Староста не мог не отметить, как побледнело и осунулось лицо юноши после того, что он перенёс. Однако золотые глаза продолжали пылать по-прежнему пугающе.
За плечами царевича стоял военачальник Нэбвен, рэмеи примерно одних с Сафаром лет – опять-таки, если бы речь шла о человеческом сроке жизни. Его короткие волосы уже не были столь густыми, как в юности, а крепкое тело несколько округлилось. Лицо, украшенное пышными усами, было открытым и располагающим, даже когда он хмурился, и суровость его казалась самой что ни на есть справедливой. Старосте почтенный Нэбвен нравился. С ним было гораздо легче иметь дело, чем с яростным царевичем. Одно присутствие военачальника помогло Сафару несколько воспрянуть духом. Взгляд тёмных глаз казался ободряющим.
Оба были облачены в традиционные для рэмеи схенти, перехваченные широкими поясами. Отсутствие доспехов говорило о доверии, которое они проявляют к гостю. Первое время царевич и военачальник всегда встречали Сафара в доспехах и с оружием. Оружие на поясе осталось при них и теперь, но с ним воинственные сыны Империи, похоже, не расставались даже на брачном ложе.
Сафар склонился в глубоком поклоне, подавив инстинктивное желание пасть ниц перед тем, чьего гнева он так опасался. Лишь страх вызвать ярость царевича чрезмерным выражением почтения остановил его от этого раболепного жеста.
– Привет тебе, сиятельный сын великого Императора, Хранителя Божественного Закона. Да осияют тебя Боги своей благодатью вечно и помогут приумножить и без того великую твою силу и доблесть, – голос старосты был тих – из страха перед царевичем, а также и потому, что Сафар каждый раз боялся перепутать титулы и формулы благословений, которые выучил со слов рэмейских солдат. – Привет тебе, могучий военачальник, защитник наших земель.
Почтенный Нэбвен позволил себе чуть улыбнуться. Царевич коротко кивнул в знак приветствия и подался вперёд. Староста невольно отступил на полшага и украдкой посмотрел на его хвост – не дёргается ли от раздражения? Юноша был не из тех рэмеи, что хорошо умели скрывать свои эмоции, а может, просто не считал нужным делать это. Хотя бы по непроизвольным движениям хвоста можно было предсказать вспышку гнева, даже когда лицо его оставалось каменным.
– И тебе привет, староста Сафар, – взгляд золотых глаз пригвоздил человека к месту.
Староста набрался смелости и выпалил, пока хватало духу:
– Не изволь гневаться, господин мой царевич. Позволь донести до тебя слово моё и моих людей.
– Говори, – кивнул юноша.
Сафар на всякий случай опустился на одно колено – этот жест он приметил у некоторых из рэмейских воинов, а стало быть, так было правильно – и произнёс:
– Мы мечтаем присоединиться к тебе. Ты защитил нас. Тебе даже не нужно завоёвывать нашу землю – она уже твоя вместе с нами! Мы хотим служить тебе, сиятельный царевич. И я знаю, что другие селения тоже могут присоединиться к тебе с радостью, когда прослышат о том, что ты сделал для нас. За Леддну не поручусь, а мы – народ простой и от рэмеи видели только хорошее.
Царевич посмотрел на него удивлённо и с недоверием.
– А что же, эльфы лишили эти земли своего покровительства? – спросил он сухо.
– Дак разве ж видали мы эльфов в наших краях?! – всплеснул руками староста. – С самой войны их тут не бывало, но о том лучше не вспоминать. Они всё к горам поближе. Ну, в город, может, захаживают иногда. Но чтоб защищать нас? Почто им мы? – он отмахнулся, вспоминая утончённых созданий, прекрасных, но холодных, слишком далёких от понимания простых человеческих проблем.
Эльфов Сафар видел не так часто – в юности во время войны, да в мирное время всего пару раз, когда бывал в Леддне. Рэмеи были понятнее, ближе и гораздо больше ему по душе, а теперь, после пережитого вместе – и подавно. Если подумать, не так уж они от людей и отличались. Те же чувства и заботы, а к рогам и хвостам привыкаешь быстро.
– Мы хотим стать людьми Таур-Дуат, – искренне заверил староста. – Трудиться мы умеем, подати платим исправно. А уж когда видишь, что они идут на хорошее дело – солдат-защитников прокормить али ещё что нужное… Всё, о чём просим, это о защите для нас. Но ведь если гарнизон ваш сдвинется ближе к Леддне, мы и будем под защитой? – с надеждой спросил он.
Сафар заметил, как почтенный Нэбвен чуть сжал плечо юноши, и счёл это хорошим знаком. Царевич ответил не сразу, раздумывая над тем, что сказал староста.
– Хорошо, я услышал тебя, – произнёс он наконец.
– Позволь мне весть в соседние селения послать! Они тоже с радостью примкнут к тебе.
– Позже, – покачал головой юноша. – Прежде я хочу услышать, какой была ночь нападения для тебя и твоих людей. Все подробности, какие только сумеешь припомнить, расскажи мне сейчас.
Царевич говорил без гнева, но будто чеканил каждое слово. Он говорил так всегда, но сейчас это пугало старосту особенно. У Сафара пересохло в горле. С одной стороны, он был рад, что царевич сразу перешёл к делу и говорил напрямую, с другой – совсем растерялся.
– Просто скажи правду о том, что тебе довелось увидеть, – добавил военачальник, как бы смягчая впечатление от приказа Ренэфа.
– Простите меня, сиятельные господа, коли вдруг запамятую чего… Клянусь, то не со зла, – тихо ответил староста.
– Просто говори, как пойдёт, – нетерпеливо махнул рукой царевич.
И Сафар заговорил. Он боялся, что напутает что-то, что будет сам себе противоречить, и рэмеи заподозрят его в предательстве, о котором на деле он и помыслить не смел. Староста рассказал, как, согласно приказу царевича, распределил тех селян, что покрепче, охранять оставшихся в лагере людей, как потом загорелись шатры, и они бросились помогать. О том, как Алия приказала женщинам заняться ранеными. О том, как важно было для всех них внести свою долю в общее дело, помочь, чем могли, тем, кто защищал их, хотя и не был обязан. Не нашёл в себе силы Сафар рассказать только про танцовщиц, которых он и его люди упустили в общей суматохе… Но обо всём остальном, что только сумел припомнить, он поведал во всех подробностях – как тушили пожар, как погибли несколько его друзей, потому что нападавшие никого не щадили, а тем более тех, кто помогал оттаскивать раненых солдат. Как страшно всем было, но даже девушки не хотели отступать, потому как чуяли – многое в эту ночь меняется. Сафар не знал, что именно желал услышать царевич, но помнил совет Алии: он должен говорить правдиво.
Юноша хмурился, но не перебивал, только изредка уточнял какие-то детали. Когда староста остановился и перевёл дух, царевич прямо спросил его:
– Ты ничего не скрыл от меня?
Сафар сглотнул. Привирать ему, конечно, доводилось, когда из Леддны являлись сборщики податей, а градоправитель завышал оброк. Но сейчас-то было совсем другое дело! За ложь – даже за полуправду – царевич мог заподозрить селян в попытке убить его. А за то, что упустили девушек, казнит или простит? Пока староста лихорадочно соображал, как будет лучше поступить, военачальник Нэбвен шепнул что-то царевичу. Тот кивнул, и старший рэмеи высыпал что-то себе на ладонь из поясного мешочка. Сделав шаг вперёд, чтобы Сафар рассмотрел получше, он спросил:
– Скажи, уважаемый, тебе ничего подобного видеть не доводилось?
Сафар внимательно посмотрел на несколько мелких осколков, красиво переливавшихся в огнях светильников.
– Это камень такой? – спросил он с любопытством.
– Стекло, – ответил почтенный Нэбвен и переглянулся с юношей.
Староста почесал в затылке.
– Стекло нам иногда торговцы привозят… красивые украшения, недешёвые – его ж сделать нелегко, коли искусно. А что это такое было, перед тем как разбилось?
– Изящный сосуд. Или крупная бусина. Прозрачная. Что угодно, – ответил военачальник.
Сафар покачал головой.
– У жены бусы есть, дарил ей давно. Пару овец за них отдать пришлось, – он улыбнулся, вспоминая. – Но они зелёные. Ещё у нескольких женщин в деревне есть. Но тонкое прозрачное стекло дорого стоит. Такого у нас не сыскать.
Царевич с нетерпением качнул головой.
– Не то. Золотистое стекло. Если вспомнишь что – дай знать.
– Хорошо, господин мой, – смутился староста. – Это очень важно, да?
Юноша прищурился и процедил:
– Очень.
Военачальник осторожно ссыпал осколки в поясной мешочек и вновь занял место за плечом царевича. Молчание затягивалось. Сафар чувствовал, что упускает что-то, но никак не мог поймать эту мысль. Про себя он решил, что нужно будет осмотреть все украшения у женщин в деревне – на всякий случай.
– Ты не ответил на мой вопрос, – негромко заметил юноша, внимательно глядя на него.
– Я не стал бы ничего скрывать, господин царевич… только разве забыть мог… – испуганно ответил староста.
– Тогда чего ты так боишься?
– Вызвать твой гнев, сиятельный господин, – признался Сафар, опуская голову. – Потому что гнев твой будет стоить жизни всем нам…
Украдкой он коротко посмотрел на царевича. На лице юноши отобразилось что-то вроде удивления, словно он не ожидал услышать такой ответ.
– Нам важно найти предателя, – проговорил почтенный Нэбвен. – Если есть среди людей те, кто мог бы вызывать твоё подозрение, сообщи нам об этом. Любая деталь, кажущаяся тебе незначительной, может сыграть роль. Всё, что ты можешь вспомнить о той ночи, важно.
И тогда староста не выдержал. Упав уже на оба колена, он на одном дыхании затараторил:
– Прости, сиятельный царевич… и ты, могучий военачальник… Я упустил тех, кого вы доверили нам охранять. Танцовщицы, что поселились среди нас. Две из них пропали из лагеря в ту ночь. Одну из них убили наёмники, другая спаслась.
Юноша выплюнул проклятие, в значении которого Сафар не был уверен, и резко поднялся. Староста зажмурился, боясь даже смотреть на вызванный им приступ ярости царевича.
– Какого фейского отродья! – прогремело прямо над ним.
– Подожди снаружи, – велел военачальник, быстро шагнув к старосте. Когда Сафар замешкался, ни жив ни мёртв от страха, он прикрикнул: – Выйди!