Иероглиф изображал женщину, несущую перед собой знак божественного. Жрицу.
– Что ж, я, кажется, знаю, кто ещё поможет тебе, – усмехнулся жрец. – Да ты и сам знаешь…
– Она уже помогла мне, – ответил царевич спокойно. – Это больше, чем я мог бы и смел просить.
«Но теперь она и говорить со мной больше не желает», – закончил он мысленно.
– Не обо всём нужно просить, господин мой, – сказал жрец с лёгкой улыбкой и начал собирать свои предсказательные камни.
Благовония понемногу догорали, и взгляд статуи постепенно затухал.
Хэфер провёл кончиками пальцев по одному из шрамов на своей груди. Расколотая прежняя форма… незавершённая трансформация… Он возвращался к мыслям, которые не позволял себе додумать. Эта встреча с Перкау сдвинула что-то в глубинах его сознания.
Прозревание вероятностей будущего забирало немало сил, хоть и одаривало тоже немалым. Это было чувство хорошо выполненного дела, словно как следует потрудился… например, ворочая камни. Сейчас Верховный Жрец ощущал себя так, будто вернулся со строительства гробницы. Пропускать сквозь себя божественные энергии не всегда было легко и приятно. Прозревать же судьбу наследника Ваэссира… тем более того, кому предстояло такое… Нет, сегодня Перкау даже от обязательного обхода храма вынужден был отказаться и не зашёл в покой подготовки, где соль постепенно вбирала в себя соки тел погибших солдат. Он сидел в ночном саду в плетёном кресле, прикрыв глаза, и слушал ветер и звуки реки вдалеке. Сегодня среди голосов шакалов некрополя он улавливал и другие, а старые шрамы отдавались приятным щекочущим теплом.
Иногда жрецу не хватало присутствия другого Бога, хоть он и отдал себя целиком служению Ануи. Но когда-то он так хотел понять и иную сторону вещей, что решился… и прошёл ритуал, и познал, как сумел, Первого, Древнего. К Его Силе Перкау прибегал редко, ибо Он был из тех, к кому вообще не нужно было приходить по прихоти, без крайней нужды. Но и забывать о Нём не стоило, тем более живя на границах Его владений. В последние дни Сатех манил жреца, и причина была понятна: Ему нужен был Хэфер Эмхет. Для каких целей, о том Перкау было неведомо – об этом он мог лишь гадать. Владыка совмещал в себе не только земное и божественное, но и все противоречия своей земли. А покровителем древнейших Владык считался не только Ваэссир… Если бы Перкау знал путь к заброшенным храмам Сатеха, он бы показал Хэферу старые рельефы, видоизменённые позднее в истории рэмейского народа, по мере того как наследники нэферу постепенно вытеснили наследников хайту с этой земли, – как когда-то показали ему самому. Впрочем, возможно, в ходе обучения в Обители Таэху царевич был допущен к этому знанию. Его сознание не закоснело в традициях. Он чтил Закон, но разум его был открыт и восприимчив. Перкау всем сердцем надеялся, что Хэфер пройдёт сквозь то, что должен был познать, и вернётся живым, могучим. Но как передать ему до исхода месяца то необходимое, на постижение чего у некоторых уходили годы, а то и вся жизнь? Он мог научить словам и жестам, мог – и собирался! – передать царевичу свой редкий артефакт, подобных которому во всей Империи было теперь не сыскать. Но разве мог он так быстро настроить струны восприятия Хэфера, открыть его для огненного взора Сатеха, чтобы при этом наследник не потерял ни разум свой, ни смертную форму? Даже жрецы Владыки Первородного Огня часто впадали в безумие, соприкасаясь с Его мощью.
Но как же сладостен был иногда этот зов… Перкау предвкушал работу с Его энергиями в ходе, увы, краткого, но такого необходимого обучения, через которое он должен был провести Хэфера. Нужно было лишь то, что сможет заземлить царевича, поможет ему возвращаться. По воле Богов у наследника было ещё кое-что, кроме долга, здесь, на Берегу Живых. Подумав об этом, Перкау улыбнулся мудрости и гармоничности божественного замысла, за годы служения уже даже почти переставшей удивлять его.
Каменистые пустоши красной пустыни, поросшие редкой растительностью, сменились плодородной землёй. Теперь их путь лежал вдоль пальмовых рощ, и заросших бумажным тростником заводей, и обширных полей, на которых уже взошёл обильный урожай. Эти места Анирет знала хорошо, но редко ей доводилось пройтись здесь пешком. Вот почему сейчас она не спешила укрыться в паланкине и, не чувствуя усталости, с удовольствием шла рядом со своими воинами. Солнце светило ярко, но из-за тени деревьев и близости воды жара не казалась чересчур изнуряющей.
Маленький отряд передвигался без опознавательных знаков. Встречавшиеся им по пути крестьяне, конечно, понимали, что путешествовала знатная особа, но не знали, кто именно. Это царевну вполне устраивало. Ей нравилось наблюдать за настоящей, непридуманной жизнью простых людей и рэмеи. Иначе как было понять, чем дышал её народ, если видеть его жизнь исключительно с высоты своего положения?
Вот погонщик торопил вереницу из пяти ослов, груженных бурдюками с водой. За ним со смехом и визгами увязалось несколько ребятишек, на которых он изредка покрикивал, чтоб не подходили слишком близко к ослам. Один из мальчишек – похоже, на спор – на бегу лихо запрыгнул ослу на спину. Погонщик тут же согнал его хворостиной и ещё долго костерил всю стайку сорванцов, улепётывавших от его праведного гнева.
Двое крестьян чинили застрявшую в колее повозку с плетёными корзинами – должно быть, везли на продажу зерно или ранние овощи. Запряжённый в повозку ишак, казалось, вполне довольный передышкой, меланхолично жевал какой-то сочный стебель.
В ближайшей заводи рыбаки собирали сети – время хорошего улова только что миновало. Неподалёку женщины срезали серпами бумажный тростник, напевая весёлую песню с простеньким запоминающимся мотивом. Анирет поймала себя на том, что через несколько шагов и сама уже стала напевать её. Настроение у царевны было прекрасным, и когда встречные люди и рэмеи с поклонами уступали отряду дорогу, она приветливо и с благодарностью улыбалась им.
Воины оживлённо переговаривались, радуясь возвращению домой. Нэбмераи шагал рядом с ней справа. По её левую руку шла Мейа, старавшаяся не смотреть на воина Таэху слишком пристально. Анирет не знала, продвинулось ли их знакомство дальше хотя бы в беседах. Сейчас её интересовало другое. Они уже подходили к месту, которое девушка очень хотела показать Нэбмераи. Царевна ускорила шаг и сказала воину:
– Пойдём. Тебе понравится.
– Не может не понравиться, – подтвердила Мейа, переводя дыхание – долгие переходы её по-прежнему утомляли. – Такого даже в вашей полной чудес Обители не увидишь.
Нэбмераи с вежливым интересом кивнул и последовал за царевной. «Что ж, недолго тебе оставаться невозмутимым», – весело подумала девушка, предвкушая его реакцию.
Они поднялись на возвышенность, откуда открывался прекрасный вид на излучину Великой Реки. Анирет поманила к себе стража и улыбнулась.
– Добро пожаловать в сердце Империи, посвящённый воин Таэху.
Как она и ожидала, у Нэбмераи не нашлось слов. Он даже не пытался скрыть своё искреннее восхищение, разве что рот не приоткрыл, во все глаза глядя на открывшуюся перед ним картину.
Апет здесь была так широка, что даже огромные ладьи и грузовые баржи терялись на её лазурной глади, что уж было говорить о мелких рыбацких лодках. Рощи и сады спускались к самой воде, обрамляя берега изумрудными ожерельями. Слева, у горизонта, небо прорезали Планарные Святилища, самые известные в Таур-Дуат, построенные с ориентиром на три звезды Пояса Ануи. Солнечные лучи играли в золочёных вершинах пирамид, заставляя их сиять нестерпимо ярко. В дымке их гладкие выложенные белоснежным известняком грани казались голубоватыми, отражавшими небо и воды Апет.
У Анирет и самой до сих пор захватывало дух от этого зрелища, и до сих пор творение её далёких предков казалось невозможным в смелости своего замысла и в воплощении оного. Царевна знала: переходы внутри пирамид повторяли рисунок ключевых для ритуалов созвездий. Основания строений зиждились на земле, над разветвлёнными коридорами подземных святилищ. Вершины, покрытые электрумом, как и шпили храмовых обелисков, пронзали небо, устремляясь к неведомым пространствам, соединяя этот план бытия с иными. Во всех известных землях не было творений смертных величественнее, чем Планарные Святилища Таур-Дуат, построенные древними на Местах Силы – там, где пространство земного плана истончалось. Величайшие из городов Империи и королевства Данваэннон не могли сравниться с ними. Таково было земное воплощение Великого Замысла, отражение того, как воля живых в согласии с Божественным Законом подчиняет себе законы пространства, древний символ сакральной роли земных рас и дарованной им власти менять реальность.
Внизу раскинулась Апет-Сут, Город ста врат и ста дорог, город храмов и дворцов, бесценный самоцвет в венце Владыки. Дворец, конечно, здесь был только один – императорский, окружённый садами и дополнительной стеной, с собственной площадью, на которой у огромной статуи Ваэссира Эмхет Император держал речи и на которой проходили празднества. Но имения некоторых влиятельных вельмож могли поспорить в роскоши с жилищем самого правителя.
Над льнувшими к дворцовым стенам аккуратными домами, радовавшими взор многоуровневыми садами и широкими улицами, на которых вольготно могли разъехаться две, а то и три колесницы, возвышались центральные храмы Империи с их украшенными реющими стягами пилонами, колоссами Ваэссира и гордо пронзавшими небо обелисками.
У каждого Божества Таур-Дуат был свой город-культ, но Владыки Эмхет издавна считали своим долгом строить и достраивать храмы в столице – во славу своих божественных покровителей, а заодно увековечивая собственное имя. В итоге храмы городов-культов порой даже выглядели намного скромнее столичных. Например, на изображения Золотой Хэру-Хаэйат в столице было потрачено почти в два раза больше драгоценной зелёной бирюзы, чем в её центральном святилище в Тамере. А храм Великого Зодчего, а