ему не дали долго оглядываться, мгновенно подхватили под руки и повели куда-то. Перкау едва успел окинуть взглядом помещение и удивился, что столичное портальное святилище почти ничем не отличалось от такого же в Кассаре. Ему, как, наверное, каждому провинциальному жрецу, почему-то казалось, что в Апет-Сут, сердце Таур-Дуат, всё должно быть ярче, масштабнее: он был немало наслышан о богатстве местных храмов, о щедрых жертвах, приносимых Богам императорской семьёй. В следующий миг Перкау внутренне усмехнулся – ну не золотом же должны быть устланы здешние полы. С путешественников, конечно, станется рассказывать всякое, но рассказчикам свойственно приукрашивать.
Мягкое золотистое свечение потайных лампад озаряло стремящиеся ввысь испещрённые иероглифами колонны, углубляло мистические тени коридоров. Краски на рельефах были яркими, насыщенными – не в пример тем, которыми приходилось довольствоваться общине Перкау. Наполненные дыханием Божества и Силой творимых в храме ритуалов, изображения казались живыми. Но эта жизнь не пугала Перкау, как когда-то – бальзамировщик отчетливо помнил это – она испугала пришедшего в его храм Паваха из рода Мерха. Он был дома в каждом из Мест Силы Стража Порога. Встреча с Сааром помогла ему воспрянуть духом, подарила надежду на то, что истина раскроется и гармония будет восстановлена, что Закон восторжествует над страшными наветами. Случится это при жизни Перкау или после, наверное, уже не столь важно.
Молчаливые стражи вели его по полупустым коридорам. Впереди шёл тот же столичный жрец, который сопровождал Перкау в Кассаре. Изредка им встречался кто-то из бальзамировщиков и послушников, но никто не выражал удивления или враждебности, словно и не происходило ничего особенного, словно не вели сейчас по храму опасного преступника, отступника, что был призван на суд самим Владыкой. Надежда вспыхнула было в сердце Перкау – а что если Император уже знал правду? Что если нет уже смысла охранять тайну? Вспыхнула и угасла… Хэфер и Тэра не могли добраться до столицы так быстро. Точнее, могли бы, если б воспользовались порталом в Кассаре, но не стали рисковать. Саар сказал бы ему. Добраться же до другого портала у царевича и жрицы просто не было времени. Волнение снова сжало сердце бальзамировщика – не за себя, за них.
У одной из дверей сопровождавший его жрец остановился и обменялся несколькими фразами с двумя посвящёнными воинами, охранявшими вход.
– Он уже ждёт, – кивнул один из стражей, коротко посмотрев на Перкау. При этом взгляд его был совершенно безучастным.
Учитывая все обстоятельства, это даже немного успокаивало.
Дверь перед ними открылась, и бальзамировщика ввели в небольшую тускло освещённую приёмную. За добротным, лишённым богатых инкрустаций и искусной резьбы столом сидел старец, иссушенный временем настолько, словно уже сам превратился в мумию. Рога на гладко выбритой голове потрескались, а кожу цвета тёмной бронзы испещряли глубокие морщины. Его глаза были полуприкрыты – он как будто дремал, подперев щёку тонкой рукой с длинными, почти чёрными, как у священного пса, когтями. Широкий золотой браслет болтался на хрупком запястье, точно не по размеру выкованный наруч. Поверх тёмных одежд на груди его висела тяжёлая пектораль с изображением Ануи, украшенная самоцветами и драгоценной эмалью, как и прорезное ожерелье со сценами из легенд, к которому она крепилась. Такой чудесной пекторали не было больше ни у кого из Верховных Жрецов других храмов Стража Порога.
Но даже не пектораль, символизировавшая высшую ступень служения Ануи и власть над всеми бальзамировщиками Таур-Дуат, обозначала эту самую власть. От старца исходило столько Силы, до боли знакомой Перкау! Само его присутствие повергало в священный трепет, как присутствие Божества в одухотворённой храмовой статуе. Этот жрец давно уже не существовал на Берегу Живых так, как большинству было привычно. Его тело одряхлело, но дух его знал тайны неведомого, прозревал сквозь покровы привычного. Смерть и вечность были его друзьями и соратниками. Дыхание древних гробниц было его дыханием. Руки его пропустили сквозь себя память сотен жизней, и каждая оставила свой след. Таков был Минкерру, Первый из бальзамировщиков, занимавший этот пост ещё при Императоре Меренресе и царице Захире.
Перкау почтительно опустился на одно колено, не дожидаясь, пока его заставят стражи. Этой власти и этой мудрости он спокойно вверял себя. Он помнил о воле Ануи – защищать тайну от всех, – помнил, что враг Хэфера таится где-то близко. Но так сложно было поверить, что Верховный Жрец его культа тоже мог оказаться врагом.
– Мудрейший Минкерру, Верховный Жрец Стража Порога, прозревающий мудрость Его во всех уголках Империи, я передаю пленника в твою власть, – с величайшим почтением проговорил жрец, сопровождавший Перкау, и глубоко поклонился.
– Отчего наш брат до сих пор в цепях? – прошелестел голос Верховного Жреца, едва слышный, как шорох свитков.
Простой вопрос возымел силу приказа – стражи мгновенно освободили бальзамировщика и почтительно поклонились Минкерру.
– Мудрейший, смею напомнить… – прозвучал другой голос – мягкий, хрипловатый.
Перкау увидел, как из теней за правым плечом Верховного Жреца выступил другой жрец высокой ступени посвящения. Он что-то начал шептать старцу.
Из темноты слева от Первого из бальзамировщиков Таур-Дуат вышла строгая красивая женщина и остановилась за другим его плечом. Она взирала на пленника без страха и осуждения, но и без доброжелательности. Сила этих двоих – тех, кто стоял позади Первого, – была велика, очень велика, но меркла рядом с дыханием древности, исходившим от Минкерру.
При взгляде на женщину – на амулеты, обозначавшие её высокое положение, на ритуальную причёску, в которую были собраны её блестящие волосы, – сердце Перкау защемило. На её месте могла быть Тэра, если бы Богам было угодно. Будь его удивительная девочка рэмеи, он бы давно направил прошение Саару, а может даже столичным жрецам, чтобы те приняли её в обучение. Как много получил бы культ Ануи, если бы Тэра могла служить Ему открыто! Только бы удалось всё теперь… только бы успел Хэфер провести посвящение… и только бы Тэра пережила ритуал…
Меж тем Минкерру, внимательно выслушав своего помощника, кивнул, а потом тихо проговорил:
– Оставьте нас. Я хочу потолковать с нашим братом наедине.
– Мудрейший, этот рэмеи непредсказуем и опасен.
Если всё это время глаза Верховного Жреца были полуприкрыты, то теперь он открыл их – бездонные агатово-чёрные колодцы, взгляд которых был по-молодому острым, цепким. На его тонких бескровных губах заиграла ироничная улыбка.
– Таа, ты полагаешь, мне недостанет сил справиться с одним талантливым жрецом нашего Бога? Ты сомневаешься во мне?
– Нет, Верховный Жрец, как я могу, – сдержанно проговорил тот, кого звали Таа, и почтительно поклонился.
При этом он метнул такой взгляд на Перкау, что тот едва не пошатнулся. Жрица была сдержаннее. Она лишь погладила Верховного Жреца по плечу и что-то тихо сказала ему, а потом направилась к двери. Таа, помедлив, последовал за ней. Стражи и жрец-сопровождающий и вовсе не колебались – они направились к выходу по первому же слову Минкерру. Для всех в храме его воля была законом едва ли не более строгим, чем воля самого Владыки.
Когда дверь закрылась, приёмная погрузилась в тишину. Перкау терпеливо ожидал, склонив голову и не двигаясь.
– Возьми одно из кресел у стены и садись ближе, – велел шелестящий голос. – Глаза мои уже давно видят Западный Берег лучше, чем Восточный, а ты пока ещё здесь.
Бальзамировщик поднялся и, коротко оглядевшись, заприметил невысокие кресла для посетителей. Придвинув одно из них к столу, он неуверенно сел напротив Верховного Жреца.
Минкерру прищурился, вглядываясь в его лицо… и прозревая намного глубже.
– Много о тебе говорят нынче, – произнёс он, – но я хочу услышать твою правду от тебя.
– Не всё я смогу объяснить, Верховный Жрец, – признался Перкау, глядя в проницательные агатовые глаза.
– Неисповедимы пути Стража Порога, – усмехнулся Минкерру и протянул собеседнику узкую ладонь.
Помедлив, Перкау взял его за руку. Наощупь она оказалась сухой и прохладной, как у пробывшего положенный срок в натроне мёртвого. Но та же Сила, которой дышало пространство вокруг Верховного Жреца, текла в его жилах вместе с кровью. Сейчас бальзамировщик ощущал это особенно остро и полно, и чувство это зачаровывало разум. Он словно смотрел в глаза кобры-змеедемона, защитницы Владык, и уже не знал, что сумеет скрыть и есть ли теперь смысл в сохранении тайн…
– Когда-то я знал всех Верховных Жрецов и Жриц моих храмов по имени и в лицо, – Минкерру чуть улыбнулся. – Много, много времени прошло… Прекрасную упрямую Лират я помню. Ты, стало быть, выбрал остаться с нею.
– Мудрая Лират обучала меня, – Перкау почтительно кивнул, с теплом вспомнив их последний разговор, её поддержку.
– А после передала тебе титул. Формальность. Северный храм пал в войну. Фактически его не существует.
– Это так, – с усилием согласился бальзамировщик. – Наша община невелика и существовала только благодаря Лират. Формально мы относимся к вотчине Кассара. Формально я даже не являюсь Верховным Жрецом – этот титул принадлежал Лират и оставался за ней из уважения к её заслугам, а не потому, что знаменовал какую-либо власть.
– Являешься, будучи главой общины, – качнул головой Минкерру. – Ты сильный. Саар из Кассара, должно быть, хотел видеть тебя среди своих. Почему ты не ушёл со всеми?
– Почти со всеми, – поправил Перкау. – Мы не могли оставить Верховную Жрицу… и наш некрополь.
Лицо Минкерру озарила тёплая улыбка – озарила и тотчас угасла.
– Однако впоследствии это перестало быть единственной причиной. Ты сознательно выбрал жизнь в стороне от других служителей нашего культа. Почему?