Хатепера не удивило то, что Секенэф пока не поставил супругу в известность. Среди двоих своих детей бесспорное предпочтение она всегда отдавала Ренэфу. Не время было будить её гнев. Даже вельможи усомнятся в выборе Владыки, что уж говорить о царице. За всю историю Таур-Дуат женщины почти никогда не наследовали трон как Императрицы, не становились воплощением Силы Ваэссира. Роль цариц была священной, но совсем иной.
– Я не оставлю нашего сына в Лебайе без помощи, – сказал Император. – Надеюсь, ему достанет разумности этой помощи дождаться.
Амахисат посмотрела на него со спокойным пониманием.
– Я не виню тебя за то, что ты не направил с ним больше воинов. Желание матери – закрыть своё дитя тысячей щитов. Но наш сын – воин, которого нельзя и даже пагубно опекать постоянно, по крайней мере, в открытую. Время его побед пришло, – она улыбнулась. – Ты будешь гордиться им.
Это был один из тех редких моментов, когда глаза царицы светились теплом.
– В стремлении к победам он не должен забывать о необходимости подчиняться не только своему Владыке, но и своему разуму, – веско напомнил Секенэф.
– Он ещё очень молод. Это – его первое настоящее боевое задание, куда серьёзнее перепалок с племенами на границах, – прохладно возразила Амахисат. – И обернулось это задание смертельной опасностью. Нельзя требовать, чтобы он сразу начал принимать решения мудрые и взвешенные.
– С ним – один из лучших моих военачальников.
– Которого ты фактически поставил над ним.
– Как ты сама только что сказала, Ренэф ещё очень молод. Его нужно направить, помочь ему. Нет ничего зазорного в том, чтобы следовать чужому опыту, богатому, выкованному в битвах. Напротив, он будет глуп, если не прислушается к советам.
– Ты задел его гордость. Он ведь царевич, в будущем – главнокомандующий над всеми войсками Таур-Дуат.
– До этого дня ещё очень и очень далеко.
– Прошу вас… – вмешался Хатепер, останавливая давний спор. – Давайте вернёмся к тому, зачем мы собрались.
Две пары глаз – серебристых и золотых – обратились к нему, и взгляды их были хлёсткими. Но дипломат давно уже слишком привык к правящей чете, чтобы дрогнуть, и только успокаивающе кивнул им.
Амахисат быстро справилась с раздражением и сказала:
– Испытанный веками способ не вовлекать имперскую армию и не давать нашим противникам в споре лишних весомых аргументов – привлечь силу стороннюю, наёмную. Эльфы всегда так делают, – она усмехнулась.
– У тебя уже есть кто-то на примете, – Секенэф кивнул на карту Лебайи. – Кто-то, находящийся достаточно близко, чтобы успеть вовремя.
Это не было вопросом. Царица улыбнулась почти невинно и развела руками.
– Прости мне некоторую предусмотрительность, мой Владыка. Я всё же мать.
– Твоя предусмотрительность не раз уже шла на пользу общему делу, – ответил Император и чуть улыбнулся. – Даже если ты уже отдала своим осведомителям приказ… считай, что сделано это с моего согласия.
– Благодарю, – Амахисат грациозно склонила голову и пригубила ещё вина.
– Итак, Ренэф, да защитит его Первый Эмхет, будет иметь в своём распоряжении больше, чем сорок воинов… больше, чем сотню, если считать ещё взвод Нэбвена, – подытожил Хатепер. – Но что заставит его остановиться и не идти дальше Леддны?
Амахисат коротко посмотрела на Секенэфа, ничего не говоря. Лицо Императора было очень спокойным.
– Мой приказ, – сказал он. – И мой приказ военачальнику Нэбвену.
– Надеюсь, до этого не дойдёт, – вздохнула царица. – Победа может вскружить ему голову, но не настолько, чтобы он пошёл против воли Владыки.
– Я тоже очень на это надеюсь, – Секенэф перевёл на неё пристальный взгляд. – Я предупреждал тебя. Как и все мы, он не стоит выше Закона. Если он не послушает меня, то будет наказан. Используй своё влияние, чтобы напомнить ему, если придётся.
– Как пожелаешь, Владыка, – улыбнулась Амахисат, хотя в её улыбке было мало тепла.
За Ренэфа она тревожилась больше, чем кто-либо, – это Хатепер понимал. Защищать сына она была готова и перед Императором, если пришлось бы. Но, к счастью, царица понимала и позицию своего супруга, и необходимость оной в текущих событиях.
Сам дипломат тоже очень волновался за племянника и опасался того, как Ренэф мог повести себя в изменившихся обстоятельствах. Сумеет ли Нэбвен удержать его от необдуманных поступков? Что если в своём желании проявить себя – и в своём вполне оправданном гневе – он зайдёт слишком далеко?
– Бездействие эльфов тоже говорит о многом, – заметила царица. – До сих пор ни письма, ни посольства…
– Ты вела дела с эльфами и знаешь, как медленно они принимают решения, – сказал Секенэф. – Но согласен, безмолвие королевы действительно затягивается.
– На это наверняка есть веские причины, – мягко вмешался Хатепер.
– Причины, которые могут нам совсем не понравиться, – нахмурилась Амахисат.
– Рано или поздно нам придётся направить к ней посольство самим, – сказал дипломат и почувствовал на себе тяжёлый взгляд брата.
– Я по-прежнему не готов отпустить тебя, – ответил Император, глядя ему в глаза.
– Отпустишь, если это будет нужно Таур-Дуат, – с улыбкой возразил Хатепер.
– Владыка прав, ты нужен нам здесь, – горячо поддержала супруга царица. – К тому же сейчас ход должны сделать эльфы. Им придётся многое объяснить нам… Хатепер, – она тронула мужчину за руку. – Ты – брат Императора и один из претендентов на трон.
– Я отказался от этого права уже давно, – терпеливо напомнил ей старший царевич и указал на свой правый рог.
Самый конец его был аккуратно спилен, согласно традиции, принятой среди потомков рода Эмхет из побочных ветвей, в которых проявлялись фамильные черты Ваэссира. Хатепер как представитель прямой ветви императорской семьи не обязан был следовать ей – она распространялась только на его детей, если б те у него были. Но когда-то он сам, по собственному выбору пришёл в храм Ваэссира и велел одному из жрецов провести ритуал. Кончик его рога был отпилен и заключён в золотой медальон. Так старший царевич хотел показать своим не в меру ретивым союзникам, что никогда не будет пытаться занять место брата.
Это было традицией древней и необходимой. Во избежание смуты и недопониманий те рэмеи, в ком проявлялись фамильные черты Эмхет, обычно проходили через подобный ритуал ещё в детстве, когда у них только прорезались рога. Таким образом, для общества они отделяли себя от правящей семьи. Это касалось не только бастардов, но и представителей знатных родов, в числе предков которых был кто-то из рода Ваэссира. В случаях, когда представитель побочной ветви должен был занять трон, проводился другой ритуал – край рога надставлялся освящённым золотом.
– Твоя кровь оставляет это право за тобой, – покачала головой царица. – У нашей семьи много врагов, особенно сейчас. Прошу, не рискуй собой.
Она была права: когда прерывалась прямая ветвь правителей, чтобы династия не угасла, Таэху, хранители памяти, призывали кого-то из ветвей побочных – тех, в ком кровь Ваэссира всё ещё проявлялась и была сильна. Хатепер же оставался представителем прямой ветви. Если бы не стало ни Секенэфа, ни его детей, взгляды подданных обратились бы, прежде всего, к нему.
– Спасибо тебе за заботу, Амахисат, – искренне ответил он. – В любом случае, сейчас мы должны выждать.
Про себя Великий Управитель в очередной раз отметил очевидное: при всём уважении к нему, царица видела в нём угрозу для перспективы власти своего сына, тем более теперь, когда не стало Хэфера. Об этом дипломат не забывал ни на минуту. Амахисат была слишком амбициозна, чтобы понять, что он уже располагал всей той властью, которая была ему нужна и которая была ему по силам. Но главное, что это понимал его брат… а когда-то – ещё и Хэфер. С грустью Хатепер подумал о том, станет ли царица настраивать против него младшего из его племянников. Он любил детей Секенэфа как своих и за годы общения с ними заслужил их доверие. Но ограничить влияние на Ренэфа его матери, пожалуй, никому не было под силу. Хатепер должен был попытаться, должен был выстроить с юным царевичем дружбу крепкую и гармоничную, особенно в свете грядущих перемен. Но многое, очень многое зависело от того, что произойдёт в Лебайе…
Вернувшись к теме дальнейшего плана, связанного с Лебайей, они обсудили оставшиеся детали, после чего Амахисат покинула кабинет Владыки. Она давно уже не задерживалась рядом с ним дольше, чем требовали дела. Хатеперу тоже пора было уходить – сегодня ему предстояли несколько важных встреч с вельможами и торговцами. Но он чувствовал, что должен остаться рядом с братом ещё на некоторое время, чтобы поддержать его.
Секенэф придвинул к себе карту Лебайи и задумчиво разгладил её ладонью.
– Со дня на день вернётся Анирет, – тихо сказал дипломат. – Её общество приносит тебе радость. А ей очень нужна твоя мудрость.
– Да… многое предстоит сделать. Для начала каменоломни в верховьях Апет, где добывают песчаник для императорских гробниц. Закрытые мастерские жрецов Великого Зодчего. Таинства смерти претворяются в таинства жизни… претворяются… – голос Императора дрогнул.
Он склонил голову и замолчал.
Хатепер почувствовал острый укол сочувствия. Строительство гробницы Хэфера близилось к завершению, но ещё ни разу Секенэф не нашёл в себе силы войти туда, чтобы посмотреть, как идут работы.
– Моя опора… я научил его, он был почти готов… Боги, как же мне не хватает его… моего прекрасного сына, сокровища нашей любви…
Дипломат поднялся, обошёл стол и положил ладонь на плечо брата.
– Ты не один, Секенэф. И пусть никто не может встать рядом с тобой по-настоящему, ты не один.
– Ты знаешь, как сильно я устал. Ты чувствуешь это, как никто другой… и тебе страшно.
– Не скрою, страшно, – признал Хатепер. – Ты – наш последний рубеж, и некому занять твоё место. Но ты знаешь, вся моя сила, всё, что я умею, – всегда в твоём распоряжении, брат.