– Твой друг… каким он был? – тихо спросила она откуда-то из тени за его спиной.
– Верным. Бесхитростным порой до наивности. Кажется, до последнего он не мог поверить, что это случилось с нами. Помню его потерянный взгляд, когда он сражался и защищал меня… ведь те двое, – царевич намеренно не назвал имена своих бывших стражей, – были нашими друзьями. Я даже не знаю, для кого это предательство было больнее. Сенахт… Мне не хватает его. Всем сердцем я уповаю на то, что Ануи наградит его по ту сторону.
– Непременно наградит! – горячо согласилась жрица. – Если бы не он, мы едва ли успели бы к тебе…
– Знаю… – вздохнул Хэфер.
– Не вспоминай плохое сейчас, – попросила она. – Я ведь вижу, ты светло улыбаешься, когда приносишь жертву к его гробнице… ну, не совсем его, но всё же…
– Да. Наверное, многие истории из нашей жизни не подходят для твоих ушей, мудрая, но…
– Расскажи! Такой жизни у меня ведь не было, – в её голосе он услышал и надежду, и улыбку.
Хэфер усмехнулся и начал рассказывать ей о Сенахте: о том, как сын рыбака спас его во время охоты – кинулся с грубо отёсанным копьём наперевес на песчаное чудовище и тем самым выиграл время, необходимое царевичу для точного выстрела; о том, как уже молодым солдатом, возвысившимся до личного телохранителя наследника, привыкал к жизни во дворце; и о том, как все они вчетвером охотно проводили свободное время в Нижнем городе, чтобы выпить не самого лучшего, слегка кислившего, пива, зато в простой обстановке. Хэфер вспоминал и забавные истории про столичных забияк, которые пытались – на свою беду – затеять со стражем драку, обзывая его тупым и медлительным. Гнев Сенахта и правда разгорался медленно – обычно тот просто молчал – но зато если уж разгорался… тут можно было отделаться не только треснувшими рогами.
– Девушки порой пугались его. Он был грубоват, хотя очень старался соответствовать требованиям при дворе. Скажет, бывало, что-нибудь от всей души о красоте проходящей мимо девицы, а звучит, ну, прямо сказать… не гладко. С женщинами он был чрезвычайно добр и обходителен, хоть и не умел изъясниться с ними о своём восхищении. Они быстро понимали его доброту и охотно одаривали его вниманием… которое он совершенно не умел принимать и тушевался, – царевич подавил смешок и добавил искренне: – К тебе бы он проникся глубочайшим уважением. Я так отчётливо вижу, как он яростно размахивал бы руками и хвостом, попутно ругая себя, что не может облечь в слова впечатление от присущего тебе волшебства. А потом, скорее всего, он просто предложил бы украсть тебя из этого храма – и будь что будет! Такой уж он был, Сенахт, – видел самую суть и пренебрегал всеми условностями. В отличие от него, я, кажется, никогда не терял дара речи в разговоре с девушками, – с улыбкой сказал царевич. – Даже помогал ему, бывало, объясниться. А теперь смотри-ка, иной раз с трудом понимаю, как вести с тобой разговор.
– Ты совсем не кажешься мне косноязычным, господин.
– Ну, я уже не юнец, впервые в жизни попавший на праздник Золотой и замирающий при виде божественной красоты Её танцующих жриц, – усмехнулся Хэфер. – Кое-какие навыки не теряются. Однако ты обладаешь способностью смешивать мои мысли и слова. А ведь я даже имени твоего не знаю, не то что причину, по которой ты скрываешься от меня.
Как всегда в такие моменты, она замолчала. Очевидно, говорить о Сенахте казалось ей более безопасным.
– Как думаешь, мудрая, нравится моему другу в этом некрополе? – спросил наследник.
– Твоя память согревает его. И он похоронен рядом с очень достойным военачальником, который, если верить надписям в его сердабе, когда-то был простым рыбаком.
– Вот это совпадение… – Хэфер тихо рассмеялся. – Тогда им, бесспорно, будет о чём поговорить…
Жрица рассмеялась в ответ и попросила:
– Расскажи ещё о тех, кто был близок к тебе. Что стало с твоей матерью? Какие они, твои брат и сестра?
Хэфер поделился с ней тем немногим, что помнил о матери – о её любящих руках, наполненных ласковым солнечным светом, о её нежном голосе, певшем колыбельные, отгонявшие всякий страх, о том, что помнить не мог, а знал только по рассказам дядюшки Хатепера.
– Видишь ли… Наследному царевичу нельзя было жениться на простой жрице, как бы сильно он её ни любил.
– Вот как… – голос его собеседницы отчего-то стал холоднее.
– Им жестоко отомстили за их счастье, – печально пояснил Хэфер. – Давай не будем об этом…
– Я… понимаю… – она поспешила перевести тему. – А твой брат? Твоя сестра?
– Мой брат – воин от кончика хвоста до кончиков рогов, молодой и горячий, с задатками поистине блистательного полководца, которые он сам имеет свойство портить излишней горячностью. А моя сестра… вот она бы тебе, думаю, особенно пришлась по душе, мудрая… Есть в ней что-то глубинное, жреческое… Ей бы очень понравилось здесь. Как нравится и мне…
– Ты скучаешь по ней?..
– Да, очень, – Хэфер чуть улыбнулся, вспоминая семью. – И по отцу, и по дядюшке. Даже по Ренэфу с его солдатской руганью и неприязнью ко мне.
– Но ты вернёшься к ним.
– Не так уж скоро… Впрочем, я и не тороплю этот день. Вернуться к ним будет означать, что я больше не смогу говорить с тобой.
– И я не тороплю, – вздохнула жрица. – Я знаю, что место твоё – не здесь, не среди нас… но иногда так жаль…
От этих слов Хэферу стало тепло, несмотря на то, что с наступлением ночи изрядно похолодало.
– Так какая она, царевна Анирет, да хранят её Боги? – спросила жрица – немного поспешно, словно смутившись своего признания.
И царевич повёл рассказ о нежно любимой младшей сестре, гадая, как она перенесла известие о его гибели и как вообще жила теперь где-то там, в столице…
Ночь встретила их предрассветным холодом. Анирет невольно поёжилась, но тут же вспомнила о необходимости сохранять царственное достоинство. Негоже ей было демонстрировать слабость. В отличие от спутника, её хотя бы согревали церемониальные одежды. И раз уж Таэху мог сдержать озноб, не подавая вида, то царевна Эмхет тем более должна была.
Нэбмераи по-прежнему не выпускал её руку и вёл девушку куда-то по внешней террасе, бесшумно ступая по каменным плитам босыми ногами. Царевна так и не решилась заговорить с ним – даже спросить, куда они направлялись.
Они оказались в садах за храмом, в это время суток казавшихся совершенно пустынными. Воин подвёл Анирет к одной из густо увитых диким виноградом беседок, и, зайдя внутрь, наконец, отпустил её руку.
Над столом уютно теплился тусклый огонёк светильника. На плетёных креслах кто-то заботливо оставил несколько одеял из тонкой шерсти и кое-что из одежды. Нэбмераи удовлетворённо кивнул, выудил из стопки длинную светлую тунику и быстро облачился. Потом он взял одно из одеял и набросил на плечи Анирет – молча, не спрашивая дозволения.
Царевна с удовольствием укуталась, радуясь приятному теплу. Она даже не знала, чему удивилась больше – предусмотрительности хозяев или неожиданной заботе воина.
– Здесь что же, заранее всё приготовили? – улыбнулась девушка.
– Конечно, – невозмутимо отозвался Нэбмераи и зачем-то полез под стол.
Не успела Анирет спросить, как он уже извлёк на свет маленькую жаровню из тех, что использовали на уличных празднествах, и разжёг её. Следом он достал кувшин с вином, котелок и пару маленьких пиал, а также прикрытую льняной тряпицей корзинку с хлебом и сушёным мясом.
– Восполнить силы после ритуала, заземлиться, – коротко пояснил воин и перелил вино в котелок, чтобы подогреть.
Анирет удивлённо покачала головой и поставила на стол пиалы и корзинку, а сама села в кресло ближе к жаровне… и к своему собеседнику.
Нэбмераи поставил котелок на угли. В золотистых отблесках его лицо было загадочным, но всё же немного жутковатым в неверном свете и игре теней.
Мысль о нескольких днях до свадьбы – вот что действительно пугало царевну. Одно дело было понимать, что это случится, а совсем другое – действительно встретиться с будущим мужем. К тому же жрецы и посвящённые воины Аусетаар предпочитали не самый привычный для большинства рэмеи обмен энергиями. Сочетать боль и удовольствие на брачном ложе она была не вполне готова… Хотя, возможно, только пока.
Как и все девушки и юноши Империи – а в знатных семьях этому уделялось большое внимание – Анирет в своё время прошла обучение искусству брачных покоев в храме Золотой. А вот в храм Госпожи Очищающей Боли для обучения иным способам размыкания плоти и направления энергии желания она никогда приходить не решалась. Для Таэху же это было обычной практикой, в которой они, как говорили, достигали высот таких же, как и жрецы Хэру-Хаэйат – в более традиционных искусствах. Конечно, и для тех, и для других это было лишь частью жреческих таинств, посвящённых изучению многоликих проявлений обеих Богинь в Мире. Но именно об этом аспекте думала сейчас Анирет… и ругала себя за то, что робела, точно воспитанная в эльфийских традициях человеческая дева. В культуре рэмеи физическая девственность не считалась добродетелью или признаком чистоты, а только лишь этапом перед взрослением. Добродетелями были умение направлять энергию в обмене ею с партнёром и способность выбирать достойных партнёров, а на более высоком уровне – постижение божественного и одухотворение материи. Огненная натура рэмеи эльфами порицалась как распущенность, но всё же манила некоторых потомков фэйри. Да что уж – многих из них манила.
Анирет не была уверена, что после столь краткого знакомства готова по кончики рогов погрузиться в познание своего избранника. Но как обсудить с ним это, она не знала, и не представляла даже, чего желал он сам. Она ведь тоже была для него не столько женщиной, сколько воплощением долга, которому он решил следовать.
Нэбмераи меж тем уже разлил подогретое вино по пиалам и сел рядом с царевной.
– Благодарю, – учтиво сказала девушка, беря напиток и вдыхая восхитительный сладковато-пряный аромат.