– Бесспорно, это так. Но в тех же легендах говорится, что без контроля Первородный Огонь разрушал само тело мира. «И бушевало пламя, смывавшее очертания земель, и не находила твердь себе формы, которую гнев Его не мог бы расплавить… И всякое живое существо, не успев во плоти родиться, трепетало, когда раздавались раскаты Его грома на горизонте…» – процитировал Хатепер труд одного из древних мудрецов. – Отражено это и в легенде о том, как была расколота смертная форма Стража Порога. И прежде, когда, – дипломат процитировал другой хорошо знакомый Перкау древний текст, – «…стихия непокорная силилась покорить себе всё то, что обретало хрупкую форму, ибо не ведал Сатех любви и не умел проявить её, но стремился заключить госпожу нашу Аусетаар в объятия. И пламя Его опаляло Её, меняя неотвратимо…»
Великий Управитель привёл ещё несколько цитат. Часть из них Перкау узнал, часть были ему незнакомы. В основном все эти тексты так или иначе касались всем известной легенды о веках, предшествовавших воцарению на земле Ваэссира Эмхет, о первом противостоянии. Легенды иносказательно отражали течение энергий, то, что действительно происходило на земном плане бытия, когда он только формировался согласно замыслу Великого Зодчего.
Хатепер Эмхет был жрецом Ваэссира даже более образованным и знающим, чем царевич Хэфер. Он прекрасно понимал, о чём говорил, и как будто испытывал своего собеседника.
Но вся жизнь Перкау так или иначе строилась на той философии, которую он когда-то уже изложил Хэферу.
«…Одна из самых известных легенд нашего народа повествует о том, как в гневе Сатех расколол изначальную форму Ануи и разметал осколки по земле, в праве властвовать над которой Ему было отказано. Любовь Аусетаар к Её избраннику помогла Ей завершить трансформацию супруга. Ануи стал тем, кем мы знаем Его теперь, – Божеством, Защитником и Владыкой Мёртвых, Хранителем Вод Перерождения, тем, кто дарует это Перерождение другим. Но кто изначально привёл Ануи к инициации и последующей трансформации в божественную форму? Кто, по сути, дал мёртвым защитника и проводника? Об этом не думают обычные мужчины и женщины, но не должны забывать жрецы…»
– Другие легенды повествуют нам о том, что разрушительная мощь Владыки Первородного Огня и охраняет наш мир, – заметил Перкау и тоже привёл несколько цитат из древних текстов. – «Он поднимает Своё сверкающее копьё и приносит погибель Врагу всего сущего. Один удар Его разящего копья разрушает сердце безликого ужаса, и Ладья Амна может продолжать свой путь в мире…»; «Каждую ночь продолжается битва, и покуда выходит Он победителем, царит Закон на небе и на земле…»; «Небеса ликуют. Земля наполняется жизнью. Сатех радуется…»[37]
В точности он воспроизвёл отрывок из старинного текста, и в глазах Великого Управителя промелькнуло уважение.
– Давно я не слышал этих слов, – дипломат покачал головой. – И всё же. Некогда Ваэссир изгнал Отца Войны ради сохранения мира и порядка, ради того, чтобы всё земное сумело удержать форму Замысла Великого Зодчего. Здесь, на земле, Ваэссир Эмхет и его потомки охраняют Божественный Закон.
– Однако же разве потомки божественного Ваэссира не призывают Силу Отца Войны, когда карают своих врагов? Разве не способен Владыка призвать и направить мощь обоих Богов? И предка своего, и Владыки Каэмит. И тот, и другой отзовутся Императору.
Великий Управитель задумчиво склонил голову, проницательно изучая собеседника.
– Интересно, что ты упомянул об этом…
– Я лишь хотел пояснить свою мысль, мой господин, отчего я полагаю, что противоречий нет, если смотреть в саму суть… Ведь даже в столь любимой нашим народом легенде об обожествлении Стража Порога содержится указание на эту Силу как на ключ к трансформации.
Жрец привёл ещё пару цитат, а сам тем временем вспоминал, что сказал когда-то Хэферу.
«…Каждый в народе, конечно же, помнит легенду о том, как сын Ануи и Аусетаар, сочетавший в себе и божественное, и то, что в нём было от нэферу, укрывался от гнева Сатеха и копил силу для боя. Он терпел и поражения, но итогом долгой войны стала величайшая победа. Герой Ваэссир сверг Сатеха, отомстив за отца, и изгнал Его за грань зримого мира. Так говорят. У этой легенды есть и продолжение, которое отчего-то в народе часто забывают связать с первой историей. Сатех Разрушитель был побеждён и изгнан, если смотреть на легенду как на простую сказку. Но ведь именно из рук своего врага Он получил удивительный Дар – своё Призвание. Его разрушающая мощь теперь обрела русло. Никто лучше Него не умел сразить безликий ужас, с которым отец-и-мать Его Амн встречается каждый цикл прохождения Ладьи сквозь первозданный мрак. На грани мира Сатех стоит на страже. Каждую ночь Он восходит на Ладью своего отца-и-матери, чтобы защищать там, где лишь Его горящий взгляд может пронзить первозданную тьму небытия. Каждую ночь Он поднимает своё разящее копьё, и первородный огонь Его оберегает саму нашу реальность от сил, которым нет имён ни в одном языке живущих – от тех, кто действительно враждебен всему сущему. Мощь Его так велика, что огонь этот всё же прорывается иногда на землю жаркой кровью гор или горячим дыханием пустыни, в которой Он властвует безраздельно. Но разве не делился Он щедро своей силой, когда твои предки призывали Его и карали своих врагов? Разве не сметал препятствия и не выжигал ложь? Разве не даровал мудрость тем, кто искал посвящение в Его охотничьих угодьях, пусть и не все из них выживали и сохраняли разум, встречаясь с Ним… Так ответь мне, Хэфер, ответь как тот, кто должен прозревать глубже большинства: так ли уж враждебны друг другу силы, которым мы дали имена и о которых сложили легенды?..»
Дипломат тихо рассмеялся.
– Для простого провинциального жреца, которым ты пытаешься казаться, ты чрезвычайно образован и слишком хорошо разбираешься в тайном устройстве мира. И я узнаю́ эту философию, да… узнаю́ даже слишком хорошо. Но ты ведь знаешь, почему был официально запрещён культ, эту философию проповедовавший? – во взгляде старшего царевича не осталось и толики весёлости, хотя ещё пару мгновений назад казалось, что он искренне наслаждается разговором о высоких материях. – Они потеряли контроль. Стали опасны и для себя, и для других. Первородный Огонь не знает других Владык, кроме Того, Кто воплощает его. Никому более не под силу укротить это пламя, носить его в себе. Жрецы оказались неспособны подчинить Силу даже внутри себя, в своём сердце и своём разуме. Они впадали в безумие, сеяли смуту. А в ходе последнего тёмного периода нашей истории… они и вовсе поддержали врагов Империи.
На это Перкау нечего было сказать. Несколько веков назад Таур-Дуат действительно переживала нелёгкие времена. Власть Императоров ослабела, и народ больше полагался на управителей сепатов, чем на династию Эмхет. Тогда же случилось несколько войн. Народ рэмеи не любил вспоминать периоды, когда проигрывал – неважно, врагу или обстоятельствам, – и в памяти большинства сведения о произошедшем были довольно скудными. Перкау не был исключением. Для жреца из провинции он имел весьма неплохое образование, но куда ему было до вельмож, тем более – до членов семьи Императора?
– Разумеется, знания культа не были похоронены навсегда. И кому-то совсем недавно было угодно открыть их… Как причудливо сплетается узор истории, – дипломат покачал головой.
Перкау опустил взгляд. Они подобрались слишком близко к опасной границе. Дальше ступать следовало чрезвычайно осторожно.
– Что ж, как ни приятно мне поговорить со жрецом удивительных и редких талантов, моё время не принадлежит мне, – проговорил дипломат и повернулся к Минкерру. – Я навещу вас завтра. Всё это чрезвычайно… любопытно.
Агатовые глаза Первого из бальзамировщиков распахнулись, и взгляд устремился на Перкау… сквозь него.
– Мы будем ждать, господин, – прошелестел Верховный Жрец.
Перкау надеялся, что Минкерру оставит его для разговора, объяснит хоть что-то, но вернувшиеся стражи увели его. Ему оставалось только ждать, терзаясь мыслями, не сообщил ли он ничего лишнего, и обдумывая, как повести разговор в следующий раз. Хотя… бальзамировщик, разумеется, понимал, что ведёт разговор совсем не он, а высокопоставленный собеседник, искушённый в политике и искусстве речей.
На следующий день стражи провели Перкау в тот же зал и удалились сразу же, да и Минкерру на этот раз был один. Очевидно, Великий Управитель заранее изъявил желание, чтобы разговор проходил при как можно меньшем числе участников, и дополнительные разъяснения не требовались.
Их разговор начался издалека – о жреческих культах, о традициях культа Ануи, и лишь потом вернулся к Сатеху. Перкау, как ни напрягал своё внутреннее чутьё, не чувствовал себя в ловушке, так искусно вились нити беседы, но притом не мог избавиться от ощущения, что его направляют, мягко подводят к тем поворотам дискуссии, которые гость оценивал как необходимые.
– А всё же, отчего ты не прошёл дальше по пути Силы, которая даруется немногим? Не погрузился глубже в знания столь… закрытые, – Великий Управитель не сказал «запретные», но слово это угадывалось отчётливо. – Не думаю, что причиной был страх. Ты прошёл посвящение, выжил и сохранил разум. Безумие едва ли коснётся тебя, раз уж не охватило ещё тогда – здесь железная дисциплина бальзамировщика служит тебе прекрасным подспорьем.
– Мне… сложно объяснить, господин, – Перкау старался говорить прямо, но под испытующим взглядом старшего царевича чувствовал себя нагим, лишённым какой бы то ни было защиты. – Да простишь ты мне это сравнение, господин, ибо я, разумеется, недостоин встать рядом с тобой даже на словах, в одном изречении… Но, возможно, как посвящённый жрец Ваэссира ты поймёшь меня. Таково было то, что мы называем жреческим призванием – я возжелал вернуться. Посвящение расширило мои горизонты, раскрыло пределы моей Силы, о которых я и не ведал. Вверенный мне храм стоит на границе с пустыней, и я не опасаюсь её тайн. Но во мне несравнимо больше от бальзамировщика, чем от колдуна. И от воина во мне не больше, чем заложено в моей рэмейской природе.